Лев Канторович - Кутан Торгоев
Ты зовешь нас подняться против большевиков, против пограничников. И это неверно, Джантай Оманов. Мы много мешали большевикам. Мы много мешали кзыл-аскерам. Мы были глупы и слушались баев. Мы думали, что в самом деле кзыл-аскеры такие же враги, как солдаты русского царя. Но прошло время, и мы поняли, где правда. Ты поздно пришел, Джантай.
Урусы захватили Киргизию, говоришь ты, и снова говоришь неправду. Мой сын - большой начальник, мой сын - секретарь райкома, и он управляет вместе с другими киргизами. Мой сын был батраком, как отец его, и дед, и прадед. Мой сын был хуже собаки, пока не пришли кзыл-аскеры и не помогли нам. А теперь моего сына знают все, и он знает, как живут бедняки и что нужно для счастья бедняков. Ты не знаешь этого, Джантай.
И еще раз ты сказал неверно, Джантай. Ты велел нам не пускать детей наших в школы, но детей учат по-киргизски, и мы всегда можем узнать все, чему научили их. Я прожил длинную жизнь, и я прожил ее в темноте, как ночью, а мой внук смотрит в книжку, которую дает ему учитель, и узнает столько, что мне стыдно, потому что он мальчишка, а я старик, и он умнее меня.
Ты наш гость, Джантай, и мы приняли тебя как гостя. Ты подарил нам патроны, и мы благодарим тебя. Завтра люди пойдут в горы и убьют козлов, и у нас будет свежее мясо.
Но не мешай нам, Джантай. Мы никогда не жили так, как живем теперь, хотя у некоторых из нас рваные халаты и бывают дни, когда мы не наедаемся досыта. Тебе не понять нас, Джантай Оманов.
И еще о колхозах ты говорил. Я уже прожил жизнь, Джантай, и твоя жизнь тоже подходит к концу. Я для себя ничего не прошу у аллаха...
Джаксалык вскочил на ноги в своем углу и кинулся к аксакалу. Он опрокинул пустой казан, и чугун прозвенел глухо и протяжно, как треснувший гонг. Джаксалык выхватил кинжал и занес руку над головой аксакала. Старик спокойно сидел на земле и улыбаясь смотрел на Джантая.
- Вот еще одна твоя ложь, Джантай: ты обещал нам свободу, а даешь удар ножа, - сказал он тихо.
Во все время речи аксакала Джантай стоял не шевелясь, и его бледное лицо было неподвижно. Он понимал, что аксакал победил, понимал, что народ не пойдет за ним. Ему нечего возразить. Он, действительно, пришел слишком поздно, и он проиграл.
В толпе происходило незаметное движение. Молодые киргизы аула окружали старого аксакала. Все больше и больше их набивалось в юрту. Алы, скаля зубы, рванул из ножен свою шашку. Его схватили за руки. Джаксалык медлил наносить удар. Старый аксакал с трудим поднялся на ноги.
- Ты видишь, Джантай, - сказал он все так же тихо, - ты видишь: раздор ты принес нам. Уходи, Джантай. Уходи с миром...
Джантай повернулся и пошел из юрты. Ему дали дорогу. Алы и Джаксалык пятились за ним. Снаружи возле юрты сгрудились джигиты банды с винтовками наперевес. Молодые киргизы аула теснили их. Зловещее молчание встретило Джантая. Он прошел мимо толпы к своему коню и легко вскочил в седло. Басмачи, оглядываясь назад и не опуская винтовок, разбежались к своим лошадям. Джаксалык и Алы стали по бокам Джантая, конные джигиты окружили их.
Джантай молча тронул коня и выехал вперед. Он снова медленно проехал через весь аул. Аксакалы поклонились ему. Джигиты держали ружья наготове.
Джантай ехал один, далеко впереди остальных, и никто не решался приблизиться к нему. Удача, счастливая боевая удача изменила ему. И это было начало конца. Джантай хорошо понимал это.
Еще девять дней ездил Джантай по горам. Он побывал в семи аулах. Всюду его принимали торжественно и с почестями, всюду внимательно слушали все, что говорил он. Но из всех семи аулов он мог рассчитывать на помощь только одного. Это было небольшое становище. Несколько богачей кочевали со своим скотом. Они были трусливые, жадные люди, и Джантай знал, что по-настоящему опереться он не сможет даже на них. Самым надежным был хитрый и злой бай Исахун.
Джантай подвигался к Караколу.
На расстоянии дня пути от Покровского басмачи встретили всадника в окровавленных пыльных лохмотьях, на измученной лошади. Увидев Джантая, он подскакал к нему, спрыгнул с седла, и припав лицом к стремени Джантая, прохрипел еле слышно:
- Пусть аллах благословит тебя, аксакал. Я обратно привез твое письмо. Джаныбек-Казы захвачен урусами. Его джигиты погибли в бою с пограничниками возле города Ош...
Джантай молча повернул коня и поскакал прочь от Покровского. Джигиты догнали его только к вечеру. Через пять дней банда вернулась в Кую-Кап. Ко всем курбаши Джантай послал гонцов. Алы ночью исчез из становища, и никто не знал, куда послал его отец.
6
- Вставай, Кутан, вставай!.. - мать взволнованно шептала над ухом спящего и трясла его за плечо.
