Марлис Штайнер - Гитлер
Одновременно с наступлением на Вислу разворачивалось второе наступление – на группу армий «Центр», оборонявших Восточную Пруссию. В середине января маршал Рокоссовский прорвал фронт между Инстербургом и Тильзитом, после чего начал операцию, направленную на то, чтобы отрезать Восточную Пруссию от рейха. 26 января, достигнув Фрише-Хаффа, близ Толькемита, он успешно решил эту задачу. Группа армий «Центр» отчаянно обороняла Кенигсберг и Пиллау, боясь утратить выход к морю, необходимый для эвакуации беженцев. Для укрепления центральной части фронта Гитлер создал группу армий «Висла» под командованием Гиммлера; она отличалась пестротой состава; солдаты, собранные из остатков других частей, были измотаны до предела и не способны к активным действиям. Сопротивление любой ценой, кадровая чехарда, мобилизация каждого мужчины и каждой женщины (и не только для работы на заводах: 3 марта появился указ о формировании женских батальонов) – таковы были крайние меры, которых Гитлер прежде не одобрял, но которые теперь заменили ему стратегию.
16 января, около 15 часов, военный совет собрался в кабинете Гитлера в его новой канцелярии – ставка переместилась на юг Берлина, в Цоссен. Теперь на совещаниях регулярно присутствовали Борман и Гиммлер; часто бывали Кальтенбруннер – преемник Гейдриха – и Риббентроп. Заседания длились от двух до трех часов. 15 февраля Гитлер выехал на фронт, в район Франкфурта, близ Одера. 24-го он принимал в канцелярии всех рейхсляйтеров и гауляйтеров. Гауляйтер Саксонии Мутшман представил доклад о чудовищных бомбардировках Дрездена, предпринятых союзной авиацией 13 и 14 февраля; число погибших было точно неизвестно, но назывались страшные цифры – от 135 до 300 тыс. человек. Гауляйтеры Восточной Пруссии (Кох) и Бреслау (Ханке) на совещание не явились. Гитлер все еще пытался казаться убедительным, но, как отмечает фон Белов, сила его внушения и обаяния на собеседников больше не действовала.
Он приказал Геббельсу опубликовать в газетах серию статей о Пунических войнах, которые, по его мнению, лучше иллюстрировали нынешнее положение, нежели рассказы о Семилетней войне: Рим восторжествовал над Карфагеном лишь ценой нескольких войн. 12 марта министр пропаганды записал, что воздушная война приобретает все более разрушительный характер: «Мы совершенно безоружны в этой области. Рейх понемногу превращается в пустыню». Виноват в этом, по его мнению, был Геринг. Больше всего Геббельса угнетало то, что американцы заняли его родной город Рейдт, население которого поспешило выбросить белые флаги. В тот же день он имел беседу с Зеппом Дитрихом, которому фюрер поручил провести операцию в Венгрии продолжительностью 10–12 дней. Шеф личной охраны фюрера критиковал предпринятые им меры, в частности упрекая его в том, что он не оставлял подчиненным никакой самостоятельности, вникая в каждую мелочь. Геббельс понял это как признак недоверчивости со стороны фюрера: его слишком многие обманывали, поэтому теперь ему приходилось лично следить за всем.
Положение на фронте было отчаянным, но и судьба гражданского населения не намного лучше. К концу февраля из 29 млн домов были разрушены 6. Восстановление жилого фонда, по словам Геббельса, должно было после войны превратиться в «монументальную задачу». Поскольку рейх существенно оскудел населением – 17 млн человек были эвакуированы, и перенаселенность отдельных земель достигала 400 %,– «всесильный министр» решил, что больше не стоит вынуждать людей перебираться на запад; Гитлер, со своей стороны, предлагал переселить их в Данию. Бензин стал таким дефицитом, что его «едва хватало, чтобы заправить зажигалку».
