Лев Куббель - Страна золота - века, культуры, государства
Надо, правда, сказать, что некоторые исследователи выражают сомнение в том, что описываемый ал-Бекри порядок наследования власти принадлежал самим сонинке, а не был ими заимствован у соседей-берберов. Выдвигался и такой довод, что эпизод с правителем Баси — скорее исключение, единичный случай, поскольку, как уже говорилось, сонинке родство считают все же не по материнской линии. Однако данные этнографии свидетельствуют, что даже при отцовском счете родства у этого народа узы между братом матери и ее сыном считаются особо социально значимыми. Больше того, дети мужчины по отношению к сыну его сестры считаются (точнее, конечно, именуются) «рабами».
К тому же, по обычаю сонинке, правитель — тунка — назначает себе как бы заместителя для ведения, так сказать, текущих дел. Заместитель этот избирается им из числа младших по поколению родственников и именуется «дитя правителя» — тунка леминне. Формально это не наследник верховной власти, но все ее реальные рычаги оказываются в его руках, особенно если сам тунка уже стар и слаб. Не правда ли, последнее обстоятельство очень напоминает то, о чем говорит нам ал-Бекри? Да и фонетическое сходство имени упоминаемого им правителя с титулом заместителя несомненно...
Если же речь шла все-таки о материнском роде, то в сообщении ал-Бекри мы сталкиваемся, как видно будет из дальнейшего, именно с поздним материнским родом как с одним из свидетельств того, что Древняя Гана далеко не покончила еще с остатками родового строя, такой организации общества, при которой оно еще не делилось на враждебные классы. Конечно, это не главный, но все же существенный довод в пользу такого тезиса.
Рассказ ал-Бекри содержит и еще одну любопытную деталь. Я имею в виду то, что «везиры царя делали это неясным для людей, а царю обиняками объясняли, что ему говорить» (т.е., попросту говоря, скрывали от подданных слепоту правителя). Дело в том, что у очень многих народов мира, и не только у африканских, физическое здоровье правителя, его, так сказать, телесная полноценность, считались непременным условием отправления им своих социальных функций. Не будем забывать, что на определенной стадии развития правитель, с одной стороны, олицетворяет целостность, благополучие, физическое и нравственное здоровье коллектива, выступая в качестве символа последнего. С другой же стороны, он так или иначе представлял этот коллектив и как посредник между живыми и предками, между людьми и силами природы, от которых зависели судьба, а нередко и самое существование этих людей. Естественно, что в глазах соплеменников столь многотрудные обязанности он мог выполнять, лишь будучи абсолютно здоровым, сильным человеком.
В то же время смена правителя вносила определенные, порой довольно разрушительные моменты в установленный и привычный порядок вещей, особенно когда имелось несколько в общем-то равноправных претендентов на власть. Не так уж редко вопрос о том, кто станет верховным правителем, решался в ожесточенных военных столкновениях. И отсюда понятно стремление ближайшего окружения дряхлеющего носителя власти подольше скрывать от соплеменников и признаки такого дряхления, и даже его смерть. Древняя Гана, видимо, отнюдь не была в этом смысле исключением.
«Город Ганы»
Пойдем дальше. «Город Ганы, — продолжает свой рассказ ал-Бекри, — это два города на равнине. Один из них — город, который населяют мусульмане; это большой город, в нем двенадцать квартальных мечетей. Одну из них они сделали соборной, и в ней есть имамы, муэдзины и чтецы Корана; есть в ней и законоведы, и люди науки. Вокруг города располагаются пресные колодцы, из них пьют жители и над ними выращивают овощи.
А город царя расположен в шести милях от этого; называется он ал-Габа. Между обоими городами — сплошные жилые кварталы, постройки сделаны из камня и дерева акации. У царя есть дворец и купольная беседка, все то окружено стеноподобной оградой. В царском городе есть мечеть, в ней молятся те из мусульман, кто приезжает к царю; мечеть эта поблизости от помещения царского совета. Вокруг царского города расположены купольные постройки, и рощи, и заросли, в которых живут их колдуны — а это те, кто хранят веру их жителей. В этих зарослях находятся их идолы и погребения их царей. Рощи те охраняются, никто не может в них войти, и неведомо, что в них такое. И там же — царские тюрьмы; если в них кто-либо бывает заточен, люди не имеют более о нем сведений».
