Валентина Мухина-Петринская - Встреча с неведомым
- А книги держал у старичка соседа,- вставила профессор Кучеринер,потому что жена считала - в книгах заводятся клопы.
- Это было просто для души, как и занятия ботаникой. Я очень огорчался, что так и не полюбил свою основную работу. Далеко я не пошел. На какую поступил должность, в той и остался все двадцать лет. Да я не честолюбив. Сослуживцы были люди очень хорошие, относились ко мне добро. Детки тоже у меня хорошие. Когда мать, бывало, начнет меня пилить (без этого со мной и нельзя), всегда принимали мою сторону. Жена даже обижалась на них за это. По-своему я был, пожалуй, и счастлив... пока не началась бессонница. С вечера я, выбившись из сил, засыпал, а среди ночи вдруг проснусь и лежу с открытыми глазами до рассвета. Не усну, да и все тут! Обращался к врачам никакие пилюли и ванны не помогали. "Как неинтересно и серо прожил я свою жизнь",- думал я.
Почему я никогда не прошел пешком через тайгу к истокам рек? Не побывал на Камчатке у подножия вулкана. Ни разу в жизни не видел северного сияния, птичьих базаров, океана, необитаемых островов. Я всегда был по своим стремлениям исследователем. В детстве мечтал стать ученым. Названия наук кружили мне голову, как вино: океанология, биология, гидрография или вот геофизика - наука о Земле. Как интересно, даже сердце бьется при одном упоминании!
Зачем я позволил обстоятельствам скрутить меня? Я всегда говорил детям: "Смотрите выбирайте свою дорогу в жизни. Пусть никогда не придется вам вздохнуть о несбывшейся мечте". У меня два сына и дочь. Они-то сразу узнали среди множества троп свою единственную. Я рад.
Так проходило время, и я тосковал все сильнее... Иногда я видел во сне какие-то реки, моря, незнакомые берега, горы, обрывы, ущелья... узкие долины, заросшие невиданными цветами. Сколько в мире есть заманчиво-любопытных уголков!.. Я старел, волосы мои поседели, а мечты и стремления у меня были юношескими.
Только одному человеку я не стеснялся об этом говорить - Ангелине Ефимовне. Встречались мы, конечно, редко, раз в два-три года. Все-таки она все обо мне знала.
Когда жена умерла, я... вдруг уволился из облторга. Пошел в ботанический сад... там нужны были рабочие. Ну, я и поступил рабочим. Соседи решили, что я сошел с ума, но я был счастлив. А потом Ангелина Ефимовна предложила мне место рабочего в экспедиции.
Мы долго-долго молчали, растерявшись перед этой трагедией. Человеческая жизнь и без того коротка, короче жизни попугая, черепахи, щуки, и просто ужасно видеть, что целых двадцать лет ушло на заблуждение. Словно бедняга Рип ван Винкль, проспавший два десятилетия как одну ночь.
Отец сказал, что сразу догадался о том, что Селиверстов - ботаник. Я еще раньше его догадался. Фома Сергеевич все эти дни очень помогал во флористических сборах и даже сам размещал растения в папках по семействам и надписывал по-латыни. Отец спросил меня, кто надписывал, но его отвлекли и он забыл об этом, может, подумал на Валю Герасимову.
Вдруг мы услышали всхлипывания. Мама лежала, уткнувшись лицом в подушку, и плакала. Мы с папой бросились к ней, а Валя - за водой. Все переполошились. Ни на кого история Селиверстова не произвела такого неизгладимого впечатления, как на маму. Несколько дней она ходила подавленная, грустная, а папа хмурился и был зол. А чудак Селиверстов работал с просветленным лицом и всему радовался. Словно он болел неизлечимой болезнью и вдруг излечился.
Глава шестая
ИСКАТЬ НЕИЗВЕСТНОЕ
Однажды утром отец объявил, что ему необходимо пройти к истоку Ыйдыги. С ним пойдут Валя Герасимова, Селиверстов и я. Распоряжения Черкасова обсуждению не подвергались, но мама не выдержала и спросила, кто будет делать за Валю метеорологические наблюдения.
- Женя,- коротко ответил отец.
Ангелина Ефимовна и мама должны были закончить геологическое обследование района на север от плато. Кучеринер рвалась к вулкану, но отец советовал ей подождать вертолета, так как идти целых шестьдесят километров по раскаленным от солнца черным лавовым глыбам будет для нее тяжело. Затем отец обратился к маме:
- Когда будешь говорить с Магаданом, попроси, чтобы прислали хорошего повара. На Колиной стряпне долго не протянешь.
Я жестоко обиделся, но радость, что меня брали с собой, скоро пересилила обиду.
- А вы, Фома Сергеевич,- повернулся отец к Селиверстову,- назначаетесь с сегодняшнего дня коллектором. Не благодарите!
