Николай Коняев - Шлиссельбургские псалмы. Семь веков русской крепости
Тем не менее боевая задача отбросить противника от Мги и выйти в район Войтолово-Сологубовка-Турышкино-Вороново, где следовало занять прочную оборону, была поставлена, и переправившийся на левый берег Невы 2-й стрелковый полк уже 29 августа 1941 года вступил в бой с частями немецкого 90-го пехотного полка на окраинах Мги.
Но, разумеется, удержаться на станции с десятью снарядами полк не сумел.
Утром 6 сентября на участке фронта, который прикрывала 1-я стрелковая дивизия внутренних войск НКВД, был произведен массированный авианалет. Участвовало в нем триста немецких самолетов. Бомбардировщики шли волнами, сменяя одну другая, в течение всего дня.
Потом двинулись немецкие танки.
7 сентября к 11 часам утра немцам удалось разрезать отступающие части дивизии, одна часть дивизии вынуждена была отступать на восток, другая оказалась оттеснена к Неве.
«Бои на невском левобережье приближались к Ладоге. Весь день 7 сентября со стороны 8-й ГЭС доносилась артиллерийская канонада. Вражеская авиация бомбила Шлиссельбург, загорелось несколько домов… — вспоминал командир роты Народного ополчения Дмитрий Кононович Фокин. — К вечеру наблюдатели мне доложили: десятка три вражеских танков, двигаясь к Шлиссельбургу, сгруппировались на Преображенском кладбище. Я связался с командиром расположенной поблизости артиллерийской батареи, информировал его о происшедшем, попросил ударить по танкам.
— Не могу, — сказал старший лейтенант. — Кончились боеприпасы»[212].
Такой картина боя за Шлиссельбург представлялась с правого берега Невы, а вот как описывает эвакуацию из Шлиссельбурга непосредственный участник, военком штаба 1-й стрелковой дивизии внутренних войск НКВД Зиновий Исаакович Бродский.
«Весь вечер 7 и всю ночь 8 сентября сюда (пассажирская и угольная пристани) подавались баржи.
Огромным факелом пылала ситценабивная фабрика. Пламя вырывалось из всех окон. Горели дома.
Около трех часов ночи к угольной пристани подошла очередная баржа. Дежурный диспетчер Шлиссельбургской пристани Терещенко доложил мне как старшему командиру на переправе, что это последний транспорт, на котором необходимо переправить через Неву оставшихся людей и технику. Не теряя даром ни одной минуты, бойцы погрузили на баржу два 45-миллиметровых орудия, несколько ручных пулеметов, две грузовые автомашины и около 60 человек личного состава, большей частью раненых.
Около четырех часов утра наша баржа на буксире у мощного катера покинула Шлиссельбург. С большим трудом преодолели довольно сильное течение Невы в этом районе. Уже начало светать, когда мы неподалеку от Шлиссельбургской крепости причалили к правому берегу».
Тем не менее, судя по воспоминаниям, это был все-таки не самый последний транспорт из Шлиссельбурга.
7 сентября к горящему Шлиссельбургу прорвалась полуторка с молодежной агитбригадой Ленинградского Дома Красной армии, работавшей на фронте. Не доезжая восьми километров до Шлиссельбурга, артисты остановились, понимая, что днем туда ехать нельзя. Стояли на берегу канала до темноты.
В результате в Шлиссельбург въехали последними.
Кругом на улицах лежали убитые.
Город горел.
Встретился какой-то моряк.
— Где переправа?!
— А вы что? Гарнизон ушел! Давайте обратно!
— Нет, мы — в Ленинград!
— Ну, тогда быстро!
«Всю дорогу нас освещали ракеты, — вспоминал руководитель молодежной агитбригады старший политрук А. П. Сазонов. — Там очень крутой спуск, метров семьдесят, к пристани. Баржа, в ней восемь человек: «Мы весь гарнизон Шлиссельбурга!» Грузимся. Тут немецкие самолеты бросают бомбы, они поверху, на дороге ложатся. Шофер нашей машины Павел Иванович Романов из Ленинградского Дома Красной армии, боец, с тридцать третьего года не имел ни одной аварии, был на финской, знает весь репертуар — здоровый, краснощекий, сероглазый, за время наших скитаний отпустил усы; ну, спокойствия полон прямо-таки эпического! Наших девушек успокаивает: «Ничего и теперь аварии никакой не будет!.. Вот плохо, что Шлиссельбург сдаем! Ведь последними из него уходим!»
Машина наша уже в барже, а часть людей еще на берегу. Романов машину поставил, за нами наверх прибежал. А тут на пристани несколько тысяч снарядов. А нас бомбят! Мы боялись, что начнут рваться!.. Эти снаряды погрузить уже некому!
