Олег Соколов - Битва двух империй. 1805–1812
Наполеону был необходим официальный представитель в герцогстве Варшавском, который должен был исполнить важную роль: с одной стороны, разжечь энтузиазм поляков, с другой стороны, не слишком много им обещать. Иными словами, хитрый дипломат, но одновременно и человек, умеющий произносить и цветистые речи, не лишенный энтузиазма и определенной харизмы. В Варшаве уже был наполеоновский представитель — барон Биньон, но Наполеону казалось, что этот умелый дипломат и неплохой руководитель разведки является слишком некрупной фигурой для того, чтобы воздействовать на воображение поляков.
Непонятно, почему выбор императора пал на аббата де Прадта, который занимал пост духовника императора и исполнял ряд дипломатических поручений. Наполеон считал, что духовный сан де Прадта сыграет положительную роль в стране, где так сильна католическая религия, а изворотливость поможет избежать слишком серьёзных обязательств перед поляками.
Однако выбор императора оказался, вне всякого сомнения, чудовищным просчетом. Аббат де Прадт, может быть и способный выполнять мелкие поручения, оказался на высоком посту жалкой пародией на Талейрана, всеми пороками которого он обладал, не обладая при этом ни единым его достоинством. Все современники единодушно заклеймили бездарное поведение аббата в Варшавском герцогстве. Графиня Потоцкая выразила общее мнение, написав о нем: «Во всем блеске, присущем представителю великой нации и могущественного государя, к нам явился господин де Прадт, показавшийся нам таким ничтожным и вульгарным из-за своей напыщенности и высокомерия. Он все время говорил о своем хозяйстве, кухарке, за которой послал в Париж… болтал без передышки, рассказывал избитые анекдоты, смеялся над благородными и восторженными чувствами, которых не понимал, и обнаруживал полное отсутствие достоинства и такта»44.
Сделав это неудачное назначение и побеседовав с Нарбонном, Наполеон подготовился к отъезду. Екатерина Вестфальская записала в своем дневнике: «Он попрощался с каждым двором по отдельности, он поговорил с каждым королем, с каждым принцем, королевой или принцессой, и все, мужчины и женщины, короли или нет, заплакали, прощаясь с ним. Император был тоже глубоко растроган. Этот отъезд был настоящим несчастьем. Я никогда его не забуду. Пусть же Господь хранит его! И пусть как можно скорее он вернется к нам с триумфом!»45
Наполеон осчастливил своим прощанием «каждого короля» 28 мая, а в 4.30 утра 29 мая его карета уже катилась по направлению к Познани. Император приехал в Познань 30 мая в 20.30. Здесь его ждал такой же восторженный прием, как и в 1806 г.: «Повсюду были триумфальные арки, иллюминация, транспаранты с девизами, которыми выражались пожелания и высказанная вперед признательность народа, уверенного в своем будущем»46, — вспоминал офицер Вислинского легиона. Он же рассказывает, что повсюду горели надписи по латыни Heroi invincibili (Напобедимому герою), Restauratori Patriae (Восстановителю Отечества), Grati Poloni Imperatori magni (Благодарные поляки великому императору). Наконец, на башне собора Бернардинцев, которую император мог видеть из своего окна, красовалась грандиозная иллюминация в виде лаврового венка с девизом Napoleoni magno Caesari et victori! (Наполеону Великому Цезарю и победителю!). Огромные ликующие толпы теснились на улицах, освещенных яркой иллюминацией. Все было наполнено праздником и восторгом…
На следующий день император принял делегацию местного дворянства. Посетители, думая подчеркнуть свое почтение к императору, пришли в расшитых придворных костюмах, чулках и туфлях. Наполеон, бросив недовольный взгляд, воскликнул: «Господа! Я предпочел бы увидеть вас в сапогах со шпорами, с саблями на боку, так, как выглядели ваши предки при приближении татар и казаков. Мы живем в то время, когда нужно постоянно носить оружие и держать руку на эфесе меча»47.
Вообще, несмотря на восторги поляков, император, приехав в Познань, был скорее недоволен. По пути из Дрездена, на дорогах, забитых военными конвоями, обозами, отрядами пехоты и кавалерии, Наполеон понял, что его старания идеально организовать армию далеки от реализации. Войск и обозов было слишком много.
