Юрий Безсонов - Двадцать шесть тюрем и побег с Соловков
Я прошел к нему в кабинет и он на ходу, бросил мне:
— "Сегодня ты едешь в Онегу". В полной уверенности, что я получаю какое-нибудь назначение, я ответил — "Слушаюсь". Он ушел и через несколько минут вернулся. "Ну, а теперь садись и слушай":
"Через несколько дней Архангельск будет сдан". И он мне рассказал положение: Часть войск на главном железнодорожном фронте перешла к большевикам. Несмотря на предупреждения, которые он делал штабу, как начальник разведывательного отделения, мер для обороны Архангельска принято не было. В город брожение. Надо уходить. "Тебе, как перебежчику, нужно уходить в первую голову. Есть два пути. Один — неверный, но более легкий, на ледоколе. Возможно, что они не смогут уйти. Другой — боле верный, но и более трудный — 500 верст пешком или, если будет возможно, то на подводах, по берегу Белого моря на Мурманск. Там фронт Ген. Скобельцына, и он будет держать его до прихода наших. Сегодня, в 12 часов ночи, этим путем выходит разведка и контрразведка. Присоединяйся к ним. У меня есть в Архангельске связи с рабочими. Я знаю, что здесь будет резня офицеров. Bce уходят, и я остаюсь за Н-ка Гарнизона, чтобы сдать Архангельск большевикам. Мне за границей не место."
На редкость неожиданно и серьезно было для меня это известие…
Говорить было больше нечего, надо делать. Мы простились…
{67} Я пошел в гостиницу, снова одел свою самоедскую одежду, забрал кое-какие вещи и пошел в помещение разведки.
Там уже собирались.
Я явился Н-ку разведки Полк. Энден.
СДАЛИ
Мы выступили около часу ночи.
Вещи на подводах. Мы пешком. Темно… Вьюга… Мороз градусов 12… Сапоги скользят. В совике идти трудно, в пальто холодно. Хочется спать.
Настроение подавленное. Все планы, все надежды рухнули… Впереди 500 верст такого пути… Может быть плен. В лучшем случае прозябание за границей.
Наш отряд состоял из чинов контрразведки, разведки и конвойной команды штаба, с пулеметами и винтовками Во главе его стоял Полк. Ген. Штаба Байев, и его помощник Полк. Ген. Штаба Энден, к нам присоединился Ген. Б-ве. Всего в отряде было около 150-ти человек.
Из командного состава почти все люди были своя компания, из них я знал раньше только Энден, и поэтому мне пришлось держаться особняком. Я был рад такому уединению, легче было переносить и переваривать в самом себе все прошлое.
Через два дня мы по телеграфу связались с Архангельском. Говорили с Костанди: Архангельск с часу на час должен перейти в руки большевиков. Надо двигаться скорее, так как в гор. Онеге большевики могут отрезать путь.
После этого сообщения настроение в отряде упало и Ген. В-ве совершенно удалился от командования отрядом, сел в уголок, снял свою одежду и начал срезать себе погоны…
Мы двигались почти пешком. Делали около 20-ти верст в день.
Вел отряд Полк. Байев. По прибытии в деревню, каждый раз повторялась та же картина. Вызывались мужики, перед ними делались реверансы и начинались уговоры — дать подводы.
{68} Это шел отряд с оружием, деньгами и продуктами; — Нельзя портить отношения с населением!
Подвод не давали, и со дня на день нам могли отрезать путь.
Тогда я, с несколькими офицерами попросил у Байева денег и разрешения идти самостоятельно. После довольно коротких разговоров, он мне предложил взять на себя ведение транспорта. С тех пор отряд перешел в мои руки.
Мы приходили в деревню, я вызывал старосту, давал ему стакан рому, двух вооруженных людей и прибавлял:- К такому то часу нужно столько то подвод.
Мы пошли со скоростью 40–60 верст. Трудно было идти. — Одна узенькая дорожка, справа большей частью море, слева лес, везде аршина на полтора снегу.
Впереди Онега… Пройдем или нет? Этот вопрос нервировал. Наконец, мы связались с ней по телеграфу.
Большевиков нет.
Мы вошли в Онегу.
Горизонт прояснился. Еще верст 200 с хвостом, и мы у своих в гор. Сороки на Мурманском фронте, а там что Бог даст, — или Финляндия, или защита Мурманска.
Итак из трудного положения мы вылезли и картина сразу переменилась:
Не прошло и часу, как у Ген. Б-ва на плечах появились погоны и куда-то исчезнувшей "штаб" снова выплыл наружу.
Еще через полчаса приказаньице:
"Главные силы отступают по дороге Онега-Сороки, вам надлежит прикрывать их отступление, оставаясь в гор. Онеге, войти в соприкосновение с противником и отступать под его давлением".
