Томас Рид - Водяная пустыня
Для путешественников было большим счастьем, что дерево, на котором они приютились, оказалось именно бертолетией. Орехи ее очень питательны и могли заменить им хлеб. Правда, у них оставалась еще пара сырых молодых попугаев. Мэндруку, как и прежде, добыл огонь, и через несколько минут птицы были зажарены. Голод послужил прекрасной приправой к этому непритязательному ужину, и каждый с удовольствием съел свою порцию.
Глава 9
МЭНДРУКУ РАССКАЗЫВАЕТ ОБ ОБЕЗЬЯНАХ
Покончив с ужином, путешественники дожидались только захода солнца, чтобы отправиться на покой. Каждый из них уже выбрал себе подходящее место для постели или то, что должно было заменить ее, на горизонтальной сетке, образовавшейся из густо переплетенных лиан и сипосов. Это ложе не отличалось особенными удобствами, но с каждым днем они становились все менее и менее требовательными, и возможность соснуть, хотя бы и на лианах, считали уже чуть ли не счастьем.
За день все очень утомились и теперь не желали большего, чем отдохнуть и набраться новых сил на завтра.
Но судьба рассудила иначе. Царившая кругом тишина была нарушена адским шумом и криками, доносившимися из глубины леса. Наши герои уже не в первый раз слышали этот адский концерт и поэтому с любопытством стали смотреть в ту сторону, откуда слышались крики. Если бы не это, они, наверное, страшно испугались бы и подумали, что им грозит серьезная опасность.
Это приближались обезьяны-ревуны.
Правду сказать, было отчего не только проснуться, но даже и испугаться непривычному человеку, конечно. Полая подъязычная кость дает возможность ревунам издавать всевозможные звуки, начиная от грохота турецкого барабана и кончая резкими звуками свистка стоимостью в два пенни.
- Это гвариба, - заметил мэндруку.
- Вы хотите сказать, что это ревуны?
- Да, хозяин, и к тому же самые отчаянные ревуны из всего племени. Немного погодя, вы услышите их еще лучше, - они приближаются сюда. Теперь они от нас не больше чем в километре, что доказывает, что и лес тянется дальше чем на один километр в этом направлении, иначе они там не могли бы быть. Ах, если бы мы только могли путешествовать по верхушкам деревьев, как гварибы! Не долго пробыли бы мы в гапо. Так я и думал, - продолжал мэндруку, прислушавшись, гварибы приближаются. Теперь они уже недалеко; я слышу шелест листьев, которые они задевают мимоходом. Мы скоро их увидим.
И действительно, хотя крики обезьян прекратились, зато треск сучьев доказывал, что стая приближалась. Немного погодя они вдруг показались на высоком дереве около игарапе, по крайней мере на расстоянии одного кабельтова от дерева, где разместились наши путешественники. Индеец, следивший за тем, как перепрыгивали ревуны на соседнее дерево, объявил, что их тут не меньше ста штук.
Когда вожак стаи увидел игарапе, он вдруг остановился, что-то крикнув следовавшей за ним стае, - должно быть, отдал приказание. Приказание, по-видимому, было отлично понято, потому что одна за одной все остальные обезьяны разместились около вожака.
Причиной этой остановки, без всякого сомнения, был игарапе, преградивший дорогу, по которой пробиралась стая обезьян. Нужно было, следовательно, решить, как перебраться через игарапе.
В том месте, где черные четверорукие сгруппировались на дереве, пролив был еще уже, чем где-либо. Но между ветвями, горизонтально распростертыми с противоположных сторон над игарапе, все-таки было еще свободное пространство шириной около двадцати футов, и зрителям казалось невероятным, чтобы какое-нибудь животное могло перепрыгнуть с одной стороны на другую.
Но обезьяны были совсем другого мнения об этом. По крайней мере судя по тому, как они уселись, видно было, что их нисколько не страшит подобное препятствие. От прыжка их удерживало только приказание вожака. Обезьяны молча сидели до тех пор, пока не подошли все остальные, не исключая и самок с детенышами.
Тут стало очевидно, что вожак приказал остановиться всей стае только потому, что с ними были детеныши, которых матери держали на спинах или на руках.
Тогда вожак гвариба медленно стал взбираться на самую верхнюю ветвь и, усевшись там, начал "произносить" длинную речь. Его слушали в глубочайшем молчании. Трескотня, которой ему иногда отвечали, казалось, выражала собой полное одобрение его предложения, каково бы оно там ни было.
