Константин Станюкович - Берег и море
Ужас охватывал его. Он закрывал глаза, крестился, вспоминая бога, и в то же время не верил, что бог поможет.
И когда крейсер поднимался, чтобы лечь на другой бок, Непобедный в бессильной злости думал:
"Какой я дурак, что не остался по болезни в Нагасаки и не попросил адмиральшу, чтобы мне разрешили вернуться в Россию".
Он непременно выйдет в отставку.
XIX
Барометр падал. Низкие клочковатые и черные тучи стремительно неслись, облагая небо. Ветер крепчал.
Капитан и старший офицер по очереди стояли наверху, сменяясь друг с другом. Часто поднимался и старший штурман Иван Семенович. Он обглядывал горизонт напряженно и строго, словно бы недовольный океаном и небом, которое уже несколько дней не показывает солнца, и Иван Семенович не уверен в точности места "Воина" по счислению.
Алексей Иванович был в дохе, валенках и меховой шапке.
Чтобы не быть сброшенным в океан, Алексей Иванович вцепился руками в поручни мостика, который стремительно раскачивался над океаном. Капитан глядел перед собой устало, неуверенный в себе, без подъема духа и той нервной возбужденности, которую испытывают заправские моряки в бурную погоду.
Океан невольно смущал Алексея Ивановича. Он не любил сильных ощущений и хотел, чтобы и в океане, как и на берегу, все было "благополучно", без неприятностей и тому подобного. Он боялся ответственности перед совестью за людей и перед начальством, и не скрывал от себя, что он - не моряк и не такой капитан, какой должен быть. И Алексей Иванович без горделивости смотрел, как дерзко несется, убегая от волн, трехмачтовый крейсер. Он не привязан к нему и не верит ему, как часто привязываются к своим судам и верят им страстные моряки. Напротив! "Воин" кажется Алексею Ивановичу каким-то маленьким, затерянным и жалким среди бушующих водяных гор. И Алексей Иванович слышит, что ветер крепчает, океан грохочет грознее, и понимает, что "Воину" предстоит жесточайший шторм.
"Разумеется, он не покажет перед людьми ни малодушия, ни страха!"
Так бодрит себя Алексей Иванович и часа по четыре не сходит с мостика, считая долгом честного человека показывать подчиненным пример неустрашимости, спокойствия и решительности, которых не имел.
Зазябший на ледяном ветре, уставший, с измотавшимися нервами, взглядывает Алексей Иванович на беснующийся океан, на черный горизонт, на зловещие облака, и в голову его чаще и чаще особенно ярко-тоскливо закрадываются мысли о далеком родном "береге".
Алексей Иванович не вспомнил теперь, как ласково и упорно точила его горделиво-верная и назойливо-добросовестная жена "Нюнюша", особенно после пятнадцати лет супружества. Она зудила за "все", а главное - за то, что они живут совсем не так хорошо, как другие, и бедные дети лишены всего, - нельзя даже иногда купить новые башмаки. О себе она уж не говорят. Пусть себе ходит почти оборванная. Надо подумать о семье. Надо же избавиться от долгов и попроситься командиром в дальнее плавание, если начальство забыло. Тогда можно было бы всем вздохнуть.
Хотя Алексей Иванович нередко вздыхал в дальнем плавании, но, разумеется, забыл супружеские шипы. И ему кажется в эти минуты, что его жена, моложавая и, по обыкновению не оборванная, необыкновенно любящая, заботливая, добрая и деликатная Нюнюша, тоскующая в одиночестве, - идеал чудной жены, да еще моряка! Пятеро прелестных детей - и все в крепких башмаках - кажутся ему еще любимее и милее. Квартира в Кронштадте уютнее, теплее и больше. Одним словом, "дом" представляется раем.
К капитану подошел вплотную старший офицер на смену и, схватываясь за поручень, сказал:
- Идите скорее греться, Алексей Иванович.
- А ведь пахнет штормягой и тому подобное! - проговорил капитан таким искусственно бодрым и даже развязным тоном, как будто бы штормяга доставил Алексею Ивановичу лишь одно удовольствие.
- По-видимому... к тому идет! - ответил серьезно Артемьев.
- Готовы к шторму и тому подобное, Александр Петрович?
- Все готово. Везде осмотрел. Штормовые паруса вынесены.
- Пожалуй, сейчас же поставить штормовые...
- Не прикажете ли подождать, Алексей Иваныч?
- Вы думаете, подождать?..
- Ветер еще позволяет нести зарифленные марсели... "Воин" отлично убегает от волны.
- Ладно. Подождем! - согласился Алексей Иванович и прибавил в виде вопроса: - Пожалуй, к вечеру норд-ост и тому подобное... отойдет?
В голосе звучало нетерпение и что-то заискивающее, точно он просил, чтобы и старший офицер надеялся, что шторма не будет.
