Владислав Зубок - Неудавшаяся империя: Советский Союз в холодной войне от Сталина до Горбачева
В мае 1945 г. судьба итальянского города Триест и прилегающих к нему территорий Гориции-Градиски стала дополнительной больной темой в отношениях Советского Союза с Югославией. Италия и Югославия оспаривали эти земли еще с 1919 г. Югославские войска захватили Триест, но западные державы потребовали вернуть город Италии. Сталин не желал ссориться с союзниками и принудил югославов отвести войска, чтобы уладить этот вопрос с англо-американцами. Нехотя югославское руководство подчинилось Москве, однако Тито не смог сдержать чувства разочарования. В одной из публичных речей он сказал, что югославы не желают «служить разменной монетой» в «политике сфер влияния». Для Сталина это было наглой выходкой. Должно быть, именно с этой минуты он стал относиться к Тито с подозрением{114}. И все же в течение всего 1946 г., пока шли тяжбы с западными державами по разработке мирных договоров с бывшими союзниками Германии, кремлевское руководство поддерживало территориальные претензии Югославии в Триесте{115}. Вероятно, в этот период идея панславизма еще не выветрилась из умов советских руководителей. К тому же Италия, с точки зрения Сталина, отошла к западной сфере влияния, а Югославия занимала ключевое место на южном фланге советского периметра безопасности.
В Восточной Европе и на Балканах Сталин действовал, мало считаясь с западными союзниками и совершенно беспощадно. Тем не менее он взвешивал и рассчитывал свои шаги, наступая и отступая, когда это требовалось, чтобы избежать преждевременного столкновения с западными державами и не поставить тем самым под угрозу достижение других важных внешнеполитических целей. Особенно важной среди этих целей была задача создания советского плацдарма в Германии (см. главу 3). Другой важнейшей целью была предстоящая война с Японией и утверждение советских позиций на Дальнем Востоке.
В течение нескольких месяцев после Ялтинской конференции у Сталина была великолепная возможность получить большие территориальные и геополитические барыши за вступление СССР в войну на Дальнем Востоке. В 1945 г. Сталин и советские дипломаты считали, что Китай целиком зависит от США. В этой связи они намеревались расширить как можно больше сферу советского присутствия в этой стране и на Тихом океане в целом, с тем чтобы не допустить в этом регионе американской гегемонии вместо гегемонии поверженной Японской империи. В частности, Сталин добивался включения китайской Маньчжурии в советский пояс безопасности на Дальнем Востоке{116}. 24 мая, на торжественном приеме в Кремле в честь Победы, Сталин сказал присутствующим: «Не забывайте, что хорошая внешняя политика иногда весит больше, чем две-три армии на фронте». Что означают эти слова на деле, Сталин продемонстрировал во время переговоров с правительством гоминьдановского Китая в Москве в июле — августе 1945 г.{117} Ялтинские соглашения с Рузвельтом и его негласная поддержка советских притязаний на Дальнем Востоке были подтверждены Трумэном, и это дало Сталину громадную фору в дипломатической игре с Гоминьданом. День за днем Сталин наращивал давление на китайское правительство, добиваясь от него согласия рассматривать СССР в роли гаранта китайской безопасности против вероятной японской угрозы после войны. Сталин сообщил министру иностранных дел Китая Сун Цзывэню, главе китайской делегации, что требования вернуть СССР базу Порт-Артур и КВЖД, а также требование признания Китаем независимости Монголии «объясняются необходимостью усиления наших стратегических позиций против Японии»{118}.
У Сталина имелись кое-какие рычаги и в самом Китае, которые, как он прекрасно сознавал, были важны в переговорах с Гоминьданом. Кремль был единственным возможным посредником в китайской гражданской войне между Национальным правительством и Коммунистической партией Китая (КПК), которая контролировала северные китайские территории, прилегавшие к Монголии. У Советского Союза был еще один ресурс: уйгурское сепаратистское движение в Синьцзяне было создано на советские деньги и вооружено советским оружием. Во время переговоров в Москве Сталин предложил Китаю гарантию территориальной целостности в обмен на требуемые уступки. «Что касается коммунистов в Китае, — сказал Сталин Сун Цзы-вэню, — то мы их не поддерживаем и не собираемся поддерживать. Мы считаем, что в Китае есть только одно правительство. Мы хотим честных отношений с Китаем и объединенными нациями»{119}.
