Николай Коняев - Шлиссельбургские псалмы. Семь веков русской крепости
Коммерсантом Блюмкин оказался вполне удачливым, и Москва готова была доверить ему продажу сокровищ из хранилища Эрмитажа, но 16 апреля 1929 года Яков Григорьевич, будучи в Турции, встретился с высланным из Советского Союза Львом Давидовичем Троцким и взялся доставить в СССР его письма…
Якова Григорьевича арестовали на его квартире в Москве, которая находилась напротив того здания, где в восемнадцатом году он убил немецкого посла графа Мирбаха.
Меер Абрамович Трилиссер, будучи главой ИНО ОГПУ, как мог, пытался отмазать Симху Янкеля Блюмкина, и даже проголосовал за его помилование на судебном заседании ОГПУ, но дело было на контроле у Иосифа Виссарионовича Сталина, и на этот раз уйти от расстрела Блюмкину не удалось.
«Вчера расстрелян Яков Блюмкин, — со скорбью писал о своем верном сотруднике Лев Давидович Троцкий. — Его нельзя вернуть, но его самоотверженная гибель должна помочь спасти других. Их надо спасти. Надо неустанно будить внимание партии и рабочего класса. Надо научиться и научить не забывать. Надо понять, надо разъяснить другим политический смысл этих термидорианских актов кровавого истребления преданных делу Октября — большевиков. Только таким путем можно помешать планам могильщика Октябрьской революции».
Льву Давидовичу легко было писать такое из-за границы, а Меер Абрамович Трилиссер находился в Москве. За склоку, затеянную внутри ОГПУ, и попытку поставить под сомнение авторитет ЦК ВКП(б) его уволили из органов.
Правда, через год, в декабре 1930 года, И. В. Сталин, полагая, что Меер Абрамович усвоил преподанный ему урок, назначил его заместителем наркома Рабоче-крестьянской инспекции.
И снова карьера М. А. Трилиссера пошла вверх.
В 1935 году Михаил Александрович Москвин, как теперь звали Меера Абрамовича, будучи членом президиума и кандидатом в члены секретариата Исполкома Коммунистического Интернационала (ИККИ), уже курировал работу с компартиями Латвии, Литвы, Финляндии, Эстонии и Польши, а также координировал взаимодействие спецслужб ИККИ с НКВД, но, видимо, и переменив имя, от прежних симпатий не освободился, и 23 ноября 1938 года был снят со всех постов, исключен из партии и арестован.
2 февраля 1940 года Меера Трилиссера по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР расстреляли.
Ну, а судьба Давида Абрамовича Трилиссера, как мы и говорили, точно повторяла судьбу Меера Абрамовича.
В 1928 году ему пришлось проститься с заграничной деятельностью, и он устраивается на должность заместителя председателя Ленинградского областного треста химической и красочной промышленности, хотя и продолжает сохранять председательство в Ленинградском отделении Общества политкаторжан.
В 1930 году, когда Иосиф Виссарионович Сталин решил дать Мееру Абрамовичу Трилиссеру еще один шанс, снова возрастает влияние и Давида Абрамовича.
Именно в годы последнего витка карьеры старшего брата, отвлекаясь от писания мемуаров и работы в кино[209], и «пробивает» Давид Абрамович строительство в Ленинграде дома для членов Общества бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев.
6Знаменитый Дом политкаторжан построили на Троицкой площади, переименованной в те годы в площадь Революции.
Троицкий собор, стоявший здесь, естественно, пришлось снести, зато вместо него вырос шестиэтажный «шедевр» архитектуры конструктивизма. В этом сооружении архитекторов Г. А. Симонова, П. В. Абросимова, А. Ф. Хрякова сочетаются, как сказано в путеводителях, «разные объемы», а «ленточное остекление, многочисленные балконы и террасы придают зданию динамику».
Тем не менее, хотя и считается, что главные корпуса, обращенные к Неве и площади, образуют «динамичную, раскрытую к окружающей среде композицию», в целом здание выглядит достаточно мрачно, что и дало основание для шуток, дескать, здешние квартиросъемщики привыкли при царе по тюрьмам скитаться, вот и дом им построили, соответствующий их привычкам…
И в самом деле, кухонь в роскошных квартирах не было! Предполагалось, что, как и на каторге, питаться жители Дома будут в общей столовой, размешенной на первом этаже обращенного к площади корпуса. Здесь же находился и продуктовый распределитель, а в подвале — механическая прачечная.