Когда совещание было окончено, один из самых рослых ревунов по знаку вожака направился по ветке, спускавшейся над игарапе, и, остановившись на ее конце, весь съежился, готовясь сделать прыжок. Еще секунда - и ревун ловко перепрыгнул через игарапе, - все увидели обезьяну на ветвях противоположного дерева. Примеру этого ревуна не замедлил последовать другой: поставив свои черные руки на те же места, а туловище в такую же позу, обезьяна сделала скачок точно так же, как и первый самец.
Затем все обезьяны одна за другой тем же путем перебрались на противоположное дерево.
Путешественники с удивлением, молча смотрели на гимнастические упражнения обезьян, искусству которых нечего было и думать подражать.
Но вслед за тем путешественникам представилась возможность наблюдать еще более интересное явление.
Первыми, наверное, для того, чтобы подать пример, перепрыгнули самцы. За ними тот же маневр повторили самки, даже те, которые были с детенышами, за исключением одной самки с очень маленьким обезьяненком.
Сосунку было не больше девяти дней. Несмотря на свой возраст, он, казалось, понимал создавшееся положение так же хорошо, как и более взрослые. Цепляясь своими крошечными пальчиками за мех матери, он в то же время обвил своим хвостом ее хвост и, по-видимому, очень крепко. За малютку опасаться было нечего, - он наверное сумел бы удержаться при каком угодно прыжке. Но его мать, может быть, ослабевшая во время перехода, казалось, сомневалась в своих силах. Она была последней из вереницы и, когда все остальные обезьяны уже перепрыгнули, она осталась на ветке, очевидно, боясь последовать их примеру.
В эту минуту один из самцов отделился от тех, которые уже добрались до верхушки дерева, и вернулся, шагая вдоль той ветки, на которую они только что перебрались. Здесь, став перед самкой, начал он длинную "речь", по всей вероятности, успокаивая ее.
Когда он кончил, заговорила мать, и, судя по ее жестам, ответ ее можно было бы перевести таким образом: "Мне нечего даже и пробовать: я очень слаба и, наверное, не перепрыгну".
В ее голосе было столько мольбы, что самец не стал больше настаивать; перемахнув снова через воду, он взял детеныша на плечи, и через несколько секунд оба были уже на другой стороне игарапе. Мать, оставшись одна, ободренная этим примером и криками остальных, сделала скачок, но, вероятно, это было свыше ее сил, - ей удалось схватиться за ветку на противоположной стороне, но в ту минуту, когда она хотела обвить ее своим хвостом, ветка обломилась, и она полетела головой в воду.
Послышался крик с верхушки дерева; вслед за тем несколько самцов стрелой спустились вниз по ветвям. По крайней мере штук двадцать ревунов кинулись к ней на помощь. Произошло общее смятение, общая тревога. Можно было подумать, что это не обезьяны, а люди.
Но смятение между обезьянами продолжалось недолго, - животный инстинкт помог им гораздо быстрее, чем это обыкновенно бывает в таких случаях у людей.
Послышался крик вожака, голос которого звучал резче обыкновенного. Тотчас же около десяти обезьян соскользнули с ветки, с которой сорвалась самка, и спустились к воде, сцепившись друг с другом хвостами. Образовалась живая цепь, в которой каждая из обезьян играла роль звена. С быстротой ведра, спускающегося в колодец по блоку, они опустились к воде, подхватили утопавшую и через минуту уже втащили ее на вершину дерева. Спасенная мать взяла детеныша на руки, и стая отправилась дальше.
Солнце садилось, когда исчезли последние ревуны. Из этого путешественники заключили, что обезьяны отправились к обычному месту ночлега. Треванио предположил, что они направляются на сухую землю; и если он не ошибался, то дорога, по которой отправились обезьяны, могла привести и их к твердой земле.
В ответ на это мэндруку покачал головой.
- Нет, хозяин, - сказал он. - Может быть, обезьяны удаляются от земли, так как им все равно, где спать, над землей или над водой, лишь бы были деревья, за которые они могут зацепиться хвостами. Мне часто приходилось видеть, как они целыми неделями странствуют так, собираясь вечерами на каком-нибудь дереве, где занимаются болтовней или играют друг с другом. Иногда в это же время они собирают какие-нибудь плоды, ягоды или орехи.
- А как же они спят? - спросил Ральф. - Есть у них гнезда, или они засыпают сидя на ветвях?
- О! - вскричал мэндруку, - они не так требовательны, как мы, молодой барин. Только самки живут в гнездах, и то только тогда, когда они больны. Вообще же гварибы проводят ночь на ветке, обвив ее хвостом. Часто они даже засыпают, просто прицепившись хвостом к чему-нибудь, не имея даже ветки вместо матраца, и это положение кажется им вполне удовлетворительным.