Наконец и мы на барже.
— Долго ли еще? Часа полтора стоим!
— Ну, разве придет катер, когда самолеты летают? Улетят, тогда он придет!
Стояли часа четыре. Как на плахе. На небо смотрим. Самолеты кружились непрерывно. Наконец, затишье. Катер, а в нем три краснофлотца и три женщины. «Почему долго? И почему — женщины?» Моряки усмехаются: «А это наши жены, умирать вместе решили!»
В их усмешках — явное презрение к смерти!
Только прицепятся к нашей барже — налетает самолет. Они отцепятся — в укрытие, а баржу бросают. В этот день там потопили другую баржу, и мы того же боялись.
Лунная ночь. Бомбы в баржу не попадают, попадают рядом. Шлиссельбург горит, и немцы в пожар бомбы бросают.
Переправа через Неву длилась два часа. Завыли бомбы, всюду вспышки огня; сериями, пять-шесть бомб по берегу. Самолет нам виден, он от луны заходы делает. Зенитки наши уже не бьют!..
Когда покидали Шлиссельбург, никто не представлял себе ясную общую обстановку и было невдомек, что мы чуть ли не последние свидетели трагического для Ленинграда события — в самый момент его возникновения, в первые часы его, — начала ленинградской блокады. Ибо город оказался в блокаде тогда, когда наша баржа (последняя!) отвалила от пристани Шлиссельбурга в предрассветный час восьмого сентября тысяча девятьсот сорок первого»…
2Интересны в этих воспоминаниях не только подробности неразберихи отступления…
И командир роты народного ополчения Дмитрий Кононович Фокин, наблюдающий за боем с правого берега Невы и узнающий, что на артиллерийской батарее нет снарядов, чтобы ударить по скоплению немецких танков, и политкомиссар Зиновий Исаакович Бродский, который будучи старшим командиром на переправе, забыл на пристани «несколько тысяч снарядов», и актеры, которые ожидая последнего катера, чувствовали себя на этих забытых снарядах как «на плахе», даже не заметили стоящей рядом на Ореховом острове Шлиссельбургской крепости.
Ее как бы и не существовало не только в их мыслях и планах, но она не попадала и на глаза им, хотя они и провели на берегу Невы в Шлиссельбурге несколько часов.
Поразительно, но и с другого берега реки, когда уже рассвело, тоже как будто не видели крепости!
Весь день командование 1-й стрелковой дивизии внутренних войск НКВД доукомплектовывало ослабленные полки, включая в их состав разрозненные соединения, переправившиеся с левого берега, весь день занималось созданием оборонительного рубежа от деревни Кошкино до Невской Дубровки… И вот на следующий день, 9 сентября, полковника Семена Ивановича Донскова вызвал к телефону новый — это назначение состоялось 5 сентября! — командующий Ленинградским фронтом маршал Климент Ефремович Ворошилов.
К. Е. Ворошилов
— Кем занята крепость Орешек? — первым делом спросил он.
«Полковник Донсков, как мне позднее рассказал начальник разведки Карлов, ничего определенного ответить не мог, — пишет в своих воспоминаниях З. И. Бродский. — О существовании этой крепости на Ореховом острове в устье Невы в дивизии словно бы забыли»[213].
Ночью по приказу комдива к крепости двинулись тринадцать лодок с бойцами. Возглавляли их командиры взводов: пулеметного — старшина Кондратенко и стрелкового — младший лейтенант Охлоповский. Проводником назначили моряка М. А. Ганина, ранее бывавшего в крепости и хорошо знавшего ее расположение.
Пасмурным сентябрьским рассветом подошли к Орешку. Лодки — на всякий случай! — оставили в укрытом месте. Осторожно обошли крепость. Воинских частей в ней не оказалось. Никого не было.
В дивизии с нетерпением ждали результатов разведки.
Наконец с острова пришло донесение: крепость пуста, нет ни советских бойцов, ни гитлеровцев. Но Орешек подобен громадной пороховой бочке: забит взрывчаткой, глубинными бомбами. На дворе ящики со снарядами. Попади в крепость лишь один тяжелый снаряд — и она перестанет существовать.
Семен Иванович Донсков, связавшись с командующим фронтом, доложил о результатах разведки.
— Без проволочек занимайте крепость, — приказал маршал Ворошилов. — Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы враг вас опередил.
Первым комендантом Шлиссельбургской крепости был назначен кадровый пограничник капитан Н. И. Чугунов. Вместе с прибывшим в дивизию представителем штаба фронта генералом В. В. Семашко и полковником С. И. Донсковым он сразу же отправился в крепость вступать в командование гарнизоном.
