Юрий Семёнов - Мой «путь в первобытность»
Разумеется, немало исследователей первобытности трудилось за пределами обеих частей Института этнографии и вообще академических учреждений обеих столиц, а также в периферийных научных центрах и высших учебных заведениях (Кавказ, Сибирь, Дальний Восток, Казахстан и Средняя Азия). И хорошо было бы все более или менее подробно рассмотреть. Может быть, кто-то когда-нибудь и займется этим делом.
25. О судьбе сектора истории первобытного общества и будущем историологии первобытности
Ю.В. Бромлей покинул пост директора Института этнографии в 1989 г., и в следующем году умер. Сектор истории первобытного общества не надолго пережил своего создателя и опекуна. В 1992 г. он перестал существовать. Причин было несколько. Одна из них состояла в том, что возраст А.И. Першица приближался к 70-ти (он родился в 1923 г.) и он должен был покинуть пост заведующего. Найти ему преемника было не просто. Я работал в Институте этнографии по совместительству и на полную ставку переходить не собирался. Другие кандидатуры по разными соображениям не устраивали либо А.И. Першица, с которым этот вопрос обсуждался, либо нового директора Института этнологии и антропологии (так стал назваться с 1992 г. Институт этнографии) В.А. Тишкова. И последний в конце концов решил проблему радикальнейшим образом — сектор был упразднен, а его сотрудники были распределены по другим подразделениям института.
Несомненно, что ликвидация его была связана со сменой руководства института. Но видеть основную причину только в этом было бы крайним упрощением. Главное состояло в тех переменах, которые произошли в нашей стране на рубеже 80-х и 90-х годов. Распался Советский Союз, рухнул старый общественный строй, началось чуть ли не тотальное отрицание всего того, что возникло и существовало в советские годы. В области общественных наук шло изгнание марксизма. Всех обществоведов ориентировали на западную науку как на образец. Все это затронуло и этнологию. В.А. Тишков был ярым поклонником западной социальной и культурной антропологии и этнологии, что нашло свое наглядное выражение в его в его программной статье «Советская этнография: Преодоление кризиса», опубликованной 1993 в первом номере журнала «Этнографическое обозрение» (такое название получила с этого номера «Советская этнография»).
Именно провозглашенная В.А. Тишковым ориентация на западную науку определило судьбу сектора истории первобытного общества. Нигде на Западе никогда не существовало ни научных учреждений, ни подразделений, в названии которых были бы слова «история первобытного общества». И дело заключалось не просто в терминологии. В западной исторической науке всегда господствовала точка зрения, которая нашла свое классическое выражение в словах известного немецкого востоковеда Г. Винклера. «Историей, — писал он, — мы называем то развитие человечества, которое засвидетельствовано письменными документами, которое передано нам в слове и письме. Все, что лежит до этого, относится к эпохе доисторической. История, следовательно, начинается тогда, когда нам становятся известными письменные источники».[52]
В западной науке ни сама история первобытности, ни наука о ней, как правило, никогда не именовалась историей. В ходу были другие названия: доистория, преистория, праистория, протоистория и т.п. И употреблялись эти слова в основном для обозначения не столько подлинной историологии первобытности, а работ, в которых рисовалась картина развития и смены первобытных археологических культур.
И тем не менее именно на Западе были заложены основы первобытной историологии. Возникла он в рамках этнологии. Этнология, как уже указывалось, имеет дело только с синполитейными первобытными обществами. Необходимым условием перехода от этнографии к историологии первобытности было использование этнографического материала для реконструкции развития первобытного общества, каким оно было до появления цивилизации. А это предполагало создание теории, причем теории эволюционной. Впервые базирующаяся на большом фактическом материале теория, а тем самым и история первобытности была создана Л.Г. Морганом в его «Древнем обществе» (1877). Именно этот великий этнограф был создателем историологии первобытного общества. Происшедшая в конце XIX в. победа в западной этнологии эмпиризма и эволюционизма в многом положила конец на Западе историологии первобытного общества. В известной степени первобытная историология возродилась там с появление неоэволюционизма (Л.О. Уайт, Э.Р. Сервис, М. Салинз, М.Г. Фрид и др.), но решающего переворота не произошло. Историология первобытности так и не обрела на Западе статуса раздела исторической науки.
