Лев Трегубов - Эстетика самоубийства
В 69 году в отсутствие Отона его войска вступили в битву с войсками его соперника Вителлин и были полностью разбиты. После этого Отону в скором времени пришлось покончить с собой. По свидетельству Диона Кассия, перед смертью он сказал слова немногие, но достойные: «Справедливее умереть одному за всех, чем всем за одного».
Плутарх писал о его смерти:
«Прах Отона предали земле и поставили памятник, не вызывающий зависти ни своими громадными размерами, ни слишком пышной надписью.
Его жизнь порицали многие достойные люди, но не меньшее их число восхваляло его смерть. Он прожил нисколько не чище Нерона, но умер гораздо благороднее».
Нерон, который покончил с собой за год до Отона, истощил терпение римлян своими сумасбродствами, и против него восстали войска, находящиеся в Галлии, Испании, Африке. Оказавшись первым императором, лишенным при жизни власти, Нерон, понимая, что обречен, покончил с собой. Однако, ни его самоубийство, ни его знаменитая последняя фраза «Какой великий артист погибает!» не вызвали у современников ни малейшего сочувствия.
Видимо, не сам акт самоубийства, не его отдельные причины и обстоятельства, а только их общая соразмерность, уравновешенность и гармония вызывают у окружающих людей те или иные эстетические переживания, вплоть до одобрения и восхваления.
Что же представляют собой гармония и мера, которые, как мы говорили, считаются одними из важнейших предэстетических категорий, на основании которых и возможно, собственно, возникновение эстетических переживаний?
Гармония отражает слаженность системы, согласованное взаимодействие составляющих ее элементов и уравновешенность ее отдельных частей. Каждый взятый в отдельности элемент системы, как правило, не приводит к возникновению каких-либо эстетических переживаний, однако те же элементы, взятые в единой, гармонично выстроенной системе, уже приводят к их возникновению. Так, отдельный звук редко когда может вызвать эстетическое переживание, однако мелодия — система звуков, гармонично увязанных между собой, не только вызывает эстетические переживания, но и служит основой музыкального искусства. Пифагорейцы впервые высказали мысль, что качественное своеобразие музыкального тона зависит от длины звучащей струны. На этой основе они развили учение о математических основах музыкальных интервалов. Они же установили следующие музыкальные гармонии: октава 1:2, квинта 2:3, кварта 3:4, понимая гармонию как «согласие несогласных».
Точно так же и Гераклит говорил о гармонии как о единстве противоположностей. Гармония и мера имеют универсальный характер: мы видим их в основе космоса, природы, человека, человеческих поступков.
Следовательно, если мы рассматриваем самоубийство с эстетических позиций, нам необходимо показать и доказать, что оно как отдельный акт человеческого поведения, как поступок, входит в сложную систему человеческой жизни и способно либо гармонировать, либо дисгармонировать с ней.
Самоубийство, взятое как отдельный элемент, вне более сложной системы, подчиняется общим законам эстетики и не может вызывать каких-либо эстетических переживаний. Если мы читаем в газете, что некто нам неизвестный «X» покончил жизнь самоубийством, то мы лишь испытываем понятное сожаление по поводу гибели человека. В этом случае самоубийство, взятое именно как отдельный несистемный элемент, не несет на себе никакой эстетической нагрузки.
Совсем иное дело, когда мы получаем сообщение о самоубийстве близкого или хорошо знакомого нам человека. Нам достаточно полно известны его характерологические черты, обстоятельства и события его жизни, и мы можем судить о соразмерности или несоразмерности его поступка имеющимся обстоятельствам. Отсюда становится понятным, что для оценки гармоничности факта самоубийства всей предшествующей жизни человека очень важно иметь исчерпывающую информацию о нем самом и о его жизни, причем не просто то, что принято называть «сухими фактами», как бы много их ни было. Здесь чрезвычайно важно знать именно детали, те лишние, казалось бы, штрихи и нюансы характера человека, привычки, ему только свойственные милые чудачества и склонности, которые вкупе обусловливают личностное своеобразие, неповторимость индивидуума.
