От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое - Никонов Вячеслав

– Военный флот, как и всякое военное вооружение, должен быть взят как трофей, – разъяснил Сталин. – Войска, сложившие оружие, должны сдать свое вооружение тем, перед кем они капитулировали. То же самое можно сказать и относительно морского флота. Возможно, что в отношении торгового флота можно поставить вопрос о том, является ли он трофеем или подлежит включению в репарации; что же касается военного флота, то он является трофейным имуществом и подлежит сдаче.

Черчиллю в принципе не нравилось обсуждение этой темы, но он выдавил из себя:

– Мы не имеем возражений против раздела германского флота. Что касается Великобритании, то она понесла очень большие убытки, она потеряла примерно 10 крупных судов, т. е. линкоров, больших крейсеров и авианосцев, кроме того, по крайней мере, 20 крейсеров и несколько сотен миноносцев, подводных лодок и малых судов. Что касается надводных судов, то они должны быть распределены одинаково между нами при условии, что мы достигнем общего соглашения по всем другим вопросам и что мы разойдемся отсюда в наилучших отношениях.

– Я был бы очень рад разделить германский военно-морской флот на три части, кроме его подводного флота, – заметил Трумэн. – Но я хочу отложить разрешение этого вопроса в интересах войны против Японии. Добавлю, что по окончании войны с Японией у нас в США будет большое количество не только кораблей военного флота, но и большое количество торговых кораблей, которые могут быть проданы заинтересованным странам. Я был бы очень рад, если бы все корабли германского торгового флота были направлены для ведения войны против Японии.

На самом деле англичане и американцы, похоже, и не собирались с самого начала делиться с Москвой. «Я был согласен с позицией Адмиралтейства, что флот лучше было затопить. Но ни в каком случае мы не должны были отдавать ни одного оказавшегося в нашем распоряжении германского корабля до удовлетворения наших интересов, которые русские не уважают в странах, оказавшихся под их контролем», – замечал Иден.

Но Сталин находил все новые аргументы.

– А если русские будут воевать с Японией? – напомнил он немаловажное обстоятельство.

– Разумеется, русские могут претендовать на третью часть флота, которая будет им затем передана. Об этом можно договориться, – поспешил заверить Трумэн.

– Нам важен принцип, – зафиксировал свою позицию Сталин.

Черчилль вновь попытался затянуть решение вопроса:

– Мистер президент, я полагаю, что мы можем достигнуть соглашения. Мне кажется, что сейчас эти корабли можно было бы отметить для каждого участника, и когда война с Японией окончится, то эти корабли будут переданы по принадлежности.

– Какие корабли? – задал уточняющий вопрос Сталин.

– Я имею в виду торговые корабли.

– Нельзя изображать русских как людей, которые намерены помешать успешным действиям флота союзников против Японии. Но из этого нельзя делать вывод, что русские хотят получить подарок от союзников. Мы не добиваемся подарка, мы бы хотели только знать, признается ли этот принцип, считается ли правильной претензия русских на получение части немецкого флота.

– Я не говорил о подарке, – попытался оправдаться Черчилль.

– Я не сказал, что Вы это говорили, – возразил Сталин. – Я бы хотел, чтобы была внесена ясность в вопрос о том, имеют ли русские право на одну третью часть военно-морского и торгового флота Германии. Мое мнение таково, что русские имеют на это право и то, что они получат, они получат по праву. Я добиваюсь только ясности в этом вопросе.

Черчилль продолжал:

– Я тут говорил о разнице между подлодками и надводными кораблями. Во время этой войны мы очень сильно пострадали от подлодок – более, чем кто-либо. Два раза мы были на краю гибели. Поэтому подлодка не является в Англии популярным типом военного корабля. Я стою за то, чтобы большую часть подлодок потопить.

Сталин согласился:

– Я тоже за это.

