Лев Гумилёв - Черная легенда. Друзья и недруги Великой степи
Александр Ярославич не только политик и воин: он прежде всего глубоко верующий человек и знающий богослов. Когда римский папа прислал к Александру двух кардиналов для убеждения в латинской вере, Александр – «совещавъ съ мудрецами своими», – составил обстоятельное возражение.
«Исписавъ къ нему отъ Адама и до потопа, а отъ потопа и до разделения языкъ и до начала Авраамля, а отъ Авраама… до Августа кесаря, а отъ начала Августа царя до Христова Рождества и до Страсти и до Воскресения Его, отъ Воскресения же и до Вознесения на небеса и до царства Константина Великаго и до Перваго Вселенского Собора святыхъ отецъ, а отъ Перваго и до Седьмого Собора. Сии вся добре сведаемъ, сия суть въ насъ, учения сии целомудрствуемъ, иже во всю землю изыдоша вещания ихъ и въ концы вселенныя глаголы их, якоже проповедашеся отъ святыхъ апостолъ Христово Евангелие во всемъ мире, по сихъ же и предания святыхъ отецъ Седми Собор Вселенскихъ. И сия вся известно хранимъ, а отъ вас учения не приемлемъ и словесъ вашихъ не слушаем».
Отправление папских послов
Религиозно-нравственная философия Александра Невского была вместе с тем и политическою его философией.
В житии Александра приводятся два главных основания для его «хождения во Орду».
Александр «умысли итти во Орду»: 1) «подобяся благой ревности благочестиваго си отца» и 2) «избавы ради христианския».
Объяснением ко второму мотиву являются слова Батыя: «аще мыслиши соблюсти землю твою невредиму, то потщися немедленно прийти до мене».
Что касается первого мотива, житие поясняет его следующим образом: «Богомудрый же великий князь Александр разсуди, яко святый отецъ его Ярославъ не ради (не заботился) о временном царствии, но шедъ во Орду и тамо положи животъ свой за благочестие и за вся своя люди и темъ измени (обеспечилъ) себе Небесное Царствие».
Готовность положить живот свой за люди своя – это то же, что иначе выражено словами «избавы ради христианския».
Готовность положить живот свой «за благочестие» – это вполне отвечает стойкости Александра в православной вере и стремлению его во что бы то ни стало обеспечить существование православной церкви.
Сложнее смысл слов «не ради о временном царствии».
Подобными словами в наших летописях выражается обычно мысль о готовности властителя без боязни и без колебаний принять в борьбе с врагом смерть и мученический венец, променяв «временное царствие» на «вечное»[129].
Но в применении к восточной политике Ярослава и Александра – политике не вооруженной борьбы или восстания, а подчинения и покорности – слова эти должны иметь другой оттенок и смысл.
Их можно сопоставить опять-таки со словами Батыя: «узриши честь и славу царствия моего». То, о чем говорит Батый, – блеск земной славы («временного царствия»); о нем-то и не радел Ярослав. О нем радел зато Батый, о нем радел и Даниил Галицкий.
Этим внешним блеском и величанием земного царствия и пожертвовал Александр ради глубины понимаемых им истинных основ царской власти: «за благочестие и за вся своя люди», «избавы ради христианския».
«Злее зла честь татарская» была для самолюбия Даниила; Александр приял эту честь со смирением.
Невыносимо было для Даниила стать подручным («холопом») татарского хана; Александр перенес и это со смирением.
Александр – «побеждая везде, а не победимъ николиже (никогда)» – устоял перед искушением – подобно Даниилу – путем компромисса с латинским Западом искать себе союзников против Востока.
Подчинение Александра Орде иначе не может быть оценено, как подвиг смирения.
Не случайно в видении Пелгусия в помощь Александру являются именно Борис и Глеб – святые смирения по преимуществу.
Недаром и Степенная книга говорит, что «смиренную мудрость» Александр «стяжа паче всехъ человекъ».
Христианский подвиг не всегда есть мученичество внешнее, а иногда наоборот – внутреннее: не только брань видимая, но и «брань невидимая», борьба с соблазнами душевными, подвиг самодисциплины и смирения. И этот подвиг может быть присущ не только частному лицу, но и властителю.
Сан государя – божественное установление. Но пред каждым государем возникают и соблазны и увлечения земным окружением власти – внешнею пышностью и суетным («временным») величием.
Подвиг власти может состоять в том, чтобы достойно отстаивать внешнюю независимость и величие сана – отстаивать даже до смерти. Но подвиг власти может состоять также и в том, чтобы, выполняя основные задачи сана – защищая «благочестие и люди своя», – внутренне преодолевать, когда это нужно для исполнения основной задачи, земное тщеславие власти.
