Жан Фавье - Ангерран де Мариньи. Советник Филиппа IV Красивого
В том случае, когда король совершал дар, как бы это ни было оформлено, он очень редко дарил свое личное имущество, поскольку в то время обозначилась тенденция к объявлению имущества короны неотчуждаемым; в основном в дар он приносил что-то из своих недавних приобретений: конфискованное, унаследованное, возвращенное, полученное в результате обмена имущество… Желание уступить Мариньи земли или права на земли, находившиеся рядом с его доменом, в тех условиях, о которых мы говорили в начале этой главы, заставило Филиппа Красивого приобретать имущество получить которое хотел его камергер, в основном путем обмена. Механизм осуществления такого обмена, в общем, известен, и мы приведем два иллюстрирующих его примера: владения Жана Ловчего в Лоншане и владения аббатства Бек-Эллуан в Экуи. Пятого августа 1309 г. король приказал бальи из Жизора, Берто Майо, и смотрителю вод и лесов, Жоффруа Дануа, оценить имущество Жана Ловчего в Лоншане, обменять его на мельницу и на некоторые права и выслать составленный по этому поводу акт королю, с тем чтобы он его заверил, что и было сделано 21 сентября.[355] Король подтвердил факт обмена, заверив составленный бальи документ и до 30 сентября передал владения Мариньи.[356] На проведение этой операции потребовалось менее двух месяцев. Обмен с Бек-Эллуаном был проведен более деликатно, поскольку церковное имущество в принципе, считалось неотчуждаемым. В июле 1308 г. король подтвердил факт обмена, совершенного 6 июня аббатом и бальи;[357] но лишь 31 октября папа дал епископу Байё полномочия официально разрешить этот обмен, что Гильом Бонне и сделал, отправившись в те места… 24 апреля 1310 г.; в мае аббат смог составить окончательный акт, в котором объявлялось о разрешении епископа папы.[358]
Каким образом получал Мариньи имущество, приобретенное им от короля? Очень часто в виде фьефа, и особенно «кольчужного фьефа», держал же он их за оммаж.[359] По этому поводу необходимо заметить, что термины фьеф и «кольчужный фьеф» не различаются в документах: в них можно прочесть: «во фьефе или в кольчужном фьефе Менневиль»,[360] «в кольчужном фьефе Менневиль» («membri lorice de Menevilla»),[361] «во фьефе кольчужного фьефа Менневиль».[362]Пожалования фьефов делались абсолютно бесплатно, никаких обязанностей не налагалось, кроме личной службы, вытекающей из оммажа.[363]
Но существовали также такие фьефы, обладатель которых должен был выплачивать ренту. Мы оставим в стороне ренты, которые другие должны были выплачивать Мариньи, поскольку нам неизвестно происхождение этих обязательств,[364] и остановимся только на фьеффермах,[365] то есть на виде держания, который обычно имели те владения, что Мариньи страстно хотел заполучить; король их приобрел путем обмена для того, чтобы уступить своему камергеру.
Но здесь есть явное противоречие: эти владения в большинстве случаев передавали Мариньи для расширения его ленов в Менневиле, Экуи или Лонгвилле; как, например, владения Жана Ловчего, врученные Ангеррану «для постоянного присоединения их к фьефу в Менневиле, за верность и оммаж, для расширения этого ленного владения».[366] Такие владения могли сами быть отдельным фьефом, подобно тем, которые король приобрел в Варде; но в таком случае получивший их должен был выплачивать в королевскую казну довольно большую ренту: 155 турских ливров 18 су 8 денье в год;[367] за владения Жана Ловчего в Лоншане точно так же полагалась выплата ренты в 220 ливров 24 су 5 денье,[368] за имущество Жиля де Мариньи 324 ливра 16 су,[369] за имущество Бек-Эллуана в Экуи 300 ливров 10 су 6 денье,[370] а в Лонгейле 550 ливров ренты;[371] впрочем, это ничуть не помешало Ангеррану получить это последнее пожалование во фьефе для расширения Лонгвиля.
