Владимир Альмендингер - Орловщина
Пополнение и снабжение полка шло слабыми темпами, и складывалось впечатление, что штабы ничего не делают. «Жизнь его (ген. Боровского, ВА) и штаба не могло, поддержать авторитет командования, вызывала ропот…» — так характеризует ген. Деникин положение в Симферополе в начале 1919 года в книге «Очерки Русской Смуты». Огромный штаб занимается своими удовольствиями, офицерство ропщет, налегает на своего командира — Орлова, — и результат: рапорт командира полка, принявший в глазах штаба форму «бунта» или, как пишет ген. Деникин, «нечто вроде бунта». Это было первое серьезное недовольство командным составом, прибывшим из тыла.
Операции его батальона в Северной Таврии и полка на Перекопе оставили след на настроении Орлова. Не было того, что он ожидал.
Не оправившись морально после неудачи на Перекопе и отступления, Орлов отправлен в командировку в Екатеринодар в Штаб В.С.Ю.Р. в мае 1918 г. Здесь он еще больше соприкоснулся с тылом: о фронте, казалось ему, никто не думает, удовлетворяют свои потребности и только. Чувствовалось какое-то разложение тыла. Результат — разочарование, большое падение настроения и веры в благополучный исход Белого дела. «Выраженное им в июле добровольное желание отправиться в Сибирь — покинуть им же созданный полк, в котором было много его друзей, к тому же уроженца Крыма — было, очевидно, проявлением его разочарования, раненого самолюбия и чувством неуверенности в себе.
Двухмесячное пребывание в Таганроге на полуэтапе в среде офицеров, ему подобных, с его же настроениями; наблюдение тыловой жизни в те дни, когда фронт истекал кровью, еще больше поколебали его веру в победу при таких обстоятельствах. Его слова ко мне, о которых было сказано раньше, — «будет обер-офицерская революция» — были, несомненно, плодом всех его наблюдений, обстоятельств того времени и, конечно, влияния лиц, с которыми он соприкасался. Возвратившись в Симферополь, оставшись не у дел, он был в таком состоянии, что слабый нажим на него более сильного характера мог легко вывести его из состояния неуверенности в состояние «бунта». Отступление армии, непосредственная угроза Крыму подтверждали предвиденное им, и все это подогревало его состояние. Встречаясь с друзьями и знакомыми офицерами, он делится с ними своими мыслями, встречает сочувствие среди молодежи, и это еще более убеждает его в актуальности его мыслей и в необходимости что-то делать. В это время судьба свела его с кап. Дубининым, который находился в Симферополе на излечении. О кап. Дубинине мы узнаем из книги «Марковцы…», «что он на всех произвел впечатление крайне мужественного начальника, владевшего своими подчиненными и собой, ни тени смущения, растерянности… В Дубинине всеми чувствовалась огромная моральная сила, и перед ней не устоял командир батальона кап. Слоновский». Князь Романовский определяет личность Дубинина так: «Очень сильная личность, причем точно мыслящая и отлично знающая, чего он хочет. Он импонировал всем своим существом». Конечно, перед человеком таких качеств не устоял и Орлов.
Орлов, уже морально разложившийся, сомневающийся, с ослабевшей волей, но желающий найти какое-то решение задачи, которая, казалось ему, стоит перед ним, попадает под влияние Дубинина и других лиц. Дубинин, «отлично знающий, чего он хочет», нашел в нем — в Орлове — подходящего человека: он, как человек сильной воли, сразу же подчинил волю Орлова себе. Было ли это в целях помочь Орлову в осуществлении его мыслей или во исполнение какой-либо директивы — это вопрос, но во всяком случае, не в пользу Белого дела. Дубинин сразу учел большую популярность Орлова в Крыму, которая была силой, привлекающей молодежь (офицеров и добровольцев). Дубинин полностью овладел Орловым.
Постепенно вокруг Орлова собирается группа его единомышленников, искренних и неискренних; образуется окружение, ободряющее его к каким-то шагам, для проведения которых в жизнь он не имел силы — силы физической. Руки его были связаны. Положение его было таково, что он даже не отказался связаться с подпольщиками-большевиками, которые, конечно, охотно пошли ему навстречу, желая, в свою очередь, использовать его в своих интересах.
По всем признакам можно судить, что мысли Орлова — особенно очищение тыла — находили какое-то сочувствие как в среде военных, так и в среде населения. Это сочувствие еще больше поднимало его популярность и разжигало его самолюбие и самоуверенность. Теперь необходимо было что-то — может быть, случай, — что помогло бы развязать его руки, чтобы он мог получить силу.
Этот случай не заставил себя долго ждать!
«Конечно, пригласите Орлова! Он молод и очень популярен!» — Эти слова, сказанные князю Романовскому, решили все. Орлов, выслушав князя, сразу же согласился на формирование отряда. Как же он мог не согласиться, когда, он так долго и с таким нетерпением ждал этого момента, то есть получить в свои руки, и так легко и неожиданно, возможность приступить к осуществлению своих мыслей.
