Жестокая память. Нацистский рейх в восприятии немцев второй половины XX и начала XXI века - Борозняк Александр Иванович

В 1955 г. был опубликован фундаментальный труд Карла Дитриха Брахера «Распад Веймарской республики» [179], автор которого, основываясь на тщательном анализе источников, творчески использовал достижения международной политологической и социологической мысли. Он подчеркивал преемственность политики германской правящей элиты до и после 1933 г., признавал ответственность крупнейших немецких монополий за поддержку и осуществление нацистского государственного переворота. Брахер решительно отвергал широко распространенные в 1950-х гг. версии о «роковых причинах» установления гитлеровского режима, он отмечал, что день 30 января 1933 г. был «последним этапом того маршрута, который определялся доминировавшими властными группировками». Анализируя процесс формирования политической структуры нацистской Германии, ученый указывал на недвусмысленно агрессивный характер внешней политики Третьего рейха.

В исторической периодике ФРГ книга Брахера была встречена настороженно, если не враждебно. В ведущем научном периодическом издании «Historische Zeitschrift» в 1955 и в 1957 гг. были опубликованы неакадемически резкие отзывы о монографии, при этом редакция журнала отняла у автора естественное право ответить на критику. Результаты исследований Брахера (впоследствии продолженных им в сотрудничестве с Вольфгангом Зауэром и Герхардом Шульцем [180]) не вписывались в мир упрощенных представлений, преобладавших в пространстве западногерманского исторического цеха.

Однако в ходе дискуссий стало очевидным, что конструкция тоталитаризма, представляющая рефлексию двух войн — Второй мировой и холодной и сыгравшая позитивную роль в развитии исторической и политологической мысли западного мира, не может претендовать на всеобъемлющее объяснение тоталитарного феномена (даже если мы оставим в стороне сомнительные модификации доктрины тоталитаризма времен холодной войны).

Модель тоталитаризма носит в значительной степени описательный характер, ее можно охарактеризовать как переходную ступень от эмпирической стадии научного познания к его теоретической стадии. Объектом ее рассмотрения являются, как правило, сходные политические объекты в принципиально различающихся социумах. Конструкция тоталитаризма не нацелена на определение специфики диктатур, утвердившихся в различных странах мира, равно как и на анализ различий между тоталитарными и авторитарными политическими формациями.

Концепция тоталитаризма «позволила консерваторам в ФРГ питать себя иллюзией, будто немцы, поддерживая агрессию Гитлера против России, уже тогда были участниками западного альянса»: «ФРГ частично освободила себя от противостояния национал-социализму» [181]. Как признавал позднее Рудольф Морзей, «противостояние нацистскому тоталитаризму в значительной мере оставалось на втором плане» и «никак не форсировалось» из-за «антикоммунистической иммунизации» [182].

К числу несомненных достижений западногерманской историографии 1950-х гг. относится конституирование истории современности как самостоятельной научной дисциплины. В Мюнхене был основан Институт современной истории, специально предназначенный для сбора, хранения и изучения документов Третьего рейха [183]. Гельмут Краусник, один из основателей института (его директор в 1959–1972 гг.), вспоминал спустя два десятилетия: «Главная задача состояла в том, чтобы выяснить, что же происходило тогда на самом деле. Необходимо было исследовать факты, которые замалчивались или сознательно искажались… создать основу, которая могла бы служить современникам для их самостоятельных выводов… Национал-социалистическая эра не могла трактоваться как кратковременное помешательство, как абсурд, вычлененный из общего потока германской истории» [184].

Риттер, занявший пост председателя восстановленного в 1949 г. Союза германских историков, резко выступил против учреждения Института современной истории. Хотя Риттер был согласен с тем, что необходимо «пересмотреть некоторые традиционные представления об истории», но он утверждал, что создание института противоречит «всем традициям прошлого». Институт, по его мнению, при отсутствии «опытных специалистов» (разумеется, консервативного толка) будет, «вызывая одно разочарование за другим, изображать все черной краской» и станет «центром политических разоблачений» [185]. Риттер открыто высказывал опасения, что в работе института значительную роль будут играть бывшие узники нацизма (автор статьи деликатно назвал их «специалистами по концлагерям»), не располагающие «необходимыми научными данными» [186]. Если же институт и будет учрежден, то его деятельность должна быть подчинена «не политическим, но исключительно научным интересам» [187].

Но исполняющий обязанности руководителя мюнхенского научного центра Герхард Кролль отстаивал иную позицию. «Ведущие представители германской науки, — писал он в 1950 г., — поддерживают историческую концепцию Герхарда Риттера и требуют подчинить изучение национал-социализма его взглядам. Эту концепцию необходимо подвергнуть критическому рассмотрению» [188]. Старейший немецкий историк Вальтер Гётц поддержал установку Кролля: нацистский период необходимо «основательно изучать, чтобы нация знала, как ею правили в течение 12 лет нацистского господства». Необходимо понимать «вину нации в течение этого тяжелейшего падения германской истории» [189].

Институт современной истории, с самого начала располагавший штатом квалифицированных сотрудников, богатым архивом, великолепной библиотекой, по праву приобрел славу (приведем формулировку Вольфганга Бенца) «Мекки для специалистов в области новейшей истории» [190]. В советской литературе был создан в общем-то не соответствующий реальности образ Института современной истории как учреждения, «далекого от непримиримости к преступному фашистскому прошлому» и даже предпринимающего «попытки реабилитировать германский милитаризм» [191]. Конечно, дыхание холодной войны в определенной степени коснулось деятельности научного центра, но нетрудно доказать, что вышеприведенные оценки не отличаются корректностью. В 1953 г. вышел первый номер ежеквартального периодического издания института, на страницах которого профессор Ганс Ротфельс (давший научное обоснование понятию «современная история») обнародовал документы о нацистских преступлениях — массовых отравлениях газом узников концлагерей. Принципиальное значение приобрели документальные публикации о связях командования рейхсвера с нацистской партией (1954), о генеральном плане «Ост» (1958).

Профессор Герман Грамль уже более двух десятков лет на пенсии. В Институте современной истории он трудился чуть ли не с момента его основания, будучи еще студентом Мюнхенского университета и участвуя в формировании архива, в отборе и обработке нацистских документов, переданных американскими военными властями. Я спрашиваю Грамля: «Что Вы считаете главным в деятельности института?» Он на минуту задумывается и отвечает: «Дух этого дома, который жив и сегодня. Дух высокой морали, дух стремления к истине, дух коллективного обсуждения научных проблем».

В 1958 г. в ФРГ было учреждено Центральное ведомство по расследованию нацистских преступлений, расположенное в Людвигсбурге. Сотрудники правоохранительных органов (а позднее и ученые-историки) наконец-то, писала «Süddeutsche Zeitung», получили возможность «исследовать хранящиеся у союзников материалы о нацистских преступлениях» — «еще до того, как с чистой совестью будет подведена черта под прошлым, к чему стремятся столь многие люди» [192]. Но отыскать в тогдашней ФРГ хотя бы небольшое число квалифицированных юристов с ненацистским прошлым оказалось трудным делом. Первый руководитель ведомства Эрвин Шюле (проделавший, впрочем, значительную позитивную работу) был при Гитлере членом СА и нацистской партии [193]. В распоряжении ведомства находится ныне более 100 тысяч томов документов, в картотеке собрано 1,4 млн карточек о нацистских преступлениях, налажено сотрудничество с аналогичными зарубежными учреждениями [194]. Фонды людвигсбургского ведомства широко используются историками ФРГ и других стран.