Марк Азов - Визит Джалиты
- Ну я... Только меня самого взяли ваши, между прочим, знакомые.
Мадам сделала вид, что не расслышала.
- А портсигарчик к тому же ворованный,- добавил Гриша.
Мадам окаменела от такой наглости, но через мгновение ее прорвало:
- Слушай, ты! Отчаливай отсюда! И чтоб до завтра твой поганый след смыло с песка! Когда я воровала? Я брала у Марии вещи и обменивала их на продукты.
- Продукты тоже ворованные. В казенной упаковочке. Но вы не беспокойтесь, я никому не скажу, если вы мне скажете, где у вас склад.
Мадам захлопала глазами, как магазинная кукла, что, кстати, очень шло к ее кукольному личику:
- Какой склад?
- Тот самый, где спрятаны продукты.
- Какие продукты?
- Которые в порт возили с казенных складов. Сахар, мука, галеты, ветчина в банках, бекон, сало, шоколад.
- Шоколада захотел?
- Голод и не к тому принудит.
- Ах, голод! Так бы сразу и сказал. Я женщина жалостливая, - мадам огляделась по сторонам, плотно прикрыла дверь и поманила к себе Гришу: Пригнись-ка.
Гриша приблизил ухо к ее губам и от молниеносного удара головой опрокинулся на пол. Сидя на полу, он размазывал по лицу юшку, а мадам как ни в чем не бывало поправляла прическу.
- Ну, как, молодой человек? Вы удовлетворили ваше любопытство?
- Да! Теперь я кое-что понял: в том припортовом пансионе, где ваш муж-капитан откопал себе супругу, не было вышибалы, вы работали за него.
Острым каблуком высокого ботинка мадам-капитан прицелилась Грише между глаз.
- Вы можете сделать из меня половичок, постелить на дороге и вытирать ботики, - сказал Гриша, - но я не отвяжусь - я должен кормить детей Марии Станиславовны!
- Ты?! - мадам удивилась настолько, что даже убрала ногу. - Ну-ну!.. Ты что ей, муж?!
- Сестра!
Мадам отошла на почтительное расстояние и внимательно оглядела Гришу.
- Что он грек, еще можно было поверить. Но что оно - сестра!
Гриша встал с пола, уселся в кресло у трельяжа и, рассматривая себя в трех зеркалах, стал не спеша разъяснять:
- С вами разговаривает сестра-хозяйка советского санатория. На дворе Советская власть! Вы не заметили? А от кого же прячете продовольствие? От какой власти?
Мадам растерялась:
- Братишка! Ты что думаешь - это мой склад? Мне только бросают мешок-другой... за хранение.
- Кто? Кто вам "бросает"?
- Ты что, моей смерти хочешь? Да этот... ну тот... только сегодня меня расстрелять грозил за разглашение. Прибежал, Как смерть, бледный. "Из-за вашей неосторожности, - говорит, - Виля заподозрил меня в большевизме!"
- Гуров!
- Почему Гуров? Я сказала Гуров?
- А с чего бы я взял? Брякнули. Язык вас доведет!.. Либо Гуров ликвидирует, либо Дубцов пристрелит, либо красные поставят к стенке.
Мадам села на свою ореховую кровать, подперла пухлыми ручками кукольные щечки и заговорила плачущим голосом:
- Теперь ты понимаешь, матросик, почему я хотела уехать от них всех. Но ты же сам первый меня обдурил. Хотя не ты последний - союзники тоже. Три военные эскадры обдурили: английская, французская, еще и греческая. Чем я их только не подмазывала! Розовое масло, его наперстками меряют, бидонами таскала! Монастырский жемчуг граненым стаканом, как семечки на базаре, сыпала в карманы боцманов! И что? Миноносцы только хвостиком вильнули и уплыли в синее море! Что же мне теперь, за вероломство союзников у стенки стоять?
- Это все вы расскажете в ЧК.
При слове "ЧК" мадам обмерла.
- Я вам полчаса вбиваю в голову, - продолжал Гриша, - за пособничество контрреволюции и укрывательство народного добра, а также спекуляцию продовольствием никто вас по головке не погладит.
Гриша встал и направился к двери. Мадам немедленно выскочила и перегородила ему дорогу.
- Бодайтесь, - сказал Гриша, втягивая голову в плечи и наклонясь вперед, посмотрим, кто кого.
Мадам поглядела на Гришину круглую голову, на загорелый крутой лоб, блестящий, как металлическая болванка, и заплакала.
- Голубчик! Ну не выдавай ты меня, дуру! Ну польстилась на то, на сё, выменивала у Марии вещи на продукты. Так с таких же, как она, грех не брать. Для Марии вещи - это сор. Она их не доставала, они на нее сами сыпались. Ты не поверишь, матросик, выгребает из гардероба горжетки из лис, не рыжих, а красных. Царских! Как будто это портянки! И проедает со своим выводком в один день без единого стона души. А я бы удавилась! Я же не мадемуазель Забродская, не профессорская дочка. Пансион, где я обучалась, сам знаешь, не институт благородных девиц, даже не ресторан первого разряда. Что мы там проходили? Брать! За все брали: за разбитую посуду, за подбитый глаз...
