Ираклий Церетели - Кризис власти
Те немногие члены Исполнительного Комитета, которые были близки с Керенским, как Филипповский и Брамсон, объясняли его неумение наладить связь с Исполнительным Комитетом тем, что он вообще не привык к организационным связям. Но у меня получилось впечатление, что поведение Керенского объяснялось главным образом другим: номинальную связь с Советом он, несомненно, ценил; она была ему необходима ввиду огромного авторитета Совета в солдатских и рабочих массах. Но он сознательно избегал связывать себя с Исполнительным Комитетом слишком тесно, считая, что, оставаясь на грани между советской и буржуазной демократией, он тем самым явится в глазах страны выразителем общенационального характера революции.
В апрельские дни, когда оказалось, что и Керенский со всеми другими членами правительства дал согласие на ноту Милюкова, вызвавшую на улицах Петрограда первые вспышки гражданской войны, популярность Керенского сильно пошатнулась. Большевики и некоторые другие члены левого крыла Исполнительного Комитета предлагали лишить Керенского звания товарища председателя Совета. Ho большинство Исполнительного Комитета продолжало считать, что Керенский при всех его слабостях и недостатках играл и мог еще играть положительную для демократии роль. А потому мы ограждали его от нападок слева.
В этой связи мне запомнился один характерный инцидент, в котором мне пришлось принять участие.
29 апреля, в то время когда Исполнительный Комитет сохранял еще решение не вступать в правительство, руководители совещания фронтовых делегатов, заседавшего в Таврическом дворце, попросили меня взять на себя в этот день председательство на совещании. Военный министр Гучков и Керенский должны были выступать на этом собрании. После речи Гучкова, который, собираясь в тот же вечер уйти в отставку, говорил в очень пессимистическом тоне о состоянии армии, слово взял Керенский, чтобы обрисовать в самых мрачных красках положение страны, в которой, по его словам, безответственные люди и организации сеяли недоверие к демократической власти. «Неужели, – говорил Керенский, – русское свободное государство есть государство взбунтовавшихся рабов? Я жалею, что не умер два месяца тому назад: я бы умер с великой мечтой, что раз и навсегда для России загорелась новая жизнь, что мы умеем без хлыста и палки уважать друг друга и управлять своим государством не так, как старые деспоты».
Эти слова Керенского были воспроизведены с сочувственными комментариями многими газетами и имели среди читателей очень большой успех: правые газеты относили слова о «взбунтовавшихся рабах» к советской демократии, а демократические газеты – к крайним элементам, боровшимся против организованной демократии. Но на самом собрании вопреки газетным отчетам, сообщавшим, что речь Керенского сопровождалась бурными одобрениями собрания, большинство делегатов встретило эту речь очень холодно, так как оратор при всем своем подчеркнутом волнении говорил в туманных выражениях и избегал указывать, кого именно он имел в виду.
По-видимому, Керенский сам почувствовал недоумение, порожденное его речью в среде большинства собрания, так как, покинув трибуну, он снова на нее вернулся и спросил, нет ли каких-нибудь вопросов.
Тогда я поставил ему следующий вопрос. Вы говорили, сказал я, что есть организации и лица, которые ставят препятствия творческой работе правительства. В известных кругах этот упрек направляется по адресу Совета Рабочих и Солдатских Депутатов. Обращены ли и ваши упреки по адресу этого органа, который является центром революционной демократии и руководит ее деятельностью?
Керенский ответил, что его речь ни в коем случае не могла быть обращена против Совета, ибо он сам состоит товарищем председателя этого органа и покинул бы его, если бы не разделял его политики. Он не только не имел в виду направлять свои упреки против Совета, но считает, что Совет является самым надежным оплотом демократического порядка.
Дав это объяснение и ответив на некоторые другие вопросы, поставленные из среды собрания, Керенский покинул заседание. Но в собрании не чувствовалось удовлетворения. Один делегат, член президиума совещания, взял слово и сказал:
– Мы только что слышали А. Ф. Керенского, и его слова произвели на нас тяжелое впечатление. Он обвинял демократию в том, что она сеет беспорядок, и призывал признать бесконтрольную власть буржуазного правительства. Ясно, что мы не можем больше доверять ему. Из всех ораторов, выступавших перед нашим съездом, мы верим одному И. Г. Церетели. Мы должны идти за ним и за Исполнительным Комитетом.