Жиро де Л’Эн, офицер из дивизии Дессе, только что вернувшийся из Испании, написал: «Меня поразил контраст Великой Армии с теми войсками, которые я видел в Испании и которые только что покинул. Здесь было огромное количество повозок и багажей всех видов, за каждой дивизией тянулся хвост из экипажей в 2 лье (8 км)… У всех генералов и старших офицеров были фургоны и коляски, запряженные двумя конями, у некоторых даже двухколесные кабриолеты, почтовые экипажи. Прибавьте к этому артиллерийские обозы, основные парки, мостовые экипажи, госпитальные повозки и т. д., и вы сможете судить о различиях, которые я увидел по сравнению с Испанской армией, которая кроме пушек и зарядных ящиков везла позади себя лишь несколько вьючных мулов»48.
Именно поэтому в Познани 31 мая Наполеон подписал строгий регламент по внутреннему порядку Великой Армии. В этом регламенте строго предписывалось генералу, ответственному за обозы: «Жестко действовать против слуг и других лиц, находящихся при обозах, которые посмеют выйти из своих рядов. Он должен остановить все экипажи, фургоны или повозки, которые не будут входить в число разрешенных. Остановленные повозки будут переданы командиру жандармерии армейского корпуса, который должен сбросить их с дороги, если они затрудняют марш колонн. Если же они будут принадлежать тем, кто не имеет права иметь экипажи, последние будут тотчас сожжены, а лошади переданы артиллерийскому обозу… Каждый извозчик или слуга, который покинет своих лошадей и свою повозку для грабежа, будет наказан как мародер. В случае сопротивления он тотчас же будет предан военному трибуналу… Всем, кто следует за армией, запрещается давать убежище женщинам дурного поведения. Что касается последних, они будут арестованы, их лицо перепачкано черной краской, они будут проведены перед фронтом лагеря и изгнаны… Всем военнослужащим запрещается брать с собой жен в поход. Только маркитантки и прачки разрешены (при условии получения специального жетона от жандармерии)… при командовании будет учрежден специальный трибунал, который будет судить все воинские проступки»49.
Впрочем, все эти регламенты проще было издать, чем привести в исполнение. Организация французских корпусов предполагала высокую степень сознательности солдат и офицеров. Количество жандармерии (военной полиции) было ничтожно мало по отношению к численности войск. Так, например, на весь корпус Даву, который по результатам перекличек 25 июня 1812 г. насчитывал 69 553 человека (со штабами округленно около 70 тыс. чел.), приходилось только 98 жандармов. Иначе говоря, один жандарм примерно на 700 человек! При всем желании жандармерии было очень сложно организовать порядок на марше в армии, которая внезапно обзавелась непредсказуемо большими обозами. Вот как описывает свой экипаж командир 2-й гвардейской дивизии генерал Роге: «У меня был крытый экипаж, два фургона, книги, много географических карт, 12 лошадей, 6 слуг. Другие офицеры были тоже хорошо экипированы. Это создавало затруднения в пути»50.
Еще бы это не создавало затруднений, если все дороги Польши и Германии были забиты обозами! Это очень отличалось от того, что еще совсем недавно можно было наблюдать в походных колоннах Великой Армии. Хирург дивизии Сюше д’Эральд, вспоминая о наступлении французской армии в октябре 1806 г., писал: «На марше не видно было ни одной роскошной кареты, ни одного фургона с багажом старшего офицера. Только сталь, огонь и еще раз огонь! Никаких ливрей. Каждый в нашей армии был бойцом. Полковники ели суп из котелка, который варили гренадеры первого взвода…»51 Если даже д’Эральд немного идеализирует Великую Армию 1806 г., контраст все-таки был разителен, и он бросился в глаза почти всем участникам этого похода.
Отдав распоряжения в Познани, император, к великому удивлению многих, отправился не на восток в Варшаву, а повернул на северо-восток и вечером 2 июня прибыл в Торн. Здесь он пробыл почти четверо суток, отсюда были направлены приказы о движении армии от Вислы к Неману. Наполеон продолжал считать очень вероятным внезапный контрудар со стороны русской армии. Из Торна и позже из Данцига он отдает один за другим приказы по поводу действий в случае русского наступления.
В главе 10 приводилась выдержка из приказа, данного из Торна королю Жерому. Добавим только, что там же в Торне император написал принцу Евгению, которому он рекомендовал следующее: «Если противник перейдет в наступление, чтобы двигаться на Варшаву, выступив через Белосток, вы окажетесь у него на правом фланге. Если же он выступит через Олиту, вы окажетесь слева от него. Если же он двинется прямо на вас, вы будете отходить к главным силам армии. В этом случае вам придется поменять операционную линию… Если предположить, что вестфальскому королю придется отступать на Модлин, ваша операционная линия не будет под угрозой, и вы, наоборот, сможете спокойно маневрировать, чтобы угрожать операционной линии неприятеля»52.