Руководство Гоминьдана упорно противилось давлению Кремля, особенно в вопросе о признании независимости Монголии, которая с 1921 г. находилась под советским протекторатом. Однако выбора у Чан Кайши и его министра иностранных дел не было. Им было известно, что через три месяца после окончания военных действий в Европе, по договоренности между СССР и США, планируется вторжение Красной армии в Маньчжурию. Они опасались, что в этом случае Советский Союз передаст власть в Маньчжурии в руки КПК. 14 августа 1945 г. руководство Китая подписало Договор о дружбе и союзе с СССР. Поначалу казалось, что Сталин держит свои обещания: КПК была вынуждена вступить в переговоры с Гоминьданом об условиях перемирия в многолетней гражданской войне. Впоследствии китайские коммунисты утверждали, что Сталин их предал и сорвал их революционные планы. Однако в тот момент Мао Цзэдун вынужден был признать, что в действиях Сталина присутствовала определенная логика: США поддерживали Гоминьдан, и вмешательство СССР на стороне КПК означало бы разрыв американосоветского партнерства{120}.
Весомое участие Советского Союза в Ялтинской и Потсдамской конференциях, во время которых члены Большой тройки совместно вырабатывали решения о послевоенном устройстве Европы и Дальнего Востока, не только сделало необратимым предстоящее вторжение СССР на территорию Маньчжурии, но и дало Москве основание заявлять о своих особых правах в этом регионе. Трумэн не имел возможности открыто возражать против советского влияния в Монголии и Маньчжурии и лишь призывал к соблюдению там американских принципов «открытых дверей» для торговли и бизнеса. Гарриман неофициально уговаривал Сун Цзывэя не поддаваться давлению Сталина, но даже ему пришлось признать, что китайцам «никогда не удастся достичь соглашения на более благоприятных условиях со Сталиным». В итоге Сталин вырвал у Гоминьдана уступки, которые даже выходили за рамки того, что было обговорено с Рузвельтом в Ялте и до нее{121}.
Далеко идущие планы вынашивались Сталиным и в отношении Японии. В ночь с 26 на 27 июня 1945 г. Сталин собрал членов Политбюро и высших военачальников, чтобы обсудить с ними военные действия против Японии. Маршал Кирилл Мерецков и Никита Хрущев защищали план высадки советских войск на севере Хоккайдо, самого северного из основных японских островов. Против этого предложения выступил Молотов, доказывая, что подобная операция будет в глазах США грубым нарушением достигнутых в Ялте соглашений. Маршал Георгий Жуков назвал предложение о высадке десанта на Хоккайдо авантюрой. На вопрос Сталина, сколько потребуется войск, Жуков доложил: четыре полнокровные войсковые армии. Сталин закрыл совещание на неопределенной ноте, но будущее показало, что он склонялся к осуществлению этого замысла. Он считал, что занятие Красной армией северной части Японии может позволить Советскому Союзу играть роль оккупационной державы в этой стране и, следовательно, повлиять на ее будущее. В глобальных планах Сталина контроль над Японией и недопущение ее ремилитаризации были такой же ключевой задачей, как и контроль над Германией{122}.
27 июня 1945 г. в газете «Правда» появилось сообщение о том, что Сталину присвоено высшее воинское звание — Генералиссимус Советского Союза. Вождь советских народов достиг пика величия и мирового признания. Спустя три недели открылась Потсдамская конференция, которая подтвердила основные положения Ялтинских соглашений о сотрудничестве, достигнутых между тремя великими державами. Формат Большой тройки был очень благоприятен для сталинской дипломатии и осуществления его замыслов. С первых дней работы конференции в Потсдаме делегация Великобритании, которой вначале руководил Черчилль (затем, после его поражения на выборах, эту работу продолжили новый премьер-министр, лидер партии лейбористов Клемент Эттли и министр иностранных дел Эрнст Бевин), последовательно выступала против советской делегации по всем основным пунктам обсуждения. В частности, британские руководители подвергли острой критике действия советских властей в Польше, а также отвергли претензии СССР на долю репараций в виде промышленного оборудования из Рурской области. Советники Трумэна, в числе которых был американский посол в Москве Аверелл Гарриман, склоняли президента и его нового госсекретаря Джеймса Бирнса, поддержать жесткую линию Великобритании. Однако Трумэн все еще нуждался в СССР в качестве союзника в войне против Японии, и он не спешил идти на поводу у англичан. Более того, Трумэн и Бирнс с пониманием отнеслись к требованию Сталина участвовать в распределении репараций с западных зон оккупации Германии и согласились с советским предложением создать единую союзную комиссию по управлению Германией. Реагируя на тревожные новости о произволе советских властей и их союзников в Восточной Европе и на Балканах, Трумэн внес было предложение назначить союзную комиссию для наблюдения за ходом выборов в Румынии, Болгарии, Венгрии, Греции и других странах. Сталин на это возразил, что американцы исключили Советский Союз из союзноконтрольной комиссии по Италии, после чего Трумэн быстро свернул обсуждение этой темы. После окончания Потсдамской конференции Молотов сообщил Димитрову, что «основные решения конференции были в нашу пользу». Западные державы, добавил он, подтвердили, что Балканы останутся в зоне влияния СССР{123}.