Это заявление, встреченное аплодисментами большинства делегатов, показало, что члены съезда, недовольные речью Керенского, истолковали мой вопрос как желание противопоставить Керенскому и Временному правительству Совет. Об этом же свидетельствовали и несколько записок, посланных мне из среды делегатов, с вопросами, почему Керенский остается товарищем председателя Совета и не является ли поставленный мною вопрос выражением недоверия ему со стороны Исполнительного Комитета. Поэтому, обращаясь к собранию, я сказал, что поставил вопрос Керенскому не потому, что подозревал его во враждебном отношении к Совету, а потому, что заранее предвидел тот ответ, который он и дал на мой вопрос. Моя цель была, сказал я, внести ясность в положение и получить от Керенского категорическое заявление, которое мы можем противопоставить утверждениям клеветников, ведущих кампанию против Совета и стремящихся вызвать разрыв между Советом и Временным правительством.
Вслед за тем от имени Исполнительного Комитета я сделал съезду доклад, в котором обрисовал взаимоотношения между Советом и Временным правительством, подчеркивая согласие, царящее между ними во всех основных вопросах, и прежде всего в вопросе о войне.
Эта речь разрядила создавшуюся на съезде тяжелую атмосферу. Перед закрытием заседания один из делегатов взял слово, чтобы заявить, что нападки на Керенского со стороны члена президиума, выступавшего на съезде, были неуместны. В свою очередь, этот последний сделал заявление, в котором он, по существу, брал обратно то, что сказал против Керенского.[3]
В этом инциденте отразились те своеобразные отношения между Керенским и советской демократией, о которых я упомянул выше.
Говоря о необходимости усилить поддержку правительства, мы старались согласовать наши действия с нашими словами. На другой день после ликвидации апрельского конфликта общее собрание Петроградского Совета, по предложению Исполнительного Комитета, постановило большинством 2000 голосов против 112 поддержать выпущенный правительством «Заем Свободы», и это решение было расклеено во всех городах и селах. С другой стороны, 30 апреля Петроградский Совет обратился с воззванием к армии, в котором призывал солдат и армейские организации удвоить усилия для сохранения дисциплины и боеспособности армии, указывая им, что только этим путем смогут они со своей стороны способствовать приближению всеобщего мира. Составленное Войтинским в простых и сильных выражениях, понятных для солдатской массы, это воззвание произвело сильное впечатление на фронте и в тылу.
Но как ни готовы были мы сделать все, что было в наших силах, для укрепления правительства, мы не считали целесообразным прямое наше участие во власти. При всех неудобствах, какими сопровождалось и для правительства, и для нас сотрудничество в форме поддержки извне, оно все же имело в наших глазах больше шансов на успех, чем сотрудничество в форме участия советских представителей в правительстве. Дать понять шедшим за нами массам необходимость считаться с трудностями, которые стояли перед революцией, было легче, оставаясь вне правительства, чем беря в руки от их имени власть. В этом последнем случае иллюзии, как и требования масс, должны были неизбежно возрасти.
Вот почему я и мои ближайшие товарищи по Исполнительному Комитету до последней минуты боролись против все усиливавшегося течения, толкавшего нас в сторону образования коалиционного правительства.
27 апреля кн. Львов обратился с письмом к председателю Совета Чхеидзе, в котором ссылаясь на Обращение правительства, просил его поставить на обсуждение Исполнительного Комитета вопрос о вступлении представителей Совета в правительство.
Помню, до обсуждения этого вопроса в полном составе Исполнительного Комитета представители руководящего большинства собрались для совещания в квартире Скобелева. На этом совещании присутствовали соц. – демократы: Чхеидзе, Скобелев, Дан, Войтинский, Либер, Богданов, Гвоздев и я. Со стороны социалистов-революционеров были Гоц и Авксентьев. Гоц ознакомил нас с положением во фракции с.-р. Он сказал, что формального постановления, связывающего членов фракции, соц. – революционеры не принимали. Такой видный лидер партии, как Русанов, и некоторые другие высказывались против коалиции. Но значительное большинство фракции с.-р. было за участие в правительстве и предлагало социал-демократам голосовать в Исполнительном Комитете вместе с ними за коалицию. Председательствовавший на этом частном совещании Чхеидзе одним из первых взял слово, чтобы высказаться против участия в правительстве.