Еще в Доме, на двух первых этажах корпуса, выходящего на Петровскую набережную, помещались клуб и Музей каторги и ссылки, а на крыше — солярий.
В каком-то смысле — минимум личного пространства, максимум общественного — Дом политкаторжан становился архитектурной метафорой всей жизни бывших политкаторжан. Ведь примерно за такое устройство человеческого бытия и провели они долгие годы в тюрьмах и ссылках.
Но обнаружился в этой метафоре и более конкретный смысл.
Заселение Дома практически совпало с ликвидацией в июне 1935 года Общества политкаторжан. Заселенный ими Дом становился, таким образом, еще как бы итогом их деятельности.
И не все, не все жители — а тут кроме бундовцев и большевиков жили и народовольцы, и эсеры — понимали, что никакой это не итог, а только промежуточный этап перед возвращением в тюрьмы и на каторгу.
Действительно, пройдет всего несколько лет и 132 квартиросъемщика 144-квартирного Дома будут репрессированы, а дети увезены в специальные приемники.
Дом-комунна общества политкаторжан
О том, как жили эти годы квартиросъемщики Дома политкаторжан, даже анекдот был придуман…
Однажды в опустевшем Доме политкаторжан двери затрещали под ударами кулаков. Оставшиеся политкаторжане замерли в ужасе, но тут раздался голос управдома: «Все в порядке, граждане! Ничего страшного! Это пожар! Мы горим, дорогие товарищи!».
Но Давид Абрамович Трилиссер, главный создатель Дома, если и не понимал, что произойдет, то, по крайней мере, что-то — недаром его брат занимал такую должность в ОГПУ! — предчувствовал.
Он не стал дожидаться ни арестов, ни Постановления Президиума ЦИК СССР о ликвидации Общества бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев.
Въехав в начале 1934 года в единственную четырехкомнатную квартиру Дома, Давид Абрамович в этой квартире и умер в том же 1934 году.
Молча стояли вокруг медведи,
мохнатой грудью дыша,
и едва копошилась душа
в их неподвижном взгляде,
но тихо сзади
шла мягкими лапами, ступая по ельнику
рысь,
и снилось в лесу заблудившемуся мельнику,
как все звери, стоя на холму, глядели
в высь, где нет паров горел костер,
и ветки шаловливого пламени
играли серпом на знамени,
и дым и гарь болтаясь в воздухе платком,
висели черным молотком.
Эти стихи Даниила Хармса, сына шлиссельбургского каторжника Ивана Павловича Ювачева, никакого отношения к кончине Давида Абрамовича Трилиссера не имеют, но в них настолько точно передано ощущение человека, живущего между арестами, что можно адресовать эти стихи и несчастным жильцам Дома, который и был задуман, как прообраз будущего…
7Довольно часто в публицистике встречается утверждение, что И. В. Сталин ликвидировал Общество старых большевиков и Общество бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев из-за той научно-исторической деятельности, которую они вели и которая мешала затеянному им превращению истории партии в историю борьбы сторонников правильной, ленинско-сталинской линии с разного рода уклонистами. Действительно, вроде бы все сходится в аргументации сторонников этой точки зрения.
В самом деле, в марте 1935 года произведения Л. Д. Троцкого, Г. Е. Зиновьева и Л. Б. Каменева, как и большое количество других книг политического или исторического содержания, были изъяты из библиотек.
25 мая Постановлением ЦК было упразднено Общество старых большевиков, а месяцем позже ликвидировано и Общество бывших политкаторжан.
Если приплюсовать сюда опубликованные в «Правде» «Заметки» И. В. Сталина об учебниках истории, то, действительно, получится картина решительного наступления на подлинную историческую науку, пересмотра ее достижений, подмены их фальсификациями, так или иначе подчеркивающими роль И. В. Сталина в революционном движении.
Между тем при всей кажущейся очевидности этого вывода, принимая его, мы уподобляемся герою стихотворения Даниила Хармса:
Я долго думал об орлах
и понял многое:
орлы летают в облаках,
летают, никого не трогая.
Я понял, что живут орлы на скалах и в горах
и дружат с водяными духами.
Я долго думал об орлах,
но спутал, кажется, их с мухами.
Ведь подталкивая историков к «огосударствлению» памяти о прошлом, превращая историю в «грозное оружие в борьбе за социализм», Иосиф Виссарионович Сталин думал, разумеется, не только о себе. Прежде всего, он стремился вывести страну из того исторического тупика, в котором она оказалась, благодаря самоотверженной деятельности российских революционеров вообще и «ленинской гвардии», в частности.
