Валерий Ярхо - Иноземцы на русской службе. Военные, дипломаты, архитекторы, лекари, актеры, авантюристы…
В сентябре 1533 года разболевшийся великий князь Василий Иванович призвал к себе врача Никола Бюлова и, напомнив ему о своих милостях, спросил его, есть ли надежда на выздоровление. По словам летописи, Бюлов не стал врать и ответил, что не видит никакого средства, кроме помощи Божией.
Приняв слова врача с твердостью духа, князь объявил присутствующим о неизлечимости болезни и стал готовиться к смерти.
Но даже после кончины великого князя Никола Бюлов не смог — а может быть, уже и не захотел — покинуть Москву. Пережив князя Василия Ивановича на пять лет, доктор, звездочет, математик и переводчик отошел держать ответ перед Господом в 1538 году, уже будучи древним старцем.
Вдова великого князя, княгиня Елена, ставшая регентшей при сыне Иване, когда ей было только 25 лет, вовсе не собиралась чахнуть во цвете лет. Обретя свободу от склонного к сексуальным извращениям старого мужа и всю полноту власти в Московском княжестве, она правила весьма умело. Беря реванш за юность, отданную в жертву старому сладострастнику, княгиня осмелилась полюбить. Мамкой ее сына Ивана была Аграфена Челядининова, у которой был брат — князь Иван Федорович Телепнев-Оболенский, красавец и отчаянный рубака-воин, перед обаянием которого сердце вдовицы не устояло. Молодого князя возвели в звание конюшего боярина. Для влюбленной княгини он стал главным советчиком и фактически правил страной, отодвинув в тень не только Пожогина-Шигону, но и Михаила Львовича Глинского, дядю и наставника княгини, отводившего именно себе ту роль, которую играл при дворе Телепнев.
Бурный роман княгини и конюшего стал притчей во языцех, народ роптал, но любовники наслаждались полнотой жизни, легко губя врагов, ублажая себя пирами и прочими удовольствиями. Но продолжался этот праздник жизни недолго — Елена Васильевна пережила мужа всего лишь на пять лет; считается, что умерла она от яда. В останках вдовствующей великой княгини современные ученые нашли следы ртути — главного компонента ядов той поры, — количество ртути превышало норму в разы. Отравили ее, или сама она отравилась, неосторожно пользуясь мазями или притираниями, — про то нынче одному Богу ведомо.
Через неделю после смерти княгини Ивана Телепнева заточили в темницу, где он, закованный в цепи, умер от голода. Сестру его Аграфену сослали в Каргополь и постригли в монахини.
Сын князя Василия и княгини Елены Иван остался сиротой и выжил только чудом. Свое прозвище Грозный князь Иван получил совсем не случайно. Школа жизни преподала ему весьма болезненные, а оттого хорошо запоминающиеся уроки. Унаследовав от отца горячую греческую кровь, он рано «вкусил запретных плодов» и всю жизнь оставался сладострастником, проявляя при этом наклонность к садизму и мании преследования, основательно сдобренные комплексом неполноценности.
Заточенный в монастыре, Максим Грек жил еще довольно долго, даже в таких условиях продолжая работать, когда ему снова разрешили писать и читать. Его перу принадлежат десятки богословских и полемических сочинений, которые переиздавались несколько веков кряду. Он провел более двадцати лет в Отрочьем монастыре, и все это время о его освобождении попеременно просили монахи афонских монастырей, патриархи Антиохийский и Константинопольский. Просил от лица собора и от себя лично патриарх Иерусалимский. Сам Максим подавал прошения царю и митрополиту Макарию, выдающемуся деятелю просвещения, просвещенному книжнику и иконописцу, который хоть и был близким родственником Иосифа Волоцкого, отлично понимал масштаб личности Максима и искренне скорбел о его положении; тем не менее и он был не в силах помочь и отвечал лишь утешением: «Узы твоя целуем, яко единого от святых, пособити же тебе не можем». Причина такого упорства московских правителей проглядывалась совершенно определенно — московские власти боялись огласки многих дел, которые хотели бы утаить. Своими рассказами о жизни Московии, виденной им изнутри, Максим, чье слово имело вес для православных патриархов и светских политиков, мог повлиять на процессы внешней политики, и так весьма непросто складывающиеся для московского двора. Именно высокий авторитет Максима пугал его московских оппонентов, решивших удерживать его во что бы то ни стало. В качестве уступки ходатайствовавшим за Максима ему лишь ослабили режим содержания, дозволив посещать церковь и причащаться Св. Тайн.
