Юзеф Чельгрен - Приключения в шхерах
Большой Сундстрем и в лодке не расставался со своим ружьем. Без ружья он чувствовал бы себя как без рук - жалким и потерянным. Но стрелял Сундстрем только в том случае, если был уверен, что попадет, и только для того, чтобы дома было к обеду жаркое. Нередко, подстрелив какую-нибудь морскую птицу, Сундстрем нарочно медлил вытаскивать ее из воды.
- Погляди-ка! - говорил он Дундертаку, указывая на легонько покачивавшуюся на воде птицу с затонувшей головой. - Учись, дружище, пользоваться своими глазами, учись видеть! Видишь эти капельки воды на спине? А какие чистые краски на перьях - смотри, вон на глазках, видишь? Такое все нетронутое, красивое. Не верится, что она уже мертвая, правда? А теперь я ее беру - и капельки скатываются, а перья вон какие сразу некрасивые и взъерошенные. Краски потускнели стали какие-то грязные. Возьми ее в руку - она неуклюжая, тяжелая, одним словом - мертвая. Только когда до нее дотронешься, она становится по-настоящему мертвой. А мертвое всегда отвратительно.
Дундертак слушал в пол-уха. Он смотрел голодными глазами на ружье. Ему смертельно хотелось подержать его в руках, хоть раз выстрелить по-настоящему. Тот случай с воронами в счет не шел. Он ружья даже в руки не брал, оно уже было заряжено. И потом ему ужасно хотелось подстрелить такую птицу, которую можно положить в кастрюлю и сварить из нее настоящую вкусную еду.
Эти мысли давно уже одолевали Дундертака. И вот одним погожим ранним утром, когда они, как обычно, шли под парусами в Трусе, Сундстрем неожиданно причалил у лесистого островка около самого Сермландского побережья, передал Дундертаку свое ружье и сказал:
- Ну что ж, попытай свое счастье, пока я буду ставить перемет. Вон за той грядой валунов стоит высокая сосна. Я давно заприметил там одного тетерева. Подкрадись к нему и попробуй снять, если сумеешь.
Такие вещи Дундертаку не надо было повторять дважды. Проворнее ласки переметнулся он через борт и зашлепал к берегу, держа ружье синевато-поблескивающим дулом вниз.
Дундертак хорошо знал и гряду валунов, о которой говорил Сундстрем, и большую засохшую сосну, что росла там. Он с бесконечными предосторожностями стал пробираться к этому месту, бесшумно погружая босые ноги в шершавый кукушкин лен. Легкой тенью скользил он между стволами сосен. Цель была все ближе. Вот и валуны. Из-за моря медленно выплыло красное, теплое солнце. Солнечный луч упал на сосну - перед Дундертаком сидел огромный тетерев. Да, конечно, это та самая сосна, о которой говорил Сундстрем. Дундертак услышал гулкие удары своего сердца. Он стиснул зубы. Медленно-медленно поднял ружье, выбирая верный прицел. Наконец-то пришел час его первого настоящего выстрела! Дундертак до того волновался, что совсем не думал о том, куда ставит ноги, не видел перед собой ничего, кроме тетерева. И тотчас же был наказан за свою неосторожность. Камень, на который он встал, лежал очень неустойчиво. Вдруг он слегка покачнулся - и Дундертак ткнулся носом в землю.
Он мигом вскочил. И тут из-за валунов поднялся какой-то огромный зверь. Дундертак стоял лицом к лицу с самым настоящим живым лосем. Потревоженный лось сердито тряс царственной головой и фыркал, как разъяренный бык. Судя по всему, он готовился к прыжку, явно намереваясь истолочь врага копытами в порошок. Потрясенный, застигнутый врасплох, до смерти перепуганный, Дундертак, как держал в этот миг ружье у бедра, так и нажал на спуски - раздались один за другим два выстрела.
Пули настигли лося уже в воздухе, и он так и повис, распластанный, на валунах. Длинные передние ноги неловко задергались в воздухе, нащупывая опору, покрытая мохнатой шерстью шея вытянулась, и голова с ветвистой короной бессильно свесилась набок.
Тетерева к тому времени и след простыл.
Но Дундертак даже не взглянул в ту сторону. Отбросив ружье, он пулей понесся к берегу. Сундстрем возился в лодке с переметом.
- Ну как, дружище? Много ли перышек осталось от твоего тетерева? - подразнил он, не отрываясь от работы.
Дундертак никак не мог отдышаться и только кивнул в ответ. Его короткие жесткие волосенки растрепались и стояли дыбом, как только что обрезанный бикфордов шнур. Лицо было белее свежевыстиранного носового платка.
Наконец ему удалось выдавить:
- Я застрелил лося!
- Что-о?
- Честное слово!
Сундстрем вскочил на ноги. Казалось, он испугался не меньше Дундертака.
- Где? Я слышал два выстрела.
- Там, у валунов. Он прыгнул прямо на меня!
Сундстрем не стал слушать объяснений. Он уже бежал к валунам посмотреть, что натворил Дундертак.
