Ростислав Самбук - Портрет Эль Греко
Соседям, если что, назовется сестрой Сухановой. Возможно, к ней заглянут, чтобы снять полдома, и пожелают осмотреть, так пусть покажет... Второе. - Он передал Владову разовый талон на телефонный разговор. Выясните, когда этот абонент вызывал Желехов.
- Будет исполнено, Роман Панасович! - Владоз не уходил, ожидая дальнейших указаний.
- Все, дорогой мой Петр, все. Завтра у нас выходной. Меня, очевидно, не будет. Еду в Карпаты. На перевале весна только начинается, все цветет. А впрочем, может, и ты со мной? - Владов колебался, и это не укрылось от внимания Козюренко. - Ну, если у тебя другие планы, смотри... А то бери с собой жену, рад буду познакомиться...
- Для нее это было бы праздником, - обрадовался старший лейтенант. - Мы давно мечтали поехать в горы.
АНОНИМКА
На перевале еще цвели яблони, а в долине за Карпатами уже созрели черешни. Козюренко купил полное лукошко. Они ели черешни, купались в ледяной быстрой Латорице под Свалявой и вернулись на перевал поздно вечером голодные и веселые. Жена Петра была с характером. Владов безропотно слушался ее, хотя иногда снисходительно улыбался, подчеркивая, что просто потакает супруге. Но Козюренко заметил, что это даже нравится ему.
Они заняли столик в ресторане "Перевал", и Роман Панасович заказал чуть не все меню. Любил быть хлебосольным, ему нравились щедрые столы, чтоб ломились от блюд, хотя сам ел мало.
Козюренко смотрел, как девушка в красочном гуцульском костюме расставляла на их столе тарелки, и почему-то вспомнил свое голодное детство.
Перед глазами предстал сбитый из грубых досок, потемневший от времени стол, а на нем - кусок клейкого ржаного хлеба с разными примесями. Какой же душистый и вкусный это был хлеб! За столом - маленький Ромко, его брат и сестра. Дети следят голодными глазенками, как дед разрезает хлеб на три равные части. Они знают, что он никого не обидит. Но они никогда не задумывались над тем, что он ест сам. Из-за своего детского эгоизма, точнее, неумения заглядывать в сущность вещей, они считают, что дед не голоден, по крайней мере ему не хочется есть так, как им. Дед ставит посреди стола блюдечко с подсоленным подсолнечным маслом на донышке такое выпадает нечасто (густое, желтое, как мед, масло было тогда чуть не царским блюдом), - они макают в него хлеб и, подержав над блюдечком, чтобы ни капельки не пропало, осторожно несут в рот.
Козюренко отодвинул от себя тарелку с заливной осетриной - так захотелось ароматного масла, но подумал, что Владов с женой вряд ли поймут его, и поднял бокал за их здоровье.
Они решили заночевать в горной гостинице, чтобы встать на рассвете и в девять быть во Львове.
...В управлении Владов ознакомился с бумагами, присланными во время их отсутствия, и положил перед Козюренко распечатанное письмо.
- Пришло с утренней почтой, - доложил он. Верно, хотел что-то добавить, но сдержался. Сел и внимательно смотрел, как Роман Панасович вынимает из конверта лист, покрытый небрежно наклеенными разного размера буквами, вырезанными из газеты.
Козюренко разгладил лист, быстро пробежал глазами анонимку. Посмотрел на Владова и прочитал еще раз - внимательнее.
Неизвестный доброжелатель сообщал:
"Пусть знает милиция, что Якубовский после убийства Пруся что-то закапывал на своем огороде, в малине. Я увидал, но не хотел сообщать боясь мести брат Якубовского сидел в тюрьме и сам он такой".
Козюренко взглянул на почтовый штемпель: письмо бросили вчера во Львове.
- Передайте экспертам, - вручил письмо Владову. - Пусть выяснят, из какой газеты вырезаны буквы и от какого числа газета. Отпечатки пальцев... На территории какого района города брошено... - Владов встал, но Козюренко остановил его: - Есть ли новости с Тополиной и что выяснено с телефонным талоном?
- Извините, спешил с письмом и еще не успел узнать.
Роман Панасович недовольно постучал пальцами по столу, и старшего лейтенанта как ветром сдуло из
кабинета. Через несколько минут просунул голову в дверь.
- На Тополиной все спокойно, никто не приходил... - с грустью доложил он, словно был виноват в этом. - А талон не использован. Что прикажете?
- Оперативную машину в Желехов.
Владов кивнул, будто знал, что начальство даст именно такое распоряжение, и исчез за дверью.
...Якубовский рыхлил клубнику, когда возле его усадьбы остановилась машина. Оперся на мотыгу и смотрел, как идут к нему. Пальцы задрожали выронил рукоятку, отступил на шаг и оглянулся, будто хотел убежать...