Это очевидное противоречие свидетельствует об усилиях, прилагавшихся в описываемое время для того, чтобы заставить сложившуюся систему феодальных держаний отвечать экономическим и политическим нуждам развивающейся монархии. Вынужденная искать другие способы вознаграждать службу, помимо дарения земель, чтобы не обеднеть подобно королям вплоть до Людовика VI, монархия обременила свою казну непосильными долгами, которые домен не мог оплатить. Нужно было искать выход из этой тяжелейшей финансовой ситуации. Выменивая владения или прибегая к недавним приобретениям, которые еще можно было отчуждать, король освобождал себя от расходов, которые ранее выплачивались из королевской казны. Ведь даже если пожалование во фьефферм, например Лонгейля, было произведено х. условием последующей выплаты 550 турских ливров ренты в королевскую казну, одно из условий договора тем не менее подразумевало «освобождение» казны от необходимости выплачивать примерно такую же ренту. На деле Мариньи получил свои владения, а рента, которую ему выплачивали из казны, уменьшилась на 550 ливров. Сделав один-единственный подарок, король уменьшил свои расходы на достаточно большой срок.
Что же выигрывал в этом случае Ангерран де Мариньи? На первый взгляд подобная комбинация не приносила ему никакой прибыли: он получал владения и выплачивал в королевскую казну ренту, равную приносимому ими доходу; это при том что на выплату ренты уходил практически весь доход от владений, полученных на правах фьефферма. Некоторые сомнения по поводу этого могли появиться в том случае, когда речь шла о землях или лесах, сумма дохода от которых могла превышать их оценочную стоимость; но, учитывая то, что «III парижских су ежегодной ренты, которую Николя Ардуэн должен был вносить за один акр земли в долине Сюанкур»,[372] приносили 4 парижских су в общую сумму ренты, которую Ангеррану нужно было отдать в казну, или что стоимость пожалованного имущества «на момент произведенной оценки могла достигать суммы вышеуказанного пенсиона, и не более того»,[373] приходится признать, что для Ангеррана все это было абсолютно невыгодно. В целом он получал доход ренты из королевской казны: практически это можно было назвать ассигнованием, назначением ренты. Поскольку в большинстве случаев права на ренту из королевской казны, которыми обладал Мариньи, он выкупал у третьих лиц, а не получал в дар от короля, само собой разумеется, что в случае с этими уступками земель во фьефферм собственно их дар, королем был простой формальностью, а на самом деле речь шла о покупке, совершенной самим Мариньи. Мы еще раз повторим: состояние Мариньи не было пожаловано ему королем, король лишь подсказал своему камергеру способ приобретения богатства, а все остальное являлось плодом предприимчивости самого Ангеррана.
В чем же в таком случае заключались преимущества комбинации, которая, с одной стороны, напоминала аренду, так как земля уступалась Мариньи на условиях выплаты ренты, а с другой, ассигнование ренты, поскольку эта рента обменивалась на убавление полагающейся камергеру для выплаты суммы, то есть выплаты из государственной казны обменивались на приобретенное право получать со своего владения доход?
Наиболее важным в данной ситуации для Мариньи являлось предоставление ему реального права на пожалованные таким образом владения. В то время как ассигнование ренты не дало бы ему ни сеньории, ни реального права на предоставленный капитал, помимо сбора дохода, то получив землю во фьефферм, он становился обладателем земель, ленных владений, податей и доходов с правом сеньориальной власти. Простое назначение ренты не могло никаким образом поспособствовать созданию его собственного домена. Если же земли предоставлялись во фьефферм, то Мариньи получал эти земли, а не просто доход в обмен на ренту. Его доход в этом случае не изменялся; действительно обогатиться он мог, купив ренту, а не получив владение во фьефферм; тем не менее предоставление подобных прав приносило вполне реальную пользу, в то время как рента, чей реальный и недвижимый характер был всего лишь условием, порождавшим какие-либо права, но отнюдь не феодально-сеньориальные. Следовательно, Мариньи, вместо того чтобы пользоваться лишь правом получать ренту, приобретал на правах фьефферма земли, которые навечно отходили его наследникам;[374] получаемый с них доход изменялся в зависимости от стоимости ливра, тем временем как сумма ренты устанавливалась раз и навсегда: таким образом, земля, полученная Ангерраном во фьефферм, обеспечивала ему получение стабильной, если не сказать постоянной, прибыли, поскольку она складывалась из дохода, получаемого с недвижимости, и из дохода в натуре.
В отличие от ассигнования, передана земель во фьефферм не означала приобретения ренты. Нам неизвестно, расплатился ли Мариньи со своими долгами по ренте за фьефы сразу же после вступления в права собственности, но мы знаем, что в январе 1311 г.[375] все фьеффермы, полученные до этого, он сменил на ренты с казны, причем некоторые из них Мариньи получил еще в 1308 г. В то время как выделение ассигнования немедленно устранило бы обязательство выплаты ренты из королевской казны, в случае с фьефами Мариньи должен был предоставить королю расписку на сумму ренты, равную сумме «пенсиона» за свои фьеффермы.
