Николя Верт - История Советского государства. 1900-1991
I. РАСКРЕПОЩЕННОЕ СЛОВО
1. Гласность и десталинизация
«В начале было Слово». Горбачевская революция началась весьма скромно: с освобождения исторической памяти, печатного слова, живой мысли. Сегодня, когда бывший СССР погружается в хаос государственно-правовой анархии и экономической разрухи, главным, если не единственным достижением семи минувших лет, бесспорно, является завоевание свободы слова.
На заре горбачевского эксперимента для многих гласность, первые плоды которой дали себя знать лишь начиная с лета 1986 г., во время и после съезда Союза кинематографистов, была не более чем мастерски разыгранным Горбачевым и его советниками спектаклем. Разве не сам Генеральный секретарь ЦК КПСС определял — и не раз — ту территорию, на которой только имела право на существование гласность? Гласность была для Горбачева здоровой критикой существующих недостатков, но не подрывом социализма и его ценностей. В свою очередь XIX партийная конференция подтвердила в начале июля 1988 г., что «гласность не должна наносить ущерба интересам государства, общества и правам человека».
Бывшая поначалу политическим лозунгом, направленным прежде всего на оживление и «модернизацию» государственной идеологии, потерявшей всякое доверие общества и ставшей препятствием для развития страны, гласность помогла быстро освободить долго, по меньшей мере десятилетие, сдерживаемые силы, направленные на либерализацию режима. Она позволила выйти на поверхность мнениям, существовавшим в среде неформальных объединений и очагов свободомыслия, возникших и развившихся в предыдущий период.
Во всех областях культурной жизни открыто зазвучало то, что прежде обсуждалось тайком, во время споров за чашкой чая, на «кухне» (гротескно описанной А.Зиновьевым в его первых книгах), как и все то, что составляло культурный «авангард», — подполье 70-х гг. со своими эстетическими течениями, идеями и даже формами жизни.
По мере развития гласности управлять ею становилось все труднее. Между скандальными разоблачениями, связанными со скрытыми до того прошлым и настоящим государственных организаций и политических структур, и общественной реакцией, которую они вызывали, стала развиваться подлинно диалектическая связь. Скоро стало очевидным, что «количественное» превышение некой меры в критике и свободе выражения тотчас же повлекло за собой «качественное» изменение: слово властей перестало быть выражением неопровержимой «научной» истины. Партия, представлявшаяся как единоличная обладательница монополии на истину, что составляло саму основу ее законности, перестала быть думающей за всех инстанцией, органом официального выражения мыслей общества, воплощением Истории. Наконец стало возможным не соглашаться с партией. Примечательно, что гласность, задуманная как средство борьбы с «недостатками социализма» без «подрыва его ценностей», немедленно обратилась к принципиальным вопросам о самой законности партийной власти — к ее истории, и прежде всего — к ключевой проблеме природы сталинизма, решение которой стало испытанием на доверие к гласности уже потому, что преступления этого периода составляли главную тайну и наибольший позор советской истории. В этих условиях движение за освобождение мысли и ее выражения с самого начала приобрело моральное измерение, и не случайно, что одним из первых явлений гласности стал выход на экраны фильма грузинского режиссера Абуладзе под символическим названием «Покаяние».
Вместе с тем критика сталинизма, уже начинавшаяся при Хрущеве и прекращенная после его отстранения, пошла значительно дальше испытания гласности, поставив в центр общественного внимания содержание и стратегию собственно перестройки. Прошлое и настоящее оказались неразрывно связанными между собой. Без прошлого, писал историк Ю.Афанасьев, невозможно самосознание: смысл и бессмысленность настоящего, его тревоги, надежды и планы становятся непонятными. Таким образом, осуждение сталинизма — определяющего периода советской истории — во всех его проявлениях привело к исследованию причин перерождения власти и возникновения «административно-командной системы», а также кризиса, обусловившего необходимость перестройки. Вот почему политические споры между приверженцами движения за обновление и консервативными силами, как правило, велись на исторической почве.
Подтверждением тому стал «феномен Н.Андреевой», один из наиболее показательных эпизодов политической борьбы вокруг осмысления того, что М.Горбачев назвал «белыми пятнами» истории.