Например, Владимир Маяковский, который к моменту смерти Есенина знал его уже много лет, неоднократно встречался с ним, следил за обстоятельствами жизни, писал, получив известие о его самоубийстве, что конец Есенина «огорчил, огорчил обыкновенно, по-человечески. Но сразу же этот конец показался совершенно естественным и логичным». То есть, зная все обстоятельства жизни Есенина, Маяковский воспринял его поступок как вполне естественный, логичный и гармоничный, он был соразмерен всей предшествующей сложной жизни поэта и представлениям Маяковского о ее возможном конце.
А спустя несколько лет Марина Цветаева, также получив известие о самоубийстве уже самого Маяковского, в письме к Тесковой пишет: «Бедный Маяковский!.. Чистая смерть. Все, все, все дело — в чистоте!»
Почему у нее возникло именно такое эстетическое переживание смерти Маяковского? Почему она восприняла его смерть как нечто чистое? Потому, что она хорошо знала сложные обстоятельства жизни поэта и понимала, что самоубийство в данном случае было, может быть, единственным гармоничным и «чистым» выходом из тех сложных, трагических обстоятельств, в которых оказался поэт. Прошли годы, и, как известно, сама Цветаева воспользовалась тем же самым выходом, и у кого из знающих ее судьбу хватит решимости осудить ее, если этого не смогла сделать даже ее сестра.
Сложная судьба России, сложная судьба поэтов… Как писала Марина Цветаева в одном из своих стихотворений:
А что на Расее — на матушке?..
Родители — родят,
Вредители — точут,
Издатели — водят,
Писатели — строчут.
Мост новый заложен,
Да сбит половодьем…
— Гумилев Николай?
— На Востоке.
(В кровавой рогоже,
На полной подводе…)
— Все то же, Сережа!
— Все то же, Володя!
А коли все то же,
Володя, мил-друг мой,
Вновь руки наложим,
Володя, хоть рук — и —
Нет.
— Хотя и нету.
— Сережа, мил-брат мой,
Под царство и это
Подложим гранату!
И на раствороженном
Нами Восходе —
Заложим, Сережа!
— Заложим, Володя!
(Август, 1930)
В этом вопросе мы так близко подходим к проблеме смысла человеческого существования, что просто не можем ее не затронуть.
Человек не просто биологический индивид, для которого жизнь является абсолютной ценностью и борьба за нее — главной задачей. Дело обстоит гораздо сложнее. Точно так же как человек является биологическим существом с присущим ему инстинктом самосохранения, человек является существом социальным, тем, что в широком смысле слова называется личностью. Одной из основных характеристик развитой личности является наличие самосознания. То есть человек внутри себя в течение всей своей жизни создает особый внутренний мир (то, что мы называем ядром личности), которым управляют свои внутренние законы и в котором имеются свои внутренние правила, и преступить их человек порой не в силах, даже если при этом приходится преодолевать мощные биологические инстинкты и, в частности, инстинкт самосохранения.
Имея такой внутренний мир с индивидуальными внутренними критериями оценки всего окружающего, человек иногда попадает в ситуации, когда он не может далее продолжать существование без того, чтобы не нарушить этот внутренний мир. Для такого человека жизнь не есть абсолютное благо. Жизнь для него имеет ценность только тогда, когда он в своих поступках может соответствовать своим внутренним убеждениям, своему моральному закону, об удивительности которого написано на могиле Канта. Как только обстоятельства жизни меняются и внешние причины препятствуют или прямо заставляют его идти наперекор своим убеждениям, такой человек не изменит своим убеждениям, а, скорее, поставит перед собой вопрос о целесообразности продолжения жизни. Какие обстоятельства могут заставить человека сделать этот выбор — зависит уже от самой личности и определяется не менее важной, чем гармония, предэстетической категорией меры.
К наиболее важным личностным ценностям обычно относят свободу, независимость убеждений, соблюдение внутренних нравственных законов, честь, совесть, целомудрие, долг и некоторые другие. Несмотря на то, что внутреннее содержание этих ценностей менялось со временем, в тех случаях, когда человек попадал по разным обстоятельствам в ситуацию, которая требовала преступления этих внутренних личностных ценностей и не было никакой другой возможности поступить иначе, самоубийство у любых народов, независимо от религиозных и других установок, признавалось допустимым и никогда не рассматривалось как нечто низкое и предосудительное.
![Пётр Киле - Эстетика Ренессанса [Статьи и эссе]](/uploads/posts/books/199113/199113.jpg)
