Василий Сиповский - История русской словесности. Часть 3. Выпуск 1
Отношеніе критики.
Чѣмъ болѣе выросталъ Пушкинъ, тѣмъ болѣе отставала отъ него современная ему критика. Если первыя главы романа и были приняты ею скорѣе сочувственно, то послѣднія встрѣтили почти единодушное порицаніе.
Во всякомъ случаѣ, важно, что русская критика признала жизненность героевъ романа. Булгаринъ заявилъ, что "Онѣгиныхъ" онъ встрѣчалъ въ Петербургѣ «дюжинами»; Полевой призналъ въ героѣ «знакомаго» человѣка, внутреннюю жизнь котораго онъ «чувствовалъ», но, безъ помощи Пушкина, "не умѣлъ объяснить". То же на разные лады говорятъ многіе другіе критики.[34]
Вопросъ о «народности» въ русской критикѣ.
Затѣмъ важно, что по поводу романа возникъ вопросъ о томъ, что такое «народность» въ лнтературѣ: одни критики признавали за романомъ значеніе произведенія "національнаго", другіе усмотрѣли въ немъ неудачное подражаніе Байрону. Изъ спора выяснилось, что «народность» первые увидѣли не тамъ, гдѣ ее нужно было видѣть, a вторые просмотрѣли оригинальность Пушкина. Никто изъ критиковъ не оцѣнилъ это произведеніе, какъ «реалистическое», за то многіе напали на форму его, указывали недостатки плана, несерьезность содержанія…
Отзывъ Полевого.
Изъ наиболѣе серьезныхъ отзывовъ о романѣ надо признать статью Полевого, — онъ увидѣлъ въ романѣ "литературное caprissio", образчикъ "шутливой поэмы", въ духѣ «Беппо», — онъ оцѣнилъ простоту и живость пушкинскаго разсказа. Онъ первый назвалъ романъ Пушкина "національнымъ": "мы видимъ свое, слышимъ свои народныя поговорки, смотримъ на свои причуды, котрыхъ всѣ мы не чужды были нѣкогда". Эта статья вызвала оживленную полемику. Въ образѣ «Татьяны» изъ современныхъ критиковъ только одинъ увидѣлъ полную самостоятельность пушкинскаго творчества; Татьяну онъ поставилъ выше черкешенки, Маріи и Заремы.
Вопросъ о "байронизмѣ" въ романѣ.
Критики, доказывавшіе, что "Евгеній Онѣгинъ" — подражаніе байроновскимъ героямъ, все время утверждали, что Байронъ выше Пушкина, и что Онѣгинъ, "существо пустое, ничтожное и обыкновенное", ниже своихъ прототиповъ. Въ сущности, въ этомъ отзывѣ о героѣ Пушкина, — было больше похвалы, чѣмъ порицанія, — Пушкинъ нарисовалъ «живой» образъ, не идеализировавъ его, чего сказать о Байронѣ нельзя.
Отзывъ Надеждина.
Надеждинъ не придавалъ серьезнаго значенія роману, — лучшимъ произведеніемъ Пушкика, по его мнѣнію, оставалась поэма "Русланъ и Людмила". На романъ Пушкина онъ предлагалъ смотрѣть, какъ на "блестящую игрушку", которую слишкомъ превозвосить и порицать не стоитъ.
с) Михайловскій періодъ въ творчествѣ Пушкина. Лирика этого періода. "Желаніе славы".
с) Михайловскій періодъ въ творчествѣ Пушкина. Изъ стихотвореній этого періода автобіографическое значеніе имѣютъ слѣдующія: «Коварность», "Сожженное письмо", "Къ А. П. Кернъ", "Желаніе славы", "19 октября 1825 г.", "Зимній вечеръ". Изъ этихъ произведеній въ стихотвореніи "Сожженное письмо" справедливо видятъ слѣды увлеченія Пушкина гр. Воронцовой:[35] въ стихотвореніи "Желаніе славы", и въ посланіи "Къ А. П. Кернъ" можно видѣть поэтическое выраженіе той страсти, которая завладѣла поэтомъ, когда онъ встрѣтился въ деревнѣ съ красавицей-Кернъ. Это чувство не было спокойнымъ, — оно на первыхъ-же порахъ надѣлило поэта разочарованіями, тревогами:
Я наслажденіемъ весь полонъ былъ — я мнилъ,
Что нѣтъ грядущаго, что грозный день разлуки
Не прйдетъ никогда… И что же? Слезы, муки,
Измѣны, клевета, — все на главу мою
Обрушилося вдругъ…
Поэтъ весь полонъ былъ "желанія славы" только для того, чтобы дорогая ему женпщна была всечастно «окружена» его славой,-
…чтобъ громкою молвою
Все, все вокругъ тебя звучало обо мнѣ…
"Къ А. П. Кернъ".
Гораздо спокойнѣе другое стихотвореніе, посвященное той-же Кернъ: "Къ А. П. Кернъ" ("Я помню чудное мгновенье"…). Здѣсь нѣтъ мятежной страсти — здѣсь чисто-эстетическое наслажденіе отъ созерцанія чистой женской красоты, воплощенной въ прекрасномъ "мимолетномъ видѣніи". "Геній чистой красоты", съ «милыми», "небесными чертами", предсталъ предъ нимъ и наполнилъ его душу самыми высокими настроеніями, -
И сердце бьется въ упоеньи
И для него воскресли вновь,
И божество, и вдохновенье,
И жизнь, и слезы, и любовь!..
"Зимній вечеръ".