Было смешно и горько. Но надо было действовать, и, "штабу" было объявлено, что если он хочет идти с нами, то ему будут обеспечены подводы, и для себя и для канцелярии, а распоряжаться и драться будем мы, когда это будет нужно и где это будет нужно.
А нужно это было немедленно. — "Главные силы", то есть и штаб, и солдаты, были усажены на подводы и двинулись.
Мы {69} же, несколько человек офицеров, вместе с подводами, остались в гор. Онеге. Рассчитывали пробыть там около часу, но пробыли и того меньше. В город влетел кавалерийский разъезд большевиков, и нам пришлось немного подраться.
Разъезд был небольшой. В снегах ему делать было нечего, и он быстро убрался. Мы тоже пошли за своими.
Несколько тревожна была ночь. — Ждали, что большевики насядут. Но они не преследовали.
Самый трудный путь был пройден. Шли мы бодро и быстро. Помню наши стоянки… Мороз градусов 15–20… Приходим в деревню… Встречают нас бородатые, высокие, "косая сажень в плечах" мужики. Входим в избу. — Жарко. И там настоящая русская красота… Баба-хозяйка. Высокая, статная, в старинном русском сарафане… На шее жемчуга.
Трудно было ладить с подводчиками и добиться того чтобы они не растягивались по узенькой дороге. — Вправо и влево снег был такой глубокий, что обогнать было невозможно. Поэтому приходилось соскакивать с саней, бежать по снегу к отстающему и вразумлять его всякими способами. Эта беготня была очень тяжела, и я страшно устал физически.
По дороге, от крестьян, мы узнали, что впереди нас уже прошли войска, главным образом офицерство. Вскоре и к нам начали присоединяться отступающие с фронта. Ходили слухи, что в Сороку прошел штаб Железнодорожного (главного) фронта. До Сороки оставалось около ста верст. Мы решили пройти их в одни сутки.
В этот последний переход, перескакивая с одних саней на другие, я долго ехал с Энден.
Помню его фразу: "Слушайте, Бессонов, а ведь вы, по вашим приемам, недалеки от большевиков".
"Это для меня лучшая похвала" — ответил я ему.
"В борьбе все средства хороши, но пользоваться некоторыми из них не допустит меня моя совесть. В этом разница между мной и ними. Большевики же тем и сильны, что они не разбираются в средствах и, выбрав их, идут до конца".
Переход был трудный. Вьюга заметала дорогу. Кони останавливались.
Мой серый, которого я купил у цыгана, совсем встал. — {70} Кнут не действовал. Я колол его сзади штыком. Было жалко, но надо были идти вперед…
Но цель близка… Самое трудное пройдено… Впереди отдых…
* * *Поздно ночью мы подошли к деревушке верстах в 10 от ст. Сороки.
Что то странное! Масса саней… Все избы заняты. Встречающиеся люди как то особенно настроены, нехотя отвечают на вопросы. Встретили несколько знакомых офицеров… В чем дело?
Генерал Скобельцын сдал фронт, и ушел в Финляндию. Большевики броневыми поездами заняли станцию Сороки.
Всего со всех фронтов, собралось здесь около 1200 бойцов с несколькими орудиями, пулеметами и винтовками.
Большевики выслали парламентеров и предложили сдаться.
Ген. В-е подписал договор, по которому нам гарантировалась жизнь, неприкосновенность имущества и свобода. Завтра в 10 часов утра на ст. Сороки должна произойти сдача…
* * *Это был худший момент в моей жизни. Ни думать, ни рассуждать я не мог. Я не владел собой и боялся оставаться с оружием — мог ввинтить себе пулю в лоб. Молча передал я свой револьвер кап. Власову, и, тут же, в своем совике, лег на снег и заснул.
* * *Сегодня сдача… Позор… Снова тюрьмы… Опять все сначала… Разом стукнуло мне в голову, когда я проснулся.
Большевики и договор?! Смешно! Почему не принять бой? Бежать… Продолжала работать мысль.
Положение не изменилось, но слава Богу мысль о самоубийстве прошла бесследно.
Надо бежать.
К сожалению я не смог этого сделать. До границы 200 верст. Снег полтора аршина. По дорогам и в деревнях красные заставы. Идти лесом без дорог и деревень не было сил. Я был вымотан совершенно.
{71} Честь и слава 8-ми офицерам, которые на лыжах ушли, оттуда и достигли Финляндской границы. Уже здесь, за границей, я слышал, что бежал оттуда и Полк. Энден. Ему это было еще труднее, так как за переход он сильно ослаб и у него начиналась цинга. От всей души поздравляю его. Он правильно учел, что ему, как Начальнику разведки, не бывать живым у красных.
Уж очень мне неприятно вспоминать весь этот позор, поэтому расскажу его в самых кратких чертах.
