Николай Соколов - Убийство царской семьи. Полная версия
Она, которая едва могла стоять более 5 минут и всегда обыкновенно сидела, вся рвалась почти в течение часа, пока Государь гулял, и все время ходила по комнате. Она говорила далее: “Но отъезда не может быть и не будет. Я знаю, я убеждена, что река сегодня же пойдет вечером; и тогда отъезд волей-неволей должен отложиться. Это даст нам время, чтобы выйти из этого ужасного положения. Если надо чуда, я убеждена, что чудо будет”.
Татьяна Николаевна после нескольких минут молчания сказала: “Но, Мама, надо все-таки решить что-нибудь, если ничего не будет и если отъезд Папы должен быть”.
Государыня долго ничего не отвечала, все ходила в ужасном состоянии. Потом она стала говорить со мной, повторяя то, что сказала уже, как будто ожидая от меня убеждения, что отъезда не может быть. Я сказал ей, что Татьяна Николаевна права, что надо все предвидеть и решить что-нибудь; что, если она считает своим долгом поехать с Государем, мы все оставшиеся здесь будем ухаживать за Алексеем Николаевичем и оберегать его. Ее нерешительность продолжалась долго и была для нее мучительна. Я помню отлично ее фразу, которую она тогда сказала: “Это первый раз в моей жизни, что я не знаю совершенно, как поступить. До сих пор Бог мне всегда указывал дорогу. А сегодня я не знаю, как поступить, и никакого указания не получаю”. Вдруг она сказала: “Ну, это решено. Мой долг – это ехать с ним. Я не могу его пустить одного. И вы будете смотреть за Алексеем здесь”. Государь вернулся с прогулки. Она пошла ему навстречу и сказала ему: “Я поеду с тобой. Тебя не пущу одного”. Государь ответил ей: “Воля твоя”. Они стали говорить по-английски, и я ушел. Я сошел вниз к Долгорукову. Через полчаса приблизительно мы поднялись наверх, и Долгоруков спросил Государя, кто с ним поедет: Татищев или он? Государь обратился к Государыне: “Как ты думаешь?” Она выбрала Долгорукова”.
Оставив мужа, она пошла к сыну Там все еще дежурил Гиббс. Он показывает: “Она пришла. Она была спокойна. На лице ее остались следы слез. Чтобы не беспокоить Алексея Николаевича, она стала рассказывать с “обыкновенными манерами”, что Государь должен уехать с ней, что с ними едет Мария Николаевна, а потом, когда Алексей Николаевич поправится, поедем и все мы. Алексей Николаевич не мог спросить ее, куда они едут, а я не хотел, чтобы не беспокоить его. Я скоро ушел”.
Когда Гиббс уходил, вошел камердинер Волков. Он показывает: “Я нашел Императрицу в комнате Алексея Николаевича. Лицо ее было заплакано, и она плакала в это время, но скрывала свое лицо от Алексея Николаевича, не желая, видимо, чтобы он видел ее слезы. Когда она выходила из этой комнаты, я спросил ее: “В чем дело? Что случилось?” Государыня мне ответила: “Государя увозят в Москву. Хотят, чтобы он заключил мир, но я сама поеду с ним. Я никогда не допущу этого…” Алексей Николаевич в это время был болен той же болезнью, что и в Спале. Но на этот раз он страдал гораздо сильней, чем в Спале. Тогда у него отнялась одна нога, а в это время у него отнялись обе ноги, и он ужасно страдал, плакал, кричал, все звал к себе мать. Государыня все время находилась при нем. И вот в это-то время она так убивалась, как она никогда не убивалась раньше. Я даже сравнить не могу ее состояние при отречении Государя с этим ее состоянием в Тобольске, когда она решила оставить Алексея Николаевича и ехать с Государем. Там она была спокойна, а здесь она уже не могла сладить с собой и плакала, как она никогда не плакала раньше”.
Этих свидетелей-очевидцев я проверял другими свидетелями. Они показывают:
Тутельберг: “Государыня тогда была очень огорчена предстоящим отъездом из Тобольска. Я прямо должна сказать, что это был для Ее Величества самый тяжелый момент. Этот момент был для нее гораздо тяжелее, чем революция. Она страшно убивалась. Я попыталась ее утешить. Она сказала мне: “Не увеличивайте, Тутельс, моего горя. Это самый тяжелый для меня момент. Вы знаете, что такое для меня сын. А мне приходится выбирать между сыном и мужем. Но я решила, и надо быть твердой. Я должна оставить мальчика и разделить жизнь или смерть мужа”.
Теглева: “Дети передавали мне, как их убеждение, что Яковлев увозит их в Москву”.
Эрсберг: “Княжны передавали мне со слов, конечно, родителей, что Яковлев везет Государя в Москву И Государь и Государыня, по словам Княжен, думали, что большевики хотят перевезти его в Москву, чтобы он заключил мирный договор с немцами. Из-за этого Государыня и страдала. Она знала слабый характер Государя. Алексей Николаевич болен. Значит, на Государя там они и могли подействовать в желательном для себя направлении, угрожая ему благополучием сына и оставшихся с ним. Вот почему Императрица и решила ехать сама с Государем, думая, что она может воздействовать на него”.