Снаружи, около юрты, фыркали кони и слышались приглушенные голоса. Кутан проснулся и сел. В юрте было темно. Костер погас. Звезды мигали в круглом дымовом отверстии.
Встав на ноги Кутан осторожно подкрался к кошме, закрывающей вход в юрту, и прислушался. Голоса смолкли. Кто-то мягко соскочил с лошади. Звякнуло стремя. Кошма дрогнула, и Кутан отскочил в сторону. Человек, низко согнувшись, проскользнул в юрту.
- Кутан... - позвал он шепотом.
Кутан узнал голос Алы.
- Я здесь, - ответил он.
- Ты узнал меня, Кутан?
- Узнал, Алы Джантаев.
- Собирайся, Кутан. Отец зовет тебя. - Алы приказывал отрывистым шепотом. - Семья пусть после незаметно уходит в Кую-Кап. Собирайся скорее...
Мать вздохнула в темноте. Ее сгорбленная фигура мелькнула в дверном просвете. Она несла седло.
Кутан сел на землю. Он ощупью нашел свои ичиги и натянул их. Со стены снял кушак с патронташем и старую берданку.
Глаза Кутана немного освоились с темнотой. Он различал смутный силуэт Алы с ружьем за плечами и с кривой шашкой на боку. Алы ждал, нетерпеливо похлопывая камчой по ноге.
Сестра подошла к Кутану и подала ему плетку. Она схватила руку брата и припала лицом к его плечу. Неожиданно Кутан резко оттолкнул ее и шагнул к Алы.
- Иди с миром, Алы Джантаев, пусть аллах благословит тебя, - сказал он глухо, - я не поеду с тобой.
Алы резко обернулся.
- Что? - прошипел он. Кутан молчал. - Что ты сказал, пес?
- Я останусь здесь, - твердо повторил Кутан. - Я никому не скажу о том, что ты приходил ко мне. Я не буду мешать тебе. Но я не пойду больше с тобой...
Алы тихо хлопнул в ладоши. Трое джигитов вскочили в юрту. Кутан поднял винтовку.
- Уходи, Алы, - сказал он и шагнул вперед.
Свистнула плеть, и острая боль ожгла лицо Кутана. В тот же момент на него навалилось двое джигитов. Третий схватил дуло винтовки. Кутан упал. Что-то твердое ударило его по затылку, и он потерял сознание.
Когда он очнулся и открыл глаза, было уже светло.
Тупо болела голова. Кутан хотел потрогать ушибленное место, но не мог поднять руки: руки были связаны за спиной. С удивлением Кутан огляделся по сторонам. Он ехал верхом, и ноги тоже были связаны внизу под животом лошади. Лошадь шла мелкой рысью.
Впереди равномерно покачивалась спина всадника. Винтовка наискось пересекала спину. Повод лошади Кутана был привязан к хвосту передней лошади.
Ехали по горной тропинке. Где-то, недалеко, шумела река. По бокам тропинки росли березы и кусты шиповника.
Кутану хотелось пить. В горле пересохло. Он облизал губы и почувствовал солоноватый вкус. Кровь запеклась на губах. Левая щека была рассечена и сильно саднила. Кутан вспомнил приезд Алы и ночное нападение. От бессильной ярости он застонал и скрипнул зубами.
На повороте тропинки Кутан увидел, что впереди него едет человек двадцать. Алы ехал первый. Кутан узнал его дунганский халат. Остальные были джигиты из числа тех, которые по приказанию Джантая уехали из Кую-Кап вместе с Кутаном.
Кутан стиснул кулаки и попробовал освободить руки, но крепкие ремни только сильнее врезались в тело. От напряжения еще больше заболела голова. Несколько минут Кутан боролся с головокружением. Все-таки, когда боль немного утихла, он возобновил попытку.
Через два часа мучительных усилий Кутан вдруг почувствовал, что ремни слабеют. Очевидно, басмачи торопились и плохо затянули узлы. Осторожно ослабляя и напрягая руки, Кутану удалось почти освободиться. Голова так болела, что он все время был на грани обморока. Он решил передохнуть и постарался сесть в седле как можно удобнее. Пока светло, о бегстве нечего было и думать. Нужно дождаться темноты.
Тропинка забиралась все выше и выше.
Алы гнал лошадь, и джигиты едва поспевали за ним. Часто Алы, привстав на стременах, оглядывался назад. Он боялся преследования.
Кутан не отрываясь смотрел на Алы. Злоба, которая росла в нем все последние годы жизни в банде, глухая, звериная злоба сосредоточилась в ненависти к сыну курбаши, к оскорбителю, к Алы. Кутан вспомнил все обиды и унижения, начиная с байги в день рождения сына Джантая и кончая ударом плети по лицу. Щека болела сильнее, и боль эта радовала Кутана. Ему казалось, что чем сильнее страдания, тем страшнее должна быть месть. Он придумывал жестокие мучения, которым подвергнет Алы. Связанный и избитый, он не думал о поражении. Еще не зная, как удастся бежать, он был уверен в том, что рано или поздно победит, отомстит врагу. Разбитый рот его кривился злорадной усмешкой, когда он видел, как Алы оборачивался в страхе и гнал лошадь. Как хорошо было бы, если б кзыл-аскеры догнали басмачей!