Его идеи были восприняты и нашли отражение в постановлениях Стоглавого собора, касавшихся исправления книг, призрения бедных, общественных пороков и любостяжания духовенства. Лишь в вопросах монастырских вотчин собор принял сторону «иосифлян». В 1553 году, после очередного ходатайства некоторых бояр и троицкого игумена Артемия, Максиму позволили поселиться в Троице-Сергиевой лавре. В том же году его навестил царь Иоанн Грозный, направлявшийся в Белозерский монастырь на богомолье, и Максим остался верен себе, посоветовав царю изменить планы и вместо богомолья заняться другим богоугодным делом — позаботиться о семьях воинов, павших при взятии Казани. Через год Максим Грек умер; к этому времени проблема исправления книг так и осталась нерешенной.
У итальянцев есть поговорка: «Время — честный человек, оно все расставляет по своим местам». С Максимом Греком все вышло в точности по этой поговорке. Умер он в самый день своих именин, 21 января 1556 года, когда православные поминают святого Максима Исповедника; похоронили старца под северо-западной стеной Свято-Духовского храма Троицкой лавры. По прошествии веков все возводимые против Максима обвинения были сняты как несостоятельные — они принадлежали политике своего времени и канули вместе с ней. На Поместном соборе 1988 года — года тысячелетия крещения Руси, Максим Грек был прославлен в лике преподобных. Восемью годами позже были проведены археологические изыскания, в результате которых были найдены мощи старца; их поместили в раку, которая нынче находится в Успенском соборе Троице-Сергиевой лавры.
2. Английское присутствие
Проникновение сынов Туманного Альбиона в российские пределы произошло при обстоятельствах случайных. Англичане искали северный путь в Китай и Индию. В 1533 году экспедиция, возглавляемая сэром Ричардом Ченслером, обогнув Скандинавский полуостров, вошла в Белое море и, достигнув устья Северной Двины, вошла в один из ее четырех рукавов и встала на зимовку возле острова Ягра, неподалеку от Николо-Карельского монастыря. Монастырское начальство дало знать в Москву, где тогда «правил» Иван Васильевич, коему только-только исполнилось три годика. Из Москвы прислали гонца с приглашением англичанам прибыть для переговоров. Так Ричард Ченслер проторил дорожку в Московское государство; вслед за ним здесь побывало несколько английских дипломатов. Тем временем подросший Иван Васильевич женился и венчался на царство, взяв власть в свои руки столь крепко, что получил прозвище Грозный.
Согласно заключенным с английской короной договорам, на службу к русскому царю стали прибывать разные мастера, купцы и путешественники, которым Иван Васильевич так благоволил, что взревновавшие подданные даже прозвали его «английским царем». И надо сказать, англичане немало ему послужили. Частенько именно англичанам поручались самые рискованные дипломатические миссии русской короны; первым послом русского царя, глубоко проникшим в Азию, был как раз англичанин, сэр Энтони Дженкинсон, добравшийся до Бухары.
Вернувшись в Москву через год с небольшим, Энтони Дженкинсон был допущен до государя и во всех подробностях рассказал ему о виденном и узнанном. По его рассказам выходило, что большинство повстречавшихся ему народов жизнь ведут полудикую, кочевую: «Не употребляют они хлеба, и денег совсем не знают — докладывал Дженкинсон, — торговлю ведут меновую, а более того, все, что им нужно, добывают грабежом и разбоем, что у них почитается за удальство». Совсем по-иному он отзывался о Бухаре, тамошнем правлении и жителях. Рассказал о существующих ремеслах, производимых плодах, о наличии в ходу денег: золотых, серебряных и медных. Рассказ о бухарцах произвел на царя самое благоприятное впечатление, и он выдал разрешение купцам из дальних ханств вести торговлю в Астрахани, на целые века ставшей местом торга с купцами, гонявшими караваны через степь.
После похода Дженкинсона несколько раз прибывали послы от восточных владык; они даже значатся в числе гостей на пиру, данном московским государем по случаю завоевания русскими Сибири. Иван Васильевич, видимо сделавший какие-то свои выводы из донесений купцов и послов, предпочитал разговаривать с ними «с позиции силы». Астрахань — главная морская пристань народов, живущих вокруг Каспия, и арабских купцов, ведущих торг с Европой, — тем временем богатела и доставляла в царскую казну немалые средства, собранные в виде таможенных пошлин.