26 апреля
Что делал в это время Яковлев?
После свидания с Государем он пришел в корниловский дом. Туда же зашел и Кобылинский, когда Государь отпустил его. Яковлев спросил Кобылинского: “Кто же едет?” “И еще раз, – показывает Кобылинский, – повторил, что с Государем может ехать кто хочет, лишь бы не много брали вещей”.
По требованию Яковлева Кобылинский тут же пошел в губернаторский дом узнать, кто едет с Государем. Выяснилось, что с Государем и Государыней выедут Великая Княжна Мария Николаевна, Долгоруков, Боткин, Чемодуров, лакей Иван Седнев и горничная Демидова.
Выслушав Кобылинского, Яковлев сказал: “Мне это все равно”.
Он обнаруживал большую торопливость, спешил сам и торопил других. Кобылинский показывает: “У Яковлева, я уверен, была в это время мысль: как можно скорее уехать, как можно скорее увезти. Встретившись с противодействием Государя… Яковлев думал: мне все равно. Пусть берут кого хотят. Только бы поскорее. Вот почему он тогда так часто и повторял слова: “Мне все равно; пусть едет, кто хочет”, не выражая на словах второй части своей мысли: только бы поскорее. Об этом он не говорил, но все его действия обнаруживали это желание: он страшно торопился. Поэтому он и обусловил: не много вещей, чтобы не задержать время отъезда”.
В этот день Яковлев и Кобылинский вступили в открытую стачку
Открыв цель своего приезда отрядному комитету, Яковлев не решался до последнего момента открыть ее солдатам, делясь своими соображениями с Кобылинским.
Кобылинский хорошо понимал настроение солдат. Обольшевичившаяся солдатская вольница не все еще потеряла в своей душе. У нее была смутная боязнь “выдать” Царя Яковлеву: как бы потом не досталось за это. Кобылинский предвидел, что, когда настанет последняя минута и Яковлев скажет солдатам, что он увозит Царя, они могут или не выпустить Государя, или потребовать сопровождения его, что осложнит задачу Яковлева и задержит его отъезд. Он указал Яковлеву имена некоторых солдат, хотя и занимавших выборные должности, но все же достаточно порядочных и нежных. Поздно вечером собрал Яковлев солдат, за несколько часов до отъезда, и объявил им, что он увозит Государя, прося их держать это в секрете. Заявление Яковлева и особенно его просьба держать отъезд в секрете смутили солдат. Они потребовали, чтобы и они все сопровождали Государя.
Яковлев решительно воспротивился и указал на надежность своего отряда. Солдаты настаивали. Яковлев пошел на компромисс и стал называть имена солдат, указанных Кобылинским. Солдаты-большевики поняли хитрость: “Это все штучки Кобылинского”. Яковлев пригрозил и настоял на своем: в числе солдат, выбранных отрядом, оказалось два ставленника Кобылинского.
Как Яковлев обращался с Государем?
Будучи тверд в своих требованиях, он был почтителен к Царю. Так обрисовывают его поведение свидетели-очевидцы.
Он понравился Государю. Жильяр показывает: “Его Величество говорил мне про него (Яковлева), что он человек недурной, прямой”.
Отъезд Государя, Государыни и Великой Княжны Марии Николаевны из Тобольска
26 апреля за 3 ½ часа утра к подъезду губернаторского дома были поданы экипажи. То были сибирские “кошевы” – тележки на длинных дрожинах, без рессор, все парные, кроме одной троечной.
В нее села Государыня с Великой Княжной Марией Николаевной. Она хотела, чтобы с ними сел Государь. Яковлев запротестовал и поместился с Государем сам.
В остальных экипажах были Боткин, Долгоруков, Чемодуров, Иван Седнев и Демидова.
Спереди и сзади ехали солдаты отряда Яковлева и восемь солдат тобольского отряда с двумя пулеметами.
Яковлев совершил при отъезде ошибку: он не взял с собой весь свой отряд, оставив большую часть его в Тобольске, куда он надеялся скоро вернуться. Он, видимо, больше не выдерживал своей роли и считал свою цель слишком рано достигнутой. Его обращение с Государем в минуту отъезда свидетели описывают:
Волков: “Он (Яковлев) относился в это время к Государю не только хорошо, но даже внимательно и предупредительно. Когда он увидел, что Государь сидит в одной шинели и больше у него ничего нет, он спросил Его Величество: “Как! Вы только в этом и поедете?” Государь сказал: “Я всегда так езжу”. Яковлев возразил ему: “Нет, так нельзя”. Кому-то он при этом приказал подать Государю еще что-нибудь. Вынесли плащ Государя и положили его под сиденье”.