Просиявший Селиверстов таки пожал ему обе руки и бросился за ботаническими папками: было совершенно очевидно, что он будет исполнять обязанности ботаника.
Мы шли гуськом глубокой, узкой, душной долиной, сжатой красными скалами сланца. Идти становилось все труднее. Ранец оттягивал плечи, и Фома Сергеевич незаметно от отца взял его у меня. Земля была усыпана острыми кусками темно-красного конгломерата с белыми зернами кварца. (За год жизни на полярной станции я стал разбираться в породах не хуже другого геолога!) Над высокими скалами громоздились крутые уступы земли, покрытые темными, перепутавшимися зарослями кустарников и деревьев. С обрыва свисали уродливые лиственницы, еще живые, но готовые каждую минуту рухнуть. Река, которая теперь текла как бы в длинном высоком коридоре из отвесных скал, осталась далеко в стороне.
Солнце жгло все сильнее, будто мы находились не в Заполярье, а на Кавказе. Селиверстов все чаще вытирал платком вспотевшее, покрытое загаром и пылью худощавое лицо с русой бородкой и усами. Он был высок, почти с отца, сутуловат, узкие плечи покрывала клетчатая блуза с застежкой "молния". На темно-русых волосах старая фетровая шляпа, на ногах парусиновые туфли.
Он был всего лишь на год старше моего отца, но как же, по сравнению с ним, был молод отец, и красив, и ловок, и силен. Как уверенно и властно он держался, как непринужденно шагал по земле, насвистывая и зорко оглядываясь по сторонам. Самый тяжелый мешок был у отца да еще охотничье ружье, и все же не заметно было ни малейших следов усталости в его легкой походке.
Валя тоже легко прыгала по камням. На ней была широкополая соломенная шляпка и легкое желтое платье. На маленьких ножках - сандалии. Отец хотел было взять у нее рюкзак, но Валя ни за что не дала и даже рассердилась:
- Что я, маленькая, что ли!.. До чего красивы здесь реки! - заговорила она с отцом, наверное побоявшись, как бы тот не рассердился.- Я никогда еще не видела такую изумительно чистую, бирюзового цвета воду.
- Вот меня и смущает этот оттенок,- заметил отец.-По моим предположениям, здесь должен быть неоткрытый ледник. Но... тогда Ыйдыга была бы мутной.
Селиверстов иногда останавливался, разглядывая встречающиеся на пути растения. В трещинах скал жили своей собственной жизнью кусты кедрового стланика, дикуши, красной смородины и шиповника.
- Камчатский рододендрон! - обратил Селиверстов внимание отца на крупный красный цветок.
Мы шли до семи часов вечера, останавливаясь всего дважды. Один раз для того, чтобы вырыть ползучую кассиону с белыми колокольчатыми цветами на гибкой ножке, другой раз потому, что нашли редкий для здешних мест фимбристилис из семейства осоковых.
- Это же южное растение! - удивился Селиверстов.- Оно растет на Сахалине, в Корее и Японии. Как сюда попало?
- Птицы занесли,- пояснил отец, внимательно рассмотрев низкое неказистое растеньице.
Пока они удивлялись, мы с Валей поделили пополам лепешку. Это все, что мы съели за целый день!
Вечером мы снова вышли к Ыйдыге - прозрачной и светлой, позолоченной оранжевым солнцем.
Быстро разведя костер и поужинав, мы наскоро устроили себе постели из кедрового стланика и все четверо мгновенно уснули на песчаной отмели, возле прибрежных ив и тополей.
Хотя ночью солнце светило как днем, но было почему-то холоднее. Я прижался к отцу - от горячего его плеча исходил слабый запах пота - и спокойно уснул, ничего не боясь. Спину мне грел костер. Первым проснулся Селиверстов. Мы еще спали, а он уже наловил в реке десятка полтора крупных хариусов. Хариусы стояли в ведре вниз головой, чуть покачиваясь. За ночь усталость прошла. Впереди открытие истока Ыйдыги. Уже не терпелось идти, и настроение у всех очень хорошее.
Валя, заспанная, с покрасневшей левой щекой, на которой она спала, ни разу не повернувшись, побежала умываться, перекинув лохматое детское полотенце через плечо. Я побежал вприпрыжку за ней. Ой, какая ледяная вода! После умывания ломило руки, а лицо жгло как огнем.
Позавтракали вареной рыбой, выпили сладкого чаю с печеньем и тут же двинулись в путь густой таежной чащей. В траве алели и желтели цветы. Я нарвал целый веник трав и цветов и отдал Селиверстову. Кое-чем он заинтересовался и стал искать еще.
Пока он искал, Валя говорит:
- Вы знаете, Дмитрий Николаевич, я бы могла путешествовать всю жизнь и никогда бы не соскучилась по городу. Вы смотрите, как здесь хорошо!
- Лето скоро сменится полярной ночью...