Авторитет и имя князя Романовского, поддержанный авторитетом ген. Слащева, конечно, повысили еще больше цену Орлова в глазах военных, не знавших его, и общественности. Получивши это, Орлов, как человек крайне самолюбивый и самоуверенный, поддержанный своими единомышленниками, видя доверие к себе, не чувствуя над собой сдерживающего начала, в сознании исключительной популярности, как говорится, «соскочил с нареза» и пошел по скользкому пути, приведшему его к печальному концу.
Анализируя выступления Орлова, первое в январе и второе в марте, бросается в глаза некоторое совпадение дат этих выступлений с активностью большевиков. 18-го января большевики повели наступление на Перекопе — на 23-е января был назначен захват власти большевиками в Севастополе (неудавшийся — 21-го арестованы зачинщики), а 22-го января Орлов выступил, желая захватить власть в Симферополе. Случайное ли это совпадение или нет? 11-го февраля большевики наступают опять — Орлов подчиняется и выходит ближе к фронту. Наконец, большевики наступают и прорываются у Перекопа в конце февраля — Орлов отказывается выступить на фронт. Опять таки — случайно ли это? По некоторым данным, приведенным раньше, можно предполагать, что все это не было случайным. Как нам кажется, решения Орлова, в январе уйти в горы, а в марте уйти в тыл (горы) — были в разрезе с планами красного командования, надеявшегося, что отряд Орлова откроет фронт. Можно полагать, что Орлов не решался на предательство — спровоцировать вооруженное столкновение в Симферополе или, открыв фронт, обратить оружие против вчерашних друзей и единомышленников.
Только что приведенные заключения как бы подтверждаются выводами большевицкого писателя Я. Шафира, который говорит:
«1) Тыл белогвардейцев в Крыму в конце декабря 1919 года и в январе, феврале и начале марта 1920 года был очень легко уязвим. Немногочисленный отряд, руководимый людьми, опытными в военном деле, в состоянии был сделать очень много для срыва последнего фронта добрармии.
2) К тому времени революционные организации такой силой не обладали. Не использовав подходящего момента, подпольные организации очутились в крайне тяжелом положении, и дальнейшая их работа по созданию «зеленой армии» уже не могла иметь того значения, которое она имела бы, если бы эта армия создалась в начале 1920 года».
Большевики-подпольщики и ближайшее окружение Орлова, руководимое извне, просчитались в Орлове, полагая, что он слепо и полностью пойдет по указываемому ему пути. Полагаем, зная до известной степени Орлова, что в последний момент Орлов приходил в себя и старался уйти с неправильного пути, но вследствие своей недальновидности и неопытности попадал в худшее положение.
Разбирая поступок Орлова — «орловщину» — считаем необходимым кратко остановиться на обстоятельствах, которые также сыграли большую роль во всей этой эпопее.
Прежде всего вспомним некоторые факты, указанные в нашем повествовании, которые уже сами за себя говорят, до известной степени, об общем положении: 1) случайное — другим принять его нельзя — назначение Орлова формировать отряд; само формирование отряда — кустарным способом; 2) наивное, ничего не видящее руководство военной жизнью в тылу; 3) авантюристический характер экспедиции ген. Покровского в Ялте; 4) растерянность наверху и потуги некоторых к захвату власти в Крыму; 5) странное поведение Слащева в отношении к Орлову — примирение, лобызание, недальновидность. Могло ли бы все это быть при нормальном положении?
Состояние тыла армии сыграло очень значительную роль. Уже в самом начале формирования Симферопольского Офицерского полка в конце 1918 года в Крыму была видна неспособность тыла организовать снабжение сравнительно небольших войсковых частей. Поведение чинов тыла, присланных, главным образом, из Екатеринодара, не отвечало обстановке. Это не было местное явление, однако. То же самое было, к глубокому сожалению, и на других частях фронта. Администрация, как военная, так и гражданская, не всегда, была на высоте — бюрократизм, взяточничество, грабежи и т. п. процветали и не пресекались в корне. С продвижением армии вперед в направлении на Москву тыл расширялся и, в упоении успехами, постепенно разлагался. Неожиданный крах фронта, тяжелое и быстрое отступление армий в ноябре и позже, приближение фронта к бывшему глубокому тылу, жившему до сих пор беззаботно под охраной армии, внесло еще большее расстройство в тылу. Характерен в этом смысле рапорт ген. Врангеля ген. Деникину от 9-го декабря 1919 года за № 010464, где он докладывает о положении на фронте Добровольческой Армии. То же самое было и на других фронтах. Капитан Орлов сам, собственными глазами видел это; фронтовое офицерство, испытавшее на себе тыловые порядки, не могло не соглашаться со взглядами Орлова, что тыл прогнил и должны быть приняты какие-то меры для оздоровления его.