Все эти многочисленные и тяжкие обязанности не помешали Геббельсу сочинить книгу под названием «Закон войны», предисловие к которой написал фельдмаршал Модель. В этот же период он с удовлетворением отмечал, что посещение фюрером 3 марта Восточного фронта, то есть дивизий «Дебериц» и «Берлин», оказало на войска «заметное воздействие». Своей зажигательной речью Ханке – «неподражаемый» гауляйтер Бреслау – пытался мобилизовать население и внушить ему тот же боевой дух, что вел немцев в 1808 году. Однако в действительности все было совсем не так. Жители западных земель встречали союзнические войска с облегчением, бросали им цветы и вывешивали белые флаги. Гитлер, с конца февраля ночевавший в бункере под канцелярией, пребывал «в крайнем огорчении»; левая рука дрожала у него все заметнее, что «с испугом» наблюдал Геббельс. Весть о падении Померании ввергла его в глубокую депрессию. Хотя он предупреждал Генштаб, что следующий удар советских войск будет направлен на Померанию, его не послушали и сосредоточили войска на Одере, ожидая атаки на Берлин. Гиммлер, заболевший вирусной инфекцией и командовавший войсками с больничной койки, разделял это мнение. «Не понимаю, почему фюрер не может настоять, чтобы в штабе к нему прислушивались, раз он настолько ясно видит положение вещей, – сокрушался Геббельс. – Именно он, фюрер, должен отдавать важнейшие приказы». И посоветовал Гитлеру послать штаб к дьяволу. На что Гитлер возразил, припомнив слова Бисмарка о том, что ему удалось победить датчан, австрийцев и французов, но не собственную бюрократию. Министр пропаганды настойчиво подчеркивал необходимость сохранения линии фронта по Рейну: если союзники проникнут в самое сердце Германии, им будет незачем вступать с ее руководителями в переговоры. «Мирное» разрешение ситуации, по мнению Геббельса, зависело от глубины кризиса, который должен был вспыхнуть во вражеском стане «до того, как мы будем раздавлены». В тот же день был объявлен призыв в армию молодежи 1929 года рождения, даже тех, кому еще не исполнилось 16 лет. 5 марта Гитлер объявил, что, если какая-либо из держав и захочет вступить с Германией в переговоры, то это будет СССР, потому что у Сталина серьезные разногласия с англо-американцами. И снова повторил, что Германии необходим военный успех, иначе не удастся расколоть вражескую коалицию. Надо «потрепать Сталину перья, прежде чем начать с ним договариваться». После этого можно будет с «грубой силой» продолжить войну против Англии. Главным препятствием для соглашения с Советским Союзом Гитлер, по словам Геббельса, считал «животную грубость» его представителей. Министр подготовил очередную пропагандистскую кампанию, посвященную жестокости большевиков. В роли главного оратора предполагалось выставить Гудериана. Кампания не произвела должного эффекта, особенно на Западе, где Иден во всеуслышание разоблачал нацистские зверства. Геббельс заявил, что это огромная честь – удостоиться упоминания из уст британского министра как одного из величайших военных преступников. Записи Геббельса недвусмысленно свидетельствуют, что они оба, и он и фюрер, в этот момент пребывали в полнейшей растерянности: Гитлер считал насущным укрепление Восточного и Западного фронтов, но «понятия не имел, как это сделать».
Американцы переправились через Рейн (впервые после Наполеона) через последний оставшийся не разрушенным мост в Ремагене. Геббельс, проезжая по Берлину по пути в госпиталь, где лежал Гиммлер, своими глазами видел, во что превратилась немецкая столица – «скопище руин». Рейхсфюрер СС вызвал его, чтобы обсудить политическую и военную иерархию рейха; «времени оставалось мало». Гиммлер – «одна из наших самых сильных личностей» – и министр пропаганды пришли к единому мнению в оценке ситуации. Во всем виноваты Геринг и Риббентроп; но Гиммлер «не знал, как убедить фюрера удалить от себя этих двух людей и заменить их новыми сильными личностями».
В записях Геббельса нет ни слова о том, что Гиммлер поставил его в известность о состоявшейся 21 февраля встрече со шведом Фольке Бернадоттом по поводу вероятных переговоров с союзниками; они также договорились, что Международный Красный Крест вышлет заключенным концлагерей продовольственные посылки. Неизвестно также, говорил ли ему Геббельс о безответных попытках Риббентропа (он узнал о них от дипломата Невеля) через Стокгольм и Ватикан войти в контакт с англо-американцами. Ясно одно: оба собеседника отлично понимали, что творится в войсках. «Мы не располагаем ни в военном, ни в гражданском секторе сильной централизованной властью, потому что все должно идти через фюрера, что возможно только в отдельных случаях». Точно так же ни один из двоих не чувствовал в себе решимости вынудить Гитлера расстаться с рейхсмаршалом и министром иностранных дел. Гиммлер подвел итог: «У нас оставалось немного шансов выиграть войну силой оружия, но инстинкт говорил ему, что рано или поздно представится политическая возможность обернуть положение к нашей выгоде». Эта возможность могла скорее появиться с запада, чем с востока; Англия тоже вполне могла повести себя разумно. Геббельс подверг эту гипотезу сомнению. Он скорее ставил на восток, считая Сталина большим реалистом, чем «буйно-помешанные» англо-американцы. «Но мы должны признать очевидное: если нам удастся добиться мира, он будет ограниченным и скромным. Он потребует, чтобы мы где-то остановились; однако если мы ничего не будем делать, то не сможем вести с врагом переговоры». Оставалось решить, где будет проходить линия, на которой следует остановиться. И как совершить последний рывок. Вся надежда была на подводные лодки типа XXI.
