Лев Полушкин - Орлы императрицы
Кроме караульных солдат и дежурного офицера в помещение принца допускался еще только один солдат для того, чтобы топить печи, приносить пищу и убирать нечистоты, Яков Шеломов, о котором по запросу из Тайной канцелярии на него выдана была следующая письменная характеристика: «Человек он доброй и не молодой, и верить можно».
В первые дни после смерти Елизаветы Петровны Петр III издал указ на имя назначенного взамен прежнего офицера при Иоанне Антоновиче (Овцына) капитана Преображенского полка Чюрмантеева: «Командированы вы для караула некоторого важного арестанта в Шлиссельбургской крепости, которого содержать повелеваем так, как именной указ и инструкция от нашего генерал-фельдмаршала графа Шувалова повелевают, да и впредь в насылаемых от него, графа Шувалова, ордерах будет писано, во всем неотменно. Буде ж сверх нашего чаяния, кто б отважился арестанта у вас отнять, в таком случае противиться сколько можно и арестанта живаго в руки не отдавать» [34, 211]. На указе сверху рукой Шувалова начертано: «Секретнейший». Вслед за тем и сам Шувалов посылает «секретнейшие» распоряжения Чюрмантееву и коменданту крепости Бередникову, в которых предписывается допускать к тайному узнику только генерал-адъютанта князя Голицына или генерал-адъютанта барона фон Унгерна, и только по их требованию выводить заключенного для сопровождения в другое указанное ими место вместе со всей охранной командой. М. Корф предполагал, что эти указы имели своей целью подготовить встречу с Иоанном Антоновичем Петра III, который, видимо, узнал о существовании свергнутого императора только после смерти Елизаветы Петровны. Основанием к этому служит последовавший 22 марта 1762 г. именной указ Чюрмантееву: «К колоднику, содержащемуся у вас под караулом, имеете тотчас допустить нашего генерал-адъютанта барона Унгерна и с ним капитана Овцына, а потом и всех тех, которых помянутый барон Унгерн пропустить прикажет».
В этот же день и явился к Иоанну Антоновичу Петр III в сопровождении барона Унгерна, генерал-полицмейстера Н. А. Корфа (историк М. Корф приходился ему дальним родственником), А. Нарышкина и статского советника Д. Волкова. Посещение было настолько окружено тайной, что даже дядя Петра Георг Людвиг Голштинский, находившийся в Петербурге, узнал о нем только за обедом, когда император уже осматривал каземат и расспрашивал узника о том, знает ли он, кто он такой, на что тот отвечал: «император Иван». На вопросы, с чего это ему такое пришло в голову и кто ему такое вразумил, отвечал, что знает про то от своих родителей и «от солдатов». На очередной вопрос принц отвечал, что знает и о существовании великого князя и великой княгини (Петра и Екатерины); когда Петр спросил, что бы он с ними сделал, если б стал императором (судя по беседе, узник надеялся на это), Иоанн Антонович обещал казнить их; Петр был недоволен, но внешне никак не отреагировал, напротив, обещал построить принцу особый маленький домик в крепости, где его будут содержать лучше прежнего.
С воцарением Екатерины последовали новые перемены. Сразу после объявления ее императрицей надо было срочно искать место для свергнутого Петра. Уже на следующий после переворота день генерал Савин получил указание немедленно переправить «безымянного колодника» в строжайшей тайне в Кексгольм, а коменданту Бередникову велено явиться в Петербург «для поручения ему некоторой комиссии» (т. е. дела). Все секретные дела, касавшиеся содержания узника, были переданы Н. И. Панину.
Итак, Савин с командой и с колодником отправился на шлюпках в путешествие. Проболтавшись в жестоком шторме, застигшем их в Ладожском озере и повредившем суда, команда вынуждена была высаживаться на берег в непредусмотренном месте. Волнение озера было столь сильным, что Савин приказал обвязать глаза заключенному и вынести его на руках по воде.
Однако оказалось, что все это путешествие было напрасным. Освобожденное место в Шлиссельбурге для Петра не потребовалось в связи с его смертью, а 10 июля Савину, находившемуся с разбитыми судами близ деревни Морья и ожидавшему нового транспорта, было предписано «вывезенного из Шлиссельбурга безыменного арестанта паки [снова] отвезти на старое место в Шлиссельбург и содержать его по прежней инструкции». То ли до Савина сия депеша не дошла, по другой ли причине, но вся его команда прибыла все же в Кексгольмскую крепость, где пробыла около месяца. Здесь по новому распоряжению команду велено было распустить в отставку по домам, раздав щедрые императрицыны вознаграждения под подписку «о службе своей на безвестном карауле» никому никогда не говорить под угрозой, в случае нарушения тайны, «жестокого истязания» вплоть до смертной казни [34, 223]. А Савин с тремя оставшимися при нем офицерами и арестантом тронулся в путь и 14 августа прибыл в Петербург.