Самым заинтересованным слушателем во время этой полемики был адмирал Кузнецов, который напишет: «И. В. Сталин постоянно заботился о развитии советского флота. Это он в свое время выдвинул идею строительства большого морского и океанского флота. Начавшиеся боевые действия вынудили свернуть начатую программу по судостроению. Но еще до окончания войны И. В. Сталин вновь стал задумываться над будущим флота. В апреле он спросил у меня, готовим ли мы, моряки, новую программу строительства судов, и велел при первой же возможности представить ему наметки программы…

– Подумайте и над тем, как мы сможем использовать трофейный немецкий флот, – сказал он тогда.

Главный морской штаб предварительно уточнил количество и местонахождение уцелевших немецких кораблей и судов. Эти данные я взял с собой в Потсдам.

Готовились мы не зря. Уже на одном из первых пленарных заседаний конференции возник вопрос о трофейном флоте. Поставил его И. В. Сталин. Помнится, как болезненно воспринял У. Черчилль даже постановку этого вопроса…

Возникла полемика. Мне никогда прежде не приходилось видеть Сталина таким рассерженным. А Черчилль даже вскочил, чуть не уронив кресло. Лицо его налилось кровью, он бросал резкие негодующие реплики. Сталин посоветовал на время отложить рассмотрение этого вопроса».

Вернулись к повестке. Иден напомнил:

– Следующий вопрос – об Испании.

– Генералиссимус желает высказаться по этому вопросу? – поинтересовался председательствовавший.

– Предложения розданы, – заметил Сталин. – К тому, что там сказано, я добавить ничего не имею.

Черчилль бросился спасать свои давние отношения с фашистским режимом Франко:

– Мистер президент, британские правительства – настоящее и предыдущее – питают ненависть к Франко и его правительству. Я считаю, что постоянное истребление людей, брошенных в тюрьмы за то, что они совершили шесть лет тому назад, и разные другие обстоятельства в Испании, по нашим английским понятиям, совершенно недемократичны. Где я вижу затруднения в принятии проекта, предложенного генералиссимусом, так это в первом пункте, где говорится относительно разрыва всяких отношений с правительством Франко, которое является правительством Испании. Мне кажется, что такой шаг по своему характеру, имея в виду, что испанцы горды и довольно чувствительны, мог бы иметь своим последствием объединение испанцев вокруг Франко, вместо того, чтобы заставить их отойти от Франко. Поэтому разрыв дипломатических отношений с правительством Испании мне кажется неудовлетворительным способом разрешения вопроса. Здесь перед нами страна, которая не приняла участия в войне, и поэтому я против вмешательства в ее внутренние дела.

Трумэн встал на ту же позицию:

– У меня нет сочувственного отношения к режиму Франко, но я не хочу участвовать в испанской гражданской войне. Для меня достаточно войны в Европе. Мы были бы очень рады признать другое правительство в Испании вместо правительства Франко, но я думаю, что это такой вопрос, который должна решать сама Испания.

– Значит, в Испании все останется без перемен? – резюмировал Сталин. – А я думаю, что режим Франко укрепляется и этот режим питает полуфашистские режимы в некоторых других странах Европы. Вы прекрасно знаете, что режим Франко был навязан Гитлером и Муссолини и является их наследием. Уничтожая режим Франко, мы уничтожаем наследие Гитлера и Муссолини. Нельзя также упускать из виду и того, что демократическое освобождение Европы к чему-то обязывает. Я не предлагаю военного вмешательства, я не предлагаю развязывать там гражданскую войну. Я бы только хотел, чтобы испанский народ знал, что мы, руководители демократической Европы, относимся отрицательно к режиму Франко. Какие имеются средства дипломатического порядка, которые могли бы показать испанскому народу, что мы не на стороне Франко, а на стороне демократии? Допустим, что такое средство, как разрыв дипломатических отношений, является чересчур сильным, а нельзя ли нам подумать насчет других, более эластичных средств дипломатического порядка? Если мы пройдем мимо этого вопроса, могут подумать, что мы молчаливо освящаем, санкционируем режим Франко в Испании. Это большое обвинение против нас. Я бы не хотел фигурировать в числе обвиняемых.