Фрэнсис Гарт - Кресси
В коридоре ему повстречалась миссис Трип в мантилье и пышном белом бальном платье, которое, однако, на его вкус, было ей не так к лицу, как обычное, домашнее. Он поклонился ей и прошел было мимо, но она, гордая своим великолепием, заговорила с ним:
- А вы разве не будете нынче на балу?
Он вспомнил, что в программу торжеств входил также и бал, который должен был состояться в здании суда.
- Нет, - ответил он с улыбкой. - Но жаль, что Руперт не видит вас в этом прелестном туалете.
- Руперт! - с кокетливым смешком повторила миссис Трип. - Вы сделали из него женоненавистника, не лучше вас самого. Я позвала его пойти с нами, а он убежал наверх, к вам. - Она испытующе поглядела на него и самоуверенно, чуть поддразнивая, спросила: - Ну, а вы-то почему не идете? Вам-то нечего бояться.
- Я в этом не слишком уверен, - галантно ответил мистер Форд. Печальный пример Руперта постоянно у меня перед глазами.
Миссис Трип тряхнула пышной прической и спустилась на одну ступеньку.
- Правда, приходите, - сказала она, глядя на него через перила. Посмотрите на людей, если сами не умеете танцевать.
Но мистер Форд как раз умел танцевать, и, между прочим, совсем не плохо. Исполненный этого сознания, он остался обиженно стоять на лестничной площадке, в то время как она спустилась по ступеням и ушла. Почему бы ему и не пойти? Правда, он с самого начала молчаливо принял сдержанное отношение к себе жителей Индейцева Ключа и ни разу не появлялся ни на каких местных сборищах, но это еще не резон. Во всяком случае, он может переодеться и дойти до здания суда и... посмотреть.
Любой черный сюртук и белая сорочка были по местному этикету достаточно парадным костюмом. Мистер Форд еще добавил к этому такую забытую роскошь, как белый жилет. Когда он вышел на улицу, было девять часов, но окна суда горели издалека ослепительным светом, как иллюминаторы парохода, застрявшего однажды ночью на отмели у Идейцева Ключа. По пути мистер Форд несколько раз готов был повернуть назад и даже на пороге остановился в нерешительности; только боязнь, что его колебания могут быть замечены другими нерешительными личностями, тоже мешкавшими по скромности у входа, заставила его войти.
Контора и кабинет судьи на первом этаже были загромождены грудами шалей и накидок, а также столами с закусками, под танцы же был отведен еще не отделанный зал суда на втором этаже. Голые стены были задрапированы флагами, лавровыми венками и подходящими к случаю надписями из цветочных гирлянд; но красочнее и выразительнее всяких надписей был висящий над судейской трибуной герб Калифорнии с его бескрайним золотым закатом, торжествующей богиней и огромным грозным медведем гризли.
В комнатах было душно и полно народу. Свечи, мерцающие в жестяных канделябрах на стенах или в импровизированных люстрах - бочарных обручах, подвешенных под потолок, освещали самое удивительное разнообразие дамских туалетов, когда-либо виденное учителем. Робы давно устаревших фасонов, слежавшиеся и выцветшие от долгого хранения в сундуках; наряды давнишних праздников с кое-какими поправками в современном духе; костюмы по сезону и не по сезону - меховые жакетки на тюлевых платьях, бархатные ротонды поверх полотняных саков; свежие юные лица, выглядывающие из-под старинных кружевных наколок, зрелые, пышные формы в девственно белых одеждах. Для танцев было расчищено небольшое пространство посредине, вокруг в три ряда теснились и напирали зрители.
Учитель пробрался вперед, и в это мгновение из рядов кадрили, мелькнув, словно неуловимая нимфа, выбежала какая-то девушка и сразу же исчезла в толпе. Не разглядев ни лица, ни фигуры, мистер Форд по порывистой быстроте движений узнал Кресси Маккинстри и каким-то непонятным чутьем угадал, что она его видела и что именно он почему-то был причиной ее стремительного бегства.
Впрочем, это продолжалось всего одно мгновение. Он еще обводил глазами толпу, а она уже появилась снова и встала на прежнее место рядом со своим озадаченным партнером - тем самым загадочным незнакомцем, вызвавшим восхищение Джонни и ярость Руперта. Она была бледна; учитель никогда еще не видел ее такой красивой. Все, что он находил в ней неуместным и неприятным, в этот миг, в этом свете, в этом собрании, явилось ему лишь как разные грани ее прихотливой прелести. Даже пышное розовое дымковое платье, из которого ее прекрасные юные плечи выглядывали, словно из закатного облака, казалось воплощением девственной простоты; удлиненные линии тонкой фигуры, девический высокий стан были словно гордые стати чистокровной породы. Обычный румянец на ее свежем лице уступил место чуть заметному магнетическому свечению, от которого лицо ее казалось более одухотворенным. Он не в силах был отвести от нее взгляда; он не верил собственным глазам. А между тем это была Кресси Маккинстри, его ученица! Неужели он видит ее не впервые? Да и она ли это? И не диво, что все глаза были устремлены на нее, что за ней по пятам следовал невнятный ропот восхищения или напряженная восторженная тишина. Учитель обвел взглядом всех, кто стоял вокруг, и со страшным облегчением заметил, что другие разделяют его чувства.