В Шлиссельбурге Савин сдал своего арестанта прежним его соглядатаям, Власьеву и Чекину. Заслуживает внимания тот факт, что прибывший из Кексгольма узник помещался в прежние свои покои под видом нового лица, так, что даже комендант Бередников, который не видел его и прежде, не имел понятия о личности заключенного.
Последовали новый указ и инструкция, подписанная самим Н. Паниным, в которой, в частности, предписывалось Власьеву и Чекину склонять арестанта к монашеству, и что если он возжелает принять духовный чин, то ему в этом будет оказана помощь. Но главное заключалось в следующих словах: «Ежели, паче чаяния, случится, чтоб пришел с командою или один, хотя бы офицер, без именного за собственноручно ея и.в. [императорского величества] подписанием повеления или без письменного от меня приказа и захотел арестанта у вас взять, то онаго никому не отдавать и почитать все это за подлог или неприятельскую руку. Буде же так оная сильна будет рука, что спастись не можно, то арестанта умертвить, а живаго никому его в руки не отдавать» [34, 230].
Отметим и тот факт, что, несмотря на неоднократные просьбы Власьева и Чекина освободить их от службы по здоровью, Панин просил потерпеть и, наконец, 28 декабря 1763 г. письменно просил их подождать отставку «не дале, как до первых летних месяцев» [34, 235], а вместе с тем обещал и достойнейшие вознаграждения от императрицы. Итак, мы подходим к кульминации в истории с попыткой освобождения принца, в совершении которой по материалам следствия просматриваются явные белые пятна, наводящие на мысли о том, что заговор осуществлялся по продуманному в высоких кругах плану.
Настало время вспомнить о братьях Орловых. А. Брикнер пишет, что к осени 1762 г. Орлов (Григорий или Алексей — неизвестно) через верных ему офицеров узнал о существовании партии, желающей возвести на престол бывшего императора, Иоанна Антоновича. Один из офицеров показал, что уже отправлено некоторое число заговорщиков «для освобождения претендента из заключения в Шлиссельбурге». Из других источников известно, что не менее тысячи человек посвящены были в тайну заговора и что поэтому не следует сомневаться в успехе дела, говорили о князе Голицыне и о графе Н. И. Панине как о вожаках этого предприятия; ходили слухи о существовании двух революционных партий, из которых одна хотела возвести на престол Иоанна Антоновича, между тем как другая была недовольна тем, что Павел не сделался императором; в партии, желавшей возвести на престол Павла, обсуждался вопрос, кого назначить в случае успеха регентом, Н. Панина или И. Шувалова.
Павлу было в это время 8 лет и, следовательно, переворот в его пользу однозначно требовал назначения регента до совершеннолетия императора. Н. Панин был назначен воспитателем наследника еще в 1760 году по желанию Елизаветы, и значит, более кого-либо другого мог рассчитывать на эту роль.
Обратимся к материалам следствия, подробно изложенным в рукописи «Брауншвейгское семейство» М. А. Корфа.
Подпоручик Мирович служил в Курляндии флигель-адъютантом Петра Ивановича Панина, брата Никиты Ивановича, и отличался склонностями к мотовству, игре в карты на деньги, от чего П. Панин безуспешно пытался его отучить.
Прадед Мировича был особой, приближенной к малороссийскому гетману Мазепе, переметнувшемуся во время Северной войны из стана Петра I на сторону шведов, за что Петр лишил всех его сообщников земель и имущества, а на самого Мазепу был настолько гневен, что послал за ним в погоню два драгунских полка с наказом «взять живым». В Московский монетный двор поступило распоряжение изготовить серебряную «Иудину медаль» весом в 10 фунтов с изображением на ней повесившегося Иуды, и под ним 30 сребреников с надписью «Треклят сын погибельный Иуда еже за сребролюбие давится». Медаль велено было отослать Петру, который при своей способности к выдумкам хотел для осмеяния Мазепы вручить ему эту медаль перед свершением публичной казни. Однако Мазепа с двумя бочонками золота скрылся под прикрытием войск шведского короля Карла XII. Петр предпринимал отчаянные попытки достать предателя: выкупить, выменять на главного шведского министра графа Пипера, но безуспешно. Медаль Иуды, изготовленная в единственном экземпляре, за ненадобностью была отдана шуту Петра, Шаховскому, который навешивал ее себе на шею на всех увеселениях, устраиваемых императором; потом сию медаль видели на придворном шуте Анны Иоанновны, дальнейшая судьба ее теряется в безвестности.