Вернулся он расстроенный и встревоженный.
- Фу, черт, как неприятно! Оба выстрела прямо в сердце. Болтается на камнях, как дохлая селедка.
Почесав, по своему обыкновению, в затылке, Сундстрем кратко резюмировал сложившуюся ситуацию:
- Ленсман строго-настрого запретил стрелять лосей! Это разрешено только графу, графине и графским сынкам, что живут в замке. Ты, Симон Дундертак, - несчастнейший из людей! (Ленсман - в скандинавских странах чиновник полиции.)
- Но ведь он чуть не проломил мне голову своими копытами!
- Это никого не интересует. Все равно, придут граф с ленсманом и тебе крышка. А меня за то, что я дал тебе ружье, посадят в тюрьму на хлеб и на воду, и не видать мне, бедному, ни солнца, ни луны до тех самых пор, пока я не выплачу им весь штраф. А штраф знаешь какой? Я, может, таких денег за всю свою жизнь не имел.
Сундстрем мог бы и не говорить о таких ужасах. Дундертак и без того был несчастен до отчаяния.
Рассеянно пощипывая длинный ус, Сундстрем продолжал размышлять вслух:
- Можно бы, конечно, его потопить. Дотащить до моря, привязать побольше камней - и дело с концом.
Дундертак просиял. Давно уже солнце не светило так ярко и птицы не пели так замечательно, как в эту минуту.
- Но, - продолжал Сундстрем, - на что же это будет похоже, если мы загубим столько вкусной еды? Ида с дочерью мяса в глаза не видят, то же самое Серебряный или, например, боцман Все-Наверх. Да я и сам-то не очень хорошо знаю, что такое кусок мяса зимой. А ведь при мне, как-никак, ружье.
Вдруг на лице Сундстрема появилась довольная ухмылка.
- Ты молчать умеешь?
- Еще бы! - заверил Дундертак.
- Тогда ты, может, и не будешь несчастнейшим из людей только оттого, что ухлопал этого лося. А я, пожалуй, не зачахну в сырой тюрьме.
- А как же все вдруг устроится? - Дундертаку стало любопытно.
- Ну, насчет этого можешь не волноваться! Сейчас мы, не теряя попусту времени, гоним в Трусу, продаем там салаку и покупаем дюжину пустых бочек и кило пятьдесят серой соли. Потом, когда совсем стемнеет, я заявлюсь сюда, и лось исчезнет в бочках, будто его никогда и не было. Граф с семейством, будем надеяться, не помрут с голоду. Ты не станешь несчастнейшим из людей. Я не сяду в тюрьму. Но одно условие: ты нем, как могила. Слышишь? Если учуешь у кого-нибудь зимой запах жаркого, и виду не подавай, что о чем-то знаешь! Ничего нет плохого в том, что лось будет использован по своему прямому назначению. Даже подумать не могу, что он пропадет где-то на дне моря! В конце концов, я действую только на благо отечества и обеспечиваю население едой. Иду с Утвассена, себя и еще кое-кого.
Дундертак торжественно поднял руку:
- Клянусь молчать до последнего своего вздоха!
- Хорошо сказано, дружище! - одобрил Сундстрем. - Теперь смотри держись!
У Дундертака точно гора с плеч свалилась. Большой Сундстрем взял дело в свои руки - значит, все будет хорошо. Ему хотелось только еще раз объяснить, что он, собственно, не так уж виноват.
- Понимаете, я стрелял, чтобы спасти свою жизнь. Он ведь собирался ударить меня копытами по голове!
- В порядке самозащиты или еще как - это меня не интересует! отрезал Сундстрем. - Но уж ружье я тебе дал в руки в последний раз! Целишь в тетерева на дереве, а попадаешь в лося на земле. Нет, видать, из тебя никогда не выйдет настоящего охотника. Сиди уж лучше в лодке здесь ты больших бед не натворишь!..
Вот как получилось, что Дундертак стал самостоятельно возить на продажу рыбу в Трусу, Седертелье и Стокгольм - конечно, после того, как мало-мальски освоился с парусами и более или менее прилично изучил все важнейшие фарватеры.
Впрочем, нельзя сказать, что Дундертак выходил в море совсем один. С ним всегда был Малыш Христофор. Они были неразлучными друзьями и никогда не расставались, за исключением тех случаев, когда Дундертак отправлялся в школу или работал в известняковом карьере, где немилосердно пекло солнце, - тут Христофор почитал за лучшее идти своей собственной дорогой.
Зато в лодке им было очень хорошо вдвоем. У Христофора было свое излюбленное местечко: он всегда сидел на корме рядом с Дундертаком, засунув нос дружку под мышку. Так они могли сидеть часами, обдуваемые ночным ветерком, который нес лодку к ближайшей гавани.
Помимо всего прочего, для Христофора эти поездки были удобным случаем заняться любимым видом спорта: походить на рыбку! Выдренок беззвучно соскальзывал через борт, мягко, словно капля масла, опускался в воду и одним резким ударом сильного хвоста уходил вглубь.