Она танцевала все с той же сдержанностью бледных черт и загадочным спокойствием движений, которое так его очаровало. Она еще ни разу не взглянула в его сторону, но он прежним необъяснимым чутьем угадывал, что она не перестает ощущать его присутствие. Он искал ее взгляда и в то же время боялся встретиться с ним, словно опасаясь, что от этого прелесть минуты сразу же будет утрачена или приобретет бесповоротную определенность. Кадриль кончилась, и учитель заставил себя отойти в сторону - отчасти для того, чтобы избегнуть встречи со знакомыми, которых по долгу вежливости обязан был бы пригласить на танец, отчасти же чтобы самому собраться с мыслями. Он решил обойти все комнаты и незаметно уйти домой. Те, кто узнавал его, расступались и не без любопытства глядели ему в спину, а во взглядах и приветствиях гостей постарше было снисходительное дружелюбие и фамильярность, положительно бесившая учителя. Он даже подумал, не отыскать ли ему миссис Трип и не пригласить ли на танец, чтобы она увидела, каков он танцор.
Он уже завершал свой обход зала, как вдруг слуха его достигли первые звуки вальса. Вальсировать в Индейцевом Ключе не очень-то умели - отчасти из-за того, что набожные люди серьезно сомневались, входил ли этот танец в репертуар царя Давида, отчасти просто потому, что молодежь еще не успела овладеть его трудностями. Поддавшись желанию взглянуть туда, где кружились танцующие, учитель увидел только три или четыре робкие пары. Среди них были Кресси Маккинстри и ее прежний партнер. В своем восторженном душевном состоянии он не удивился, обнаружив, что она, видимо, успела усвоить в городе искусство вальса и кружилась с безупречной спокойной грацией, удивило его только, что ее партнер оказался весьма далек от совершенства и после нескольких неловких па она остановилась и с улыбкой высвободилась из-под его руки. Обернувшись, она подняла взгляд и безошибочно направила его мимо теснящихся перед нею восхищенных лиц прямо в тот угол, где стоял учитель. Глаза их встретились, и окружающее перестало для них существовать. То было влечение тем более властное, что оно оставалось невысказанным, любовь без сговора, без клятв и без умысла, страсть, не нуждающаяся в постепенных подходах.
Он спокойно приблизился к ней и сказал непринужденнее, чем собирался:
- Не позволишь ли мне попытаться?
Она поглядела ему в лицо и, словно не слыша вопроса, проговорила, как бы продолжая вслух свои собственные мысли:
- Я знала, что вы придете. Когда вы вошли, я вас сразу увидела.
И, не вымолвив больше ни слова, она вложила руку ему в ладонь, и в следующее мгновение зал исчез в кружащемся пространстве.
Все это, от первого его слова до первого грациозного взлета розового края ее пышного платья, произошло так быстро, как будто они с первого взгляда просто бросились друг другу в объятия. Как часто он и прежде был рядом с нею, как часто он стоял подле нее в школе и даже склонялся над ее партой, но всегда с нарочитой досадной скованностью, передававшейся, как он сейчас понимал, и ей. Сейчас, когда он так близко перед собой видел ее красноречивое, бледное лицо и вдыхал слабый аромат ее волос, когда чувства его были в сладком смятении от долгого, ускользающего пожатия ее руки, прикосновения к ее гибкой талии, все мгновенно переменилось. В страхе отогнал он от себя мысль, что никогда уже больше не сможет приблизиться к ней без этого трепетного восторга. Он вообще гнал от себя мысли, он целиком отдался смятенному чувству, которое в еще пустой школе вызвал в нем миртовый букетик, стянутый прядью волос и приведший ее в конце концов в его объятия.
Они двигались в таком безупречном согласии, в такой совершенной гармонии, что сами не ощущали своего движения. Один раз, очутившись у раскрытого окна, он успел заметить круглую луну, вставшую над сумрачными склонами на том берегу, и прохладное дыхание реки и гор коснулось его щеки и сплело с его волосами выбившуюся прядь ее шелковистых волос. И грубая пестрота, окружающая их, свечи, потрескивающие в жестяных канделябрах, несусветные одеяния, бессмысленные лица - все, вихрясь, отступило далеко-далеко. Они остались наедине с ночью, с природой; они были недвижны, а все остальное отступило куда-то в мир бесцветной реальности, к которому они двое не имели никакого отношения.