Но изучение синполитейных первобытных обществ на Западе продолжалось. Как бы ни определялся специалисты по социальной антропологии предмет своей науки, вплоть до 50–60-х годов XX в. все принимали как само собой разумеющееся, что основным объектом ее изучения являются существующие в наше время (живые) первобытные общества.[53] Но в в конце XX в. началось обвальное исчезновение первобытных обществ, что лишило социальных антропологов их прежнего объекта. Традиционная этнология из науки о живой старине, стала стремительно превращаться в науку только о прошлом. Но большинство антропологов не захотели с этим смириться и начало искать иные объекты исследования в современности. Изучение первобытности, если и не прекратилось полностью, то значительно сократилось. Статьи о первобытных общества стали все реже появляться на страницах западных этнологических периодических изданий.[54] Помню, как на мой вопрос о причинах этого явления, известная английская этнологиня грузинского происхождения Тамара Драгадзе лаконично ответила: «Юрий Иванович, за первобытность не платят».
Нельзя не сказать, что и в СССР историология первобытности большинством историков, если не формально, то фактически не считалась законным разделом исторической науки. Ее чаще всего числили и числят за археологией первобытности и за этнологией, причем в большинстве случаев за последней. Ни в одном собственно историческом научно-исследовательском учреждении никогда не было подразделения, занимавшегося историологией первобытности. Долгое время не было их и в этнологических учреждениях. Сектор истории первобытного общества, судьба которого была изложена выше, был первым и единственным. Собственно и сам термин «история первобытного общества» имеет в нашей науке довольно позднее происхождение. Если говорить о книгах с таким названием, то первая из них, насколько мне известно, появилась лишь в 1939 г. Это первая часть учебного пособия для вузов, написанная крупным археологом членом-корреспондентом АН СССР, профессором Ленинградского государственного университета В.И. Равдоникасом (вторая часть пособия увидела свет в 1947 г.). По существу термин «история первобытного общества» более или менее прочно утвердился лишь с созданием группы, а затем сектора истории первобытного общества в Институте этнографии.
Если учесть обстановку, давно уже сложившуюся в западной исторической науке, засилье эмпиризма и антиисторизма в западной этнологии в течение почти всего XX в., практическое свертывание изучения синполитейных первобытных в конце этого столетия, то вполне естественным был вывод полностью ориентированного на западную науку нового директора Института этнологии и антропологии РАН о необходимости упразднения сектора истории первобытного общества. В уже упоминавшей выше программной статье В.А. Тишкова нет ни слова ни об истории первобытного общества, ни об исследовании первобытности вообще. Полностью отсутствует в ней понятие общественной эволюции. Она вся принизана неприятием теории и теоретизирования. Для авторa теория есть схоластика.
В.А. Тишков прямо пишет о необходимости преодоления «того печального обстоятельства, что за последние десятилетия в среде тех, кто называет себя этнографами, сложилось некое амплуа теоретиков-схоластиков, компиляторов на основе чужих научных трудов, критиков и разоблачителей».[55] У нас, — продолжает он, — утвердился профиль специалистов, жанр трудов и диссертаций и даже научных подразделений, занимающихся исключительно вторичным интерпретаторством... Научные труды таких специалистов можно назвать худшим вариантом книжной историографии, вторичной культурно-социальной антропологии, но только не этнографией. Утонченная книжная компиляция никогда не заменит добытого с помощью этнографии первичного знания, никакие метатеоретические или критико-историографические рассуждения не заменят мягко и скромно сформулированный теоретических заметок на полях собственных полевых дневников».[56] Нетрудно заметить, что в этих рассуждениях содержится и прямой выпад против сектора истории первобытного общества, и своеобразное идейное обоснования его ликвидации.