«Тоть, что указываетъ и распоряжается, – говорит в одном из своих оглашений преп. Феодор Студит, – долженъ соблюдать умеренность и смирение, ибо Творецъ естества поставил его выдающимся и более почтеннымъ членомъ тела».
Таков и был по отношению к Востоку подвиг св. Александра Невского. По отношению же к Западу это был подвиг не сложный, а простой, брань не только невидимая, но также и видимая.
Два подвига Александра Невского – подвиг брани на Западе и подвиг смирения на Востоке – имели одну цель: сохранение православия как нравственно-политической силы русского народа.
Цель эта была достигнута: возрастание русского православного царства совершилось на почве, уготованной Александром. Племя Александрово построило Московскую державу.
Когда исполнились времена и сроки, когда Русь набрала сил, а Орда, наоборот, измельчала, ослабла и обессилела[130], тогда стала уже ненужною Александрова политика подчинения Орде: Православное Царство могло быть воздвигнуто прямо и открыто. Православный стяг поднят без опасений.
Тогда политика Александра Невского, естественно, должна была превратиться в политику Димитрия Донского.
Внутренняя необходимость такого превращения наглядно подчеркнута в «Сказании чудес до преставлении блаженнаго Александра», именно в «чуде о Донской победе».
«Яко же въ животе, тако и по преставлении, – свидетельствует Сказание, – сей чудный самодержецъ Александръ не оставляетъ, не забываетъ свою паству, но всегда въ нощи и во дни снабдевая и заступая отъ врагь видимыхъ и невидимыхъ… Во преименитомъ граде Владимире во обители Пречистыя Богородицы честнаго Ея Рождества у честныя раки блаженнаго великаго князя Александра во едину отъ нощи (на 8 сентября 1380 г.) пономареви церкви тоя спящю въ паперти церковней и виде въ церкви свещи о собе возгоревшася; и два старца честна изыдоста отъ святого олтаря и приидоста ко гробу блаженнаго князя Александра и глаголаста: о господине Александре, востани и ускори на помощь правнуку своему, великому князю Дмитрию, одолеваему сущу отъ иноплеменникъ. И въ часъ святый великий князь Александръ воста изъ гроба и абие со обема старцы вскоре невидимы быста».
Так положник подвига смирения по отношению к татарам, когда нужно оказалось, взамен смирения подвигся на брань.
Исторически, конечно, так именно и было: рать Димитрия возросла на смирении Александра. Московское Царство в значительной степени – плод мудрой Александровой политики.
Степенная книга, подводя под это Царство духовно-исторические основы, обнаружила глубокое понимание истории, когда среди основателей Царства уделила св. Александру Невскому такое значительное место в «гранях» своего повествования…
Александр Невский и Даниил Галицкий олицетворяют собою два исконных культурных типа истории русской и даже шире того – мировой[131]: тип «западника» и тип «восточника».
В XIX в. в русском обществе получило большую известность разделение на «западников» и «славянофилов». Это – видоизменение тех же основных типов. Рознь между «западниками» и «славянофилами» в середине XIX в. проявлялась преимущественно в рамках литературных мнений.
Осознание культурных противоречий Запада и Востока должно, однако, выйти за пределы литературы, должно стать действенным.
Не одни только литературные мнения, а также деяния, чувства и подвиги прошлого должны быть нами по-новому поняты и оценены.
Яркими маяками двух мирочувствований светят нам образы двух русских князей – Даниила Галицкого и Александра Невского.
Наследием блестящих, но не продуманных подвигов одного было латинское рабство Руси юго-западной..
Наследием подвигов другого явилось великое государство Российское.
Ноябрь 1925 г.
H.A. Клепинин
Святой и благоверный Великий князь Александр Невский[132]
(отрывки из книги)
«…В том споре, который теперь начинают вести о том, была ли Киевская Русь началом Русского государства, явно смешиваются два понятия: духовно-культурное и внешнегосударственное, – великодержавное. Поскольку духовно-культурное начало является основным ядром всякого народа, обрастающим плотью внешнего государственного единства, совершенно бесспорно, что Россия начала существовать в Киеве. Киев воспринял Православие и претворил его в русскую жизнь. Киев создал русское миросозерцание, русскую культуру. В XIII в. и Киев, и Суздаль, и Новгород представляли собою внутреннее единство. И только эта внутренняя сила веры и культуры смогла превозмочь пришедший извне удар; только благодаря ей Россия не погибла „ако обре“, но сама завоевала своих поработителей. Непрерываемая линия духовного преемства идет от Византии и Киева к Суздалю и от Суздаля к Москве.