Отношенія къ старухѣ-нянѣ выразились въ прочувствованномъ стихотвореніи: "Зимній вечеръ". Поэтъ, заброшенняй въ деревенское захолустье, скороталъ здѣсь много долгихъ зимнихъ вечеровъ, съ глазу на глазъ, со своей старухой-няней. Поэтъ именуетъ ее "доброй подружкой" его "бѣдной юности" и проситъ спѣть ему пѣсню о томъ, "какъ синица тихо за моремъ жила", "какъ дѣвица за водой поутру шла"…
Интересъ къ народной поэзіи.
Изъ этихъ пѣсенъ старухи-няни выросъ его интересъ къ народной поэзіи, и ко времени пребыванія его въ Михайловскомъ относятся сдѣланныя имъ записи народныхъ пѣсенъ и сказокъ.[36] Кромѣ простыхъ «записей» онъ испробовалъ свои силы и въ подражаніяхъ": опыты эти оказались до такой степени удачны, что впослѣдствіи Кирѣевскій, знатокъ народной русской пѣсни, безъ помощи поэта не былъ въ состояніи рѣшить, какія изъ этихъ "пѣсенъ" только «записаны» имъ, какія были «сочинены».[37]
Интересъ къ древне-русской письменности.
Заинтересовался въ это время Пушкинъ и русскими лѣтописями, перечитывалъ житія святыхъ (въ Четьяхъ-Минеяхъ и въ Кіево-Печерскомъ Патерикѣ) и легенды.
Интересъ къ творчеству другихъ народовъ и эпохъ.
Его вниманіе въ это время одинаково привлекаетъ къ себѣ творчество всѣхъ народовъ и всѣхъ временъ. Въ результатѣ, создались произведенія, вродѣ "Испанскаго романса" ("Ночной зефиръ"), переводы изъ Аріосто, "съ португальскаго"; подъ вліяніемъ чтенія Корана, пишетъ онъ свои замѣчательныя "Подражанія Корану"; подъ вліяніемъ чтенія Библіи — создаетъ замѣчательное стихотвореніе «Пророкъ» ("Духовною жаждою томимъ") и пишетъ подражаніе "Пѣсни пѣсней".
"Пророкъ".
Эти "библейскія" произведенія, подражанія «Корану», народныя пѣсни и творчество въ духѣ испанской поэзіи — это явленія одного порядка, указывающія лишь на разростающуюся ширину и глубину интересовъ поэта, на окончательное отреченіе его отъ исключительнаго субъективизма юношескихъ лѣтъ, когда онъ творилъ только "изъ себя" (лирика) и "про себя" ("субъективныя поэмы"). Поэтому и стихотвореніе «Пророкъ» никакого отношенія не имѣло къ пушкинскимъ взглядамъ на поэзію, — это произведеніе представляетъ собою только удивительно-яркое, художественное воспроизведеніе библейской картины (превращеніе простого человѣка въ пророка) и больше ничего.
Изумительная способность проникать въ «духъ» чуждыхъ народовъ, въ "настроенія далекаго прошлаго" — характерный признакъ романтизма, выставившаго, какъ извѣстно,[38] своимъ требованіемъ умѣніе понять couleur locale, êtnografique и historique.
Если на югѣ Пушкинъ постигъ «романтизмъ» настроенія "міровой скорби", то теперь онъ представляется намъ уже не субъективистомъ-ролантикомъ, а писателемъ-художникомъ, пользующимся "пріемами" и «правилами» романтической школы.
Широкое знакомство Пушкина съ иностранной литературой.
Въ этотъ періодъ жизни Пушкшъ особенно широко интересовался иностранными писателями, — раньше въ лицейскій періодъ и во время пребыванія на югѣ y него были всетаки излюбленне писатели, которымъ онъ усиленно подражалъ (Парни, Вольтеръ, Шатобріанъ, Байронъ) — теперь число писателей западноевропейскихъ, упоминаемыхъ имъ въ письмахъ и замѣткахъ, сразу выростаетъ. Имена Байрона, Вальтеръ-Скотта, Вергилія, Горація Тибулла, Данте, Петрарки, Тассо, Аріосто, Альфьери, Мильтонъ, Шекспира, Саути, Мура, Руссо, M-me Сталь, Беранже, Ротру, Делавиня, Ламартина, Гете, Шиллера и мн. др. — указываютъ, какъ разрослись литературные интересы и вкусы нашего поэта, — въ этомъ, еще неполномъ, спискѣ встрѣчаются писатели всѣхъ эпохъ, народностей и направленій.
"Борисъ Годуновъ".
Къ Михайловскому періоду относится созданіе "Бориса Годунова": чтеніе "Исторіи Государства Россійскаго" Карамзина и увлеченіе Шекспиромъ вдохновили Пушкина, внушили ему идеи и форму его драмы.
Содержаніе.
Содержаніе драмы не разбито по дѣйствіямъ и явленіямъ: оно распадается на три части: прологъ, главную часть и заключеніе.
Къ прологу отнесены событія 1598 года (избраніе Годунова на царство; отношеніе къ этому факгу бояръ и народа). Главная часть захватываетъ событія 1603-го года (бѣгство Григорія изъ монастыря; Борисъ Годуновъ въ періодъ апогея своей власти, но уже наканунѣ своего постепеннаго паденія; отношеніе къ нему бояръ и народа. Борисъ Годуновъ въ своей семьѣ; появленіе самозванца въ Польшѣ; его любовь къ Маринѣ). Эпилогъ, заключающій драму, захватываетъ событія 1604 года. (Борьба съ самозванцемъ, Смерть Годунова; смерть дѣтей Бориса).