13 марта 1988 г. газета «Советская Россия» поместила занявшее всю полосу письмо своей читательницы, ленинградского преподавателя химии, некой Н.Андреевой, озаглавленное «Не могу поступаться принципами». Суть публикации была в открытой защите Сталина, сопровождавшейся обвинениями в адрес «неких слоев» интеллигенции, «духовных наследников Дана и Мартова» (меньшевистских руководителей) и «духовных учеников Троцкого и Ягоды». Новоявленные «фальсификаторы истории» (в первые ряды которых были поставлены М.Шатров, автор многочисленных антисталинских политических пьес, и А.Рыбаков, автор романа «Дети Арбата»), как разъясняла Н.Андреева, заимствовали у Запада свою антисоциалистическую концепцию «гласности» и, воспользовавшись «перестройкой», призывали к полному пересмотру истории партии и советского общества. Это письмо, названное впоследствии «антиперестроечным манифестом», было перепечатано многими газетами. Вскоре стало ясно, что указание о его публикации и распространении было дано Е.Лигачевым, приверженцем консервативного курса, членом Политбюро и секретарем ЦК КПСС, когда Горбачева не было в Москве, а его главный соратник (даже вдохновитель), осуществлявший политику в сфере идеологии, А.Яковлев отсутствовал. Лишь 5 апреля «Правда» отвела целую страницу редакционной статье, посвященной критике и «опровержению» положений, выдвинутых Н.Андреевой. Показательно, что аргументация полностью основывалась на апелляции к историческим фактам сталинской эпохи, а апология Сталина и его методов квалифицировалась как реакционная оппозиция перестройке. Установки, изложенные в публикации «Правды» (подготовленной, по всей вероятности, А.Яковлевым), нарушали неустойчивое равновесие противоборствующих сил в пользу истинных защитников десталинизации и подрывали позиции «золотой середины», которую
занял и старался отстоять Горбачев в своем развернутом докладе по случаю 70-летия Октябрьской революции. Основные тезисы доклада, по сути дела воспроизводившие точку зрения, изложенную на XX съезде КПСС, в условиях, когда дискуссия в средствах массовой информации и в обществе зашла несравненно дальше, чем в 1956 — 1964 гг., были несостоятельны не только теоретически, но и фактически; а после наступления консерваторов и отпора им они оказались вчерашним днем и в политическом плане. С этого момента неосталинистская волна в средствах массовой информации трех предыдущих недель уступила место, после периода молчания, единодушной антисталинской кампании. Этот крутой поворот указывал на двойственность самого процесса реформ, в котором такое значение сохранялось за «сигналами» сверху.
2. Возвращение к истокам
К моменту возникновения «казуса» Н.Андреевой движение общества по пути самопознания достигло второго этапа, который И.Клямкин охарактеризовал как «зрелое желание понять» (в отличие от первого этапа, определяемого как «подростковое стремление переписать то, что было стерто»). История начала заполняться личностями — главным образом через литературу. Прежде чем обратиться к анализу процесса возвращения обществу его истории, отмеченного, как вехами, долгожданными реабилитациями, следует упомянуть об облегчивших его развитие шагах властей. Таковыми стали некоторые изменения в цензурной политике, ограничившие произвол Главлита в отношении любых печатных произведений и аналогичных органов — в отношении фильмов, театральных постановок и т.п., основанный на идеологических, политических, моральных и эстетических установках.
Начиная с 1986 — 1987 гг. роль цензуры постепенно была ограничена контролем за неразглашением «государственных тайн» (понятие, по правде говоря, в СССР довольно широкое, что позволяет цензорам избежать безработицы). Неприкосновенной долгое время оставалась тема Ленина. Поэтому, когда в январе 1988 г. в Советском Союзе был опубликован роман В.Гроссмана «Жизнь и судьба», в наиболее острых его эпизодах, например в тех, где проводились параллели между сталинским и гитлеровским тоталитаризмом, были сокращены критические фразы, направленные в адрес Ленина (на что тотчас же было указано в одной из газет человеком, который прочитал это произведение в «тамиздате»). Но уже с 1989 г. критика Ленина перестала быть запретной темой. Стала значительно мягче и цензура фильмов и театральных пьес. Свободе культурной жизни способствовала и реорганизация различных творческих союзов, органов прессы, телевидения и театров. На прошедшем 13 — 15 мая 1986 г. съезде Союза кинематографистов председателем Союза был избран Э.Климов, а прежнее руководство Госкино за семейственность на режиссерских курсах, а также «зажим» режиссеров-новаторов были подвергнуты жестокой критике, что стало примером для подражания. Вскоре последовали Учредительный съезд Союза театральных деятелей, на котором сторонник реформ драматург М.Шатров был избран секретарем, и затем несколько более скромный съезд Союза писателей. Назначение главными редакторами ведущих журналов людей, активно выступавших за обновление общества (С.Залыгина, который принадлежал к кругу Твардовского, — в «Новый мир», Г.Бакланова — в «Знамя», В.Коротича — в «Огонек»), способствовало «оживлению» этих журналов, игравших важную роль в период хрущевской оттепели и затихших в 70-е гг. Начиная с осени 198 6 г. эти издания буквально наперебой стали печатать все более и более смелые произведения.