- Это забыть пора, - сказал Гриша, - вы жена капитана.
- А где он, капитан? Где плавает, в каких морях? Может, и рад бы вернуться, да белые не отпустят и красные вряд ли примут. Нет у меня, матросик, ни капитана, ни корабля! Одна осталась при разбитом корыте.
Грише даже жаль ее стало. Тем более что судьба этого неведомого капитана была на редкость схожа с его собственной судьбой.
- Ну ладно, - согласился Гриша, - в политику я не лезу. Но меня, как бывшего моториста, интересует чисто технический вопрос: чем вы глотку смазываете, что у вас кусок не застревает, когда голодные дети смотрят в рот?
Мадам проглотила слезы. Гриша с удивлением следил, как ее глаза высыхали и вновь становились мокрыми. Эти новые слезы, Гриша не сомневался, были самые настоящие, без "туфты".
- Где ты такую бабу видел, чтобы детей не любила? - заговорила она уже не боцманским, а обыкновенным женским голосом. - Такая каракатица одна на миллион. Мне бы самой ребеночка... Так бог не дал. Я у Марии Олюню просила, самую махонькую, удочерить. Отказала. Может, еще родители найдутся, говорит. А у меня сердце кровью обливается: детки, как снежиночки, тают... Пусть не даром, за вещи, а все-таки я их кормила в самое трудное время. Это мое оправдание перед богом, что своих не нарожала!
Гриша понял, что пора ковать железо.
- За бога я не ручаюсь, - сказал он важно, - а что касается Советской власти, могу быть свидетелем, что вы добровольно сдаете продукты государственному санаторию.
- Так ведь ключ у Гурова.
- Значит, не договорились.
Гриша решительно открыл дверь и вышел.
Мадам выскочила следом:
- Ну кто же так торгуется? Давай не по-твоему, не по-моему. Есть ход, про который и Гуров не знает.
Мадам подвела Гришу к решетке забора. Там среди бурьяна торчала из земли какая-то широкая труба квадратного сечения, накрытая сверху двускатной крышей наподобие домика.
- Тут винные погреба проходят от пансиона под ваш санаторий: эта труба для вентиляции. Только сюда не то что ты - пацан не пролезет.
Гриша хитро усмехнулся:
- Пацан, которого вы, мадам, выкармливали, пролезет в дырочку от макаронины.
"ПОКА Я ЗДЕСЬ, МАРИЯ В ЧК НЕ ПОБЕЖИТ"
Узкий луч дневного света из вентиляционной трубы прорезал тьму погреба. Сперва в этом луче повисли ноги мальчика, потом он спрыгнул, зажег свечу. Огонек осветил лицо Коли, ящики, мешки, бочки, коробки. Тускло поблескивали жестяные банки. Все это громоздилось до потолка и образовало узкий коридор. Некоторые ящики были повреждены (видно, сгружали наспех). В ящиках оказались галеты - очень вкусное солоноватое печенье, шоколад, засушенные и засахаренные фрукты. Коля сроду не видел такого богатства. А в одном из ящиков лежали "фрукты" покрупнее, завернутые в промасленную бумагу. Коля развернул. Гранаты-лимонки. Много ребристых гранат в гнездах. Коля открыл картонную коробочку, похожую на пенал, там были запалы к гранатам.
Вдруг в конце коридора заскрипели ржавые петли и образовался узкий прямоугольник света, который постепенно расширялся: открывалась дверь. Коля попятился и приткнулся спиной к пирамиде ящиков. Один чуть не упал ему на голову. Он хотел его с силой отпихнуть и замер. На ящике был нарисован череп и написано: "Динамит!" Вся пирамида состояла из таких же ящиков. Коля дунул на свечку, но погреб уже освещался дневным светом через открытую дверь. Коля поспешил спрятаться за ящиками.
Вошли двое - Гуров и Дубцов в цивильных костюмах.
- Как видишь, Виля, я неплохо поработал, - сказал Гуров. - Из таких складов мы будем подкармливать наши боевые группы в лесу. Кое-что пустим на черный рынок. Подрыв экономики. Уверен - ты Маркса не читал, пренебрег. Значит, будешь подрывать экономику динамитом, - Гуров расхохотался.
- Если бы я тебя расстрелял тогда на дороге, как вражеского агента, было бы еще смешней, - сказал Дубцов.
- Ну не мог же я все тебе выложить так, за здорово живешь, - стал объяснять ему Гуров, - мы оставляли склады не для "белого дела" вообще, это слишком расплывчато, а для нашей организации, в которой ты не пожелал бы состоять. Мы, сторонники твердой руки, хотим, чтобы у России был царь похлеще Ивана Грозного, - тогда уж никаких революций. И ради этого святого дела не брезгуем ничем и никем, даже бывшими секретными агентами охранного отделения. Я сам - в прошлом жандарм, "цепной пес" не только для большевиков, но и для розовых интеллигентов, вроде тебя. Вы, помнится, таких, как я, полицейских ищеек, на порог не пускали. А теперь вы, спасая шкуры, за границу улепетываете, а мы, кого вы в приличный дом не пускали, остаемся спасать Россию.
![Марк Азов - «Мир приключений» 1987 (№30) [Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов]](/uploads/posts/books/25322/25322.jpg)