- Едва ли. Иван Семеныч говорит, что здесь штормы ревут по неделям... Что же, приведем и будем штормовать!.. "Воин" - крепкое судно... Ни малейшей течи...
- И отлично... хорошее судно, да-с. А все-таки наградил Берендеев нас плаванием и тому подобное! - раздраженно сказал Алексей Иванович. - Ну, пойду погреться и попробую соснуть, а уж вы, голубчик... штормовые пораньше... Все спокойнее...
- Не беспокойтесь, Алексей Иваныч... Отдохните хорошенько! - участливо сказал Артемьев.
- Какой тут отдых с этой пакостной погодой!
И, обращаясь к вахтенному офицеру, Алексей Иванович приказал разбудить его, если что случится.
- Да чтобы часовые хорошенько вперед смотрели! - неожиданно строго крикнул он.
- Есть! - уверенно-спокойно ответил Ариаднин. - Будьте спокойны, Алексей Иваныч! - заботливо прибавил "мичманенок", нисколько не обижаясь на свирепый окрик всегда мягкого и деликатного капитана.
Молодой мичман понял, что Алексею Ивановичу хотелось отдать какое-нибудь приказание и показать, что и он может быть строгим капитаном.
Алексей Иванович осторожно двинулся по мостику и приостановился у компаса, где стоял Ариаднин. Словно бы извиняясь за окрик, капитан проговорил совсем ласково:
- А вы, Сергей Васильич, оделись бы теплее, а то замерзнете в своем пальтишке. Пришлю полушубок... Да велите матросам дать по чарке водки за меня... Ишь, дьявольский ветер и тому подобное...
Когда Алексей Иванович спустился в свою натопленную каюту, вестовой Никифоров снял с капитана доху и тотчас подал завернутый в салфетку стакан горячего чая и затем графинчик с коньяком. Алексей Иванович подлил коньяку и велел снести мичману полушубок.
- Да и валенки есть, кажется. Снеси!
После четырех часов наверху Алексей Иванович испытывал необыкновенно приятное ощущение физического удовольствия от тепла и дивана. Он выпил стакан чаю, прилег на диван, но спал несколько минут.
Он вдруг вскочил и присел на диване, прислушиваясь к гулу; он чувствовал, как корма вздрагивает на воздухе и тяжело падает. Одному в каюте уж ему не нужно было "показывать пример", и осунувшееся лицо Алексея Ивановича было встревожено и растерянно.
- Никифоров! Узнай, что наверху!
- В одном положении, вашескобродие! - уныло ответил Никифоров, придерживаясь за косяк двери. И, сам бледный от страха, спросил: - Прикажете уложить какие поценнее вещи, вашескобродие?
- Зачем?
- А на случай, если будем топнуть, вашескобродие.
- С чего ты взял?
- Так я подам чаю, вашескобродие?
- Подай и влей три ложки коньяку.
- Есть!
Подавая стакан, Никифоров проговорил:
- То-то дома-то у нас лучше, вашескобродие...
- Еще бы!
- А кругом вода... Так не укладываться?
- Ты дурак, Никифоров. Где здесь спастись?
- То-то некуда, вашескобродие... Лучше и не думать. Думай не думай, а все от бога. Захочет, так и штурмы не будет, а будет - вызволит.
И Никифоров как будто несколько успокоился.
Но эта философия не успокоила Алексея Ивановича. Он душевно суетился, как человек, не имеющий под собой никакой почвы и потерявший способность обобщать факты. Снова подняться наверх и посмотреть, что там, ему не хотелось. В каюте тепло, а там... пакость. И Артемьев сумеет распорядиться. И дали бы знать, если бы что-нибудь случилось. И то он отстоял почти четыре часа, спустившись только, чтобы наскоро пообедать.
И Алексей Иванович то рассматривал карту Берингова моря, прикрепленную к столу, и особенно впился маленькими, красными от ветра глазами в широкий вход из океана в море, между грядой Алеутских островов и Командорскими островами, около которых, верно, американские шкуны разбойничают, уничтожая котиков, то думал о Кронштадте, Нюнюше и детях, то смотрел на барометр, то вдруг вспоминал, что течение неизвестно, и вдруг "Воин" летит на "Ближние" острова Алеутской гряды... Крейсер - со всего хода на каменья, и всем смерть.
Алексей Иванович благоговейно крестился и падал духом.
- Никифоров!..
Ответа нет. Капитан заорал:
- Спал?
- Точно так... Все не думаешь... Вы, вашескобродие, лучше бы отдохнули.
- Попроси старшего штурмана.
Иван Семенович, рыжий человек лет сорока, всегда был серьезен и даже строг, когда не мог делать обычных обсерваций и не мог определить точного астрономического места "Воина", особенно когда был недоволен морем и берега не были в очень далеком расстоянии.