Мы видим по рассказу ал-Бекри, что в Гане стойко сохранялись верования ее жителей, ничего общего не имевшие с исламом. Сохранялся авторитет жрецов, которых арабский писатель называет колдунами. Сохранялись и священные рощи, где хранились «идолы» — скорее всего, изображения предков. Все это говорит о том, что в обществе еще сильны были родовые пережитки, что ислам, религия общества классового, почти не затронул коренное население страны.
Нам становится ясно, что ни правитель, ни ближайшее его окружение еще не стали мусульманами. «Город царя» и «город мусульман» составляли два разных, расположенных на значительном расстоянии друг от друга района столицы. Мусульманами в городах Западного Судана были в то время главным образом выходцы из стран, лежащих на средиземноморском побережье Африки. И первое место среди них занимали купцы. А за купцами потянулись мусульманские законоведы — факихи, священнослужители, просто разношерстные авантюристы, привлеченные рассказами о богатствах «страны черных». Весь этот пестрый люд селился в особых кварталах, где строил себе дома по привычным образцам, жил своей особой жизнью, совсем иной, чем та, какой жило окружавшее его коренное «черное» население. Такие кварталы существовали и тогда, и много позже во всех крупных торговых центрах Судана. Даже в Гао, где к этому времени, т.е. к XI в., царский род был уже мусульманским, продолжало сохраняться деление на «царский город» и мусульманские кварталы — об этом рассказывает нам тот же ал-Бекри.
При этом из сообщения ал-Бекри мы хорошо видим, насколько велик был мусульманский город в столице Ганы. Двенадцать квартальных мечетей — это значит, что в городе было не меньше двенадцати кварталов. К тому же одна из мечетей служила соборной, общегородской — помните: «и в ней есть имамы, муэдзины и чтецы Корана»? Да еще и специальная мечеть для царских гостей в «городе царя». Так что мусульман в ганской столице было довольно много.
И все же они составляли лишь меньшинство населения: ведь на пространстве в шесть миль, т.е. около 12 км, разделявшем мусульманские кварталы и царскую резиденцию, жили «черные» африканцы, коренные обитатели столицы. К сожалению, африканские жилые районы почти не сохранились, при раскопках ученым удалось обследовать главным образом бывший мусульманский город. Но и эти, раскопки, хотя материал о них датируется временем более поздним, чем эпоха ал-Бекри, а именно началом XIII в., дали очень много интересного.
Не сразу удалось установить, где располагалась столица Древней Ганы. Руководствоваться приходилось главным образом теми расстояниями, которые приводят арабские географы, сообщая о путях через Сахару и прилегающие к ней районы Западного Судана. И даже название столицы не было толком известно: арабы — те же ал-Бекри и ал-Идриси, — как мы видели, именовали ее просто «городом Ганы» или «городом царя Ганы». Название «Кумби» впервые появляется в исторической хронике, законченной вТомбукту в середине XVII в., через несколько веков после окончательного падения первой средневековой державы Западного Судана. Да и там сказано только: «Городом царя был Кумби — большой город». Так что до того как в начале нашего века с этой хроникой познакомились французские ученые, никто бы не смог с какой-то долей определенности сказать, где же все-таки лежал этот легендарный «город Ганы».
Помещали его и к западу от Томбукту, и в районе сахарского города Валата, и к югу от него, в окрестностях нынешнего селения Нема в южной части Мавритании. Только в 1913 г. жители Валаты проводили французского исследователя Огюста Боннель де Мезьера на городище Кумби-Сале в сотне километров к северо-западу от города Нара почти у самой границы нынешних Мали и Мавритании, на мавританской ее стороне. Боннель де Мезьер, даже произведя пробные раскопки, не решился еще поверить, что перед ним — развалины столицы Древней Ганы. Только 11 лет спустя другой французский ученый, уже упоминавшийся раньше Морис Делафосс, сопоставил местоположение Кумби-Сале с теми маршрутами и расстояниями, о которых сообщали средневековые географы. И такое сопоставление позволило наконец Делафоссу твердо сказать: да, огромное городище Кумби-Сале — это бывшая столица Ганы. Но лишь через 15 лет на городище на короткое время появились археологи, а планомерные раскопки были проведены и того позже: в 1949—1951 гг.