Козюренко подошел к нему, указал на беседку, где стояли стол и скамейка.
- Садитесь, Якубовский, - сказал властно, - так как дело к вам имеем неприятное, и придется подождать, пока придут понятые...
- Уже не привыкать к неприятностям, - ответил тот мрачно. - Люди и так начали чураться меня...
Козюренко разложил на столе бумаги, вынул авторучку. Сухо начал:
- Выходили вы в сад ночью с восемнадцатого на девятнадцатое мая? После одиннадцати часов? И ничего не закапывали в малине?
Якубовского вдруг начало трясти.
- Н-ничего... Я уже говорил... Н-ни-чего... Я не закапывал и н-ничего не делал...
- А где сейчас находится ваш брат?
- Какое это имеет значение? - почти закричал Якубовский. - Он сам по себе, я - сам по себе! Я не видел его уже год!..
- Как зовут вашего брата и где он живет?
Якубовский бессильно оперся на спинку скамейки, щеки у него обвисли.
- Якубовский Константин Николаевич, - чуть шевельнул губами. - Живет в Нововолынске, на улице Горького, тридцать четыре.
- За что и когда его привлекали к судебной ответственности?
- В шестьдесят пятом году за кражу. Отсидел свое и вернулся.
- И вы утверждаете, что не виделись с ним целый год?
- Да.
Козюренко спрятал протокол допроса в портфель.
Поинтересовался:
- Понятые прибыли? Тогда приступим к работе.
При современном уровне техники найти железо, зарытое даже на метр и глубже, очень просто - топор вытащили сразу. Топор с металлическим топорищем был очень острый, с рыжими пятнами ржавчины и крови.
Якубовский тупо смотрел на топор и молчал. В конце концов в его признании сейчас и не было особой необходимости - вещественное доказательство свидетельствовало само за себя. Владов ждал, что сейчас они поедут в Нововолынск - был уверен, что к преступлению причастен брат Якубовского. Но Козюренко решил вернуться во Львов.
Роман Панасович остановил машину у Главпочтамта и, приказав выяснить, где находился Константин Якубовский восемнадцатого и девятнадцатого мая, вошел внутрь. А через два часа уже был в своем кабинете. Вечером связался по телефону с Москвой и что-то уточнил. Оставил кабинет в полночь. Отвез Владова домой и сам поехал спать.
На следующий день Козюренко снова связался с Москвой и долго разговаривал с разными людьми.
Снова поинтересовался у Владова, есть ли новости с Тополиной и, узнав, что нет, удивленно пожал плечами.
ФИНАЛ
Около двенадцати Владову позвонила сотрудница управления, которую поселили на Тополиной.
- Только что приходила снимать полдома какая-то женщина, - сообщила та. - Уже пожилая, длинная и сухая. Осмотрела дом и приняла все наши условия.
Сказала, что завтра въедет. Ее сфотографировали, а ребята из опергруппы пошли за ней.
- Спасибо, Верочка, продолжай роскошествовать в особняке Пруся. До особого распоряжения.
- Надоело... - пожаловалась Верочка.
- Там же столько книг! Читай, - посоветовал Владов. - Повышай свой уровень. Это полезно даже таким красоткам, как ты!
Верочка что-то буркнула в трубку, но Владов уже нажал на рычаг аппарата. Бросился к двери и еще с порога начал докладывать Козюренко.
- Так, говоришь, длинная и сухая женщина? - переспросил тот. - И ребята пошли за ней? - Приказал: - Две оперативные машины.
Владов не понимал, зачем две, но приказ есть приказ, и его надо исполнять ..
Машины с оперативными работниками уже стояли во дворе, а Козюренко все не выходил из кабинета.
Прошло с полчаса, Владов сидел как на иголках, однако за дверью царила тишина. Зазвонил городской телефон, и какой-то мужчина попросил соединить его с Козюренко. Обменялся с Романом Панасовичем несколькими словами, и тот сразу вышел в приемную.
- Едем, Петр! - сказал весело и, как показалось Владову, даже задорно.
Обе машины одновременно остановились на Парковой улице: у дома каноника Юлиана Боринского и у дома его сестры. Козюренко в сопровождении Владова, двух оперативников и понятых поднялся на четвертый этаж.
Открыл сам отец Юлиан. В легких летних брюках и полосатой пижамной куртке он был похож скорее на канцелярского работника, чем на почтенного каноника. Удивленно отступил, узнав Козюренко.
- Снова что-нибудь с автомобилем? - спросил. - Но я болен и никуда не выхожу...
Козюренко показал ему постановление на обыск.
Кожа на лбу у каноника покрылась морщинами, но он ни о чем не спросил и первым прошел в комнату.
