Рене Фюлёп-Миллер - Святой дьявол - Распутин и женщины
Епископ потерял терпение, писарь нервно играл пером, и остальные члены комиссии уже подумывали о том, чтобы подняться и заявить об окончании дела. Тут отец Петр, дрожа всем телом от бессильной ярости, вскочил со своего места, трижды быстро перекрестился и закричал:
- Крестьяне уже во власти Антихриста! Их устами говорит дух лжи! Пусть высокая комиссия сама убедится в кощунственных деяниях гнусного подвального проповедника.
И комиссия решила послать отца Петра в сопровождении жандарма в дом Ефима; они отправились, духовный служитель проводил мирского до входа в подвал и остался ждать, пока жандарм невозмутимо спускался вниз.
Когда жандарм переступил порог подземелья, Григорий лежал на полу, молясь. Он молился так неистово, что потрясенный жандарм, бывший простым и богобоязненным крестьянином, преклонил колена прямо на пороге и тоже начал молиться. Григорий заметил его, стража закона, благоговейно стоящего на коленях, подошел к нему, осенил его крестным знамением и произнес слова такие удивительные, каких жандарм до этого никогда не слышал. Потрясенный жандарм схватил благословляющую руку святого и поцеловал ее; затем совершенно неожиданно для себя произнес: "Отец Григорий, прости мне мои грехи!" На обратном пути к холму жандарм был очень молчалив, не обращал внимания на расспросы шедшего рядом с ним священника. Перед комиссией жандарм коротко доложил, что не заметил ничего подозрительного, что и было надлежащим образом занесено в протокол. Поэтому епископ не нашел возможным предпринять что-либо против Григория Ефимовича Распутина и ограничился решением вести за проповедником из подвала официальное наблюдение.
Комиссия покинула Покровское, и отец Петр вынужден был, к своему безграничному разочарованию, признать, что практически ничего не добился. Весть о чудесном преображении жандарма быстро обошла крестьян и послужила еще одним доказательством святости "отца Григория". "Отец Григорий" жандарм был первым, кто так назвал кающегося, - это имя переходило теперь из уст в уста. Деревенский парень Гриша превратился в "отца" и "старца", и тем самым завершился последний акт его превращения в святого. Вскоре слава о новом старце распространилась далеко за пределы Покровского и достигла близлежащих губерний. Вскоре из отдаленных сел и городов потянулись богомольцы, чтобы увидеть и услышать "отца Григория". Дом старого Ефима превратился в место паломничества, крестьяне толпами теснились у входа в подпол, где обитал Григорий Ефимович, один из многочисленных божьих странников, чтобы оттуда, из лона матери земли, возвестить миру слово истины, Евангелие пилигрима, правду "человека из подземелья".
Ничто так не способствовало авторитету Распутина, как то обстоятельство, что власти взяли его под надзор. Разве не пытались стражи мирской власти заковать в кандалы посланца божьего, упрятать в темницу и распять на кресте. Вот и теперь Григорий, подвергшийся преследованиям за свою святую веру, стал мучеником и провозвестником истинного и божьего слова.
На полевых работах, в домах, на лавках у ворот, среди рыбаков и в укромных подземных убежищах сектантов снова и снова заводились разговоры о чудесных делах нового святого. Вспоминали, как он прекратил дождь и как спас одну монашенку из лап дьявола; теперь уже никто не сомневался, что тем загадочным чужаком был не кто иной, как отец Григорий.
Прошло три недели с того времени, как Григорий начал свое суровое покаяние, на двадцать первый день он должен был снова появиться среди людей. Уже ранним утром этого знаменательного дня во дворе и на улице перед домом Ефима собралось много народа, желающего присутствовать при торжественном появлении святого, окончившего покаяние.
На рассвете послышались душераздирающие, молящие вопли, а затем раздался ликующий псалом, после чего голос чудо-человека смолк и ожидающая толпа замерла, затихла. Безмолвно, не двигаясь, затаив дыхание, стояли крестьяне, когда в дверном проеме подземного укрытия из полумрака показалась сильная худая фигура кающегося. Его лицо было бледным до желтизны, как будто вылепленным из воска. На изнуренном, осунувшемся после долгих самоистязаний лице резко выделялся нос. Медленными, исполненными достоинства шагами вышел он из дверного проема и пошел через двор, сквозь ожидающую толпу. От фигуры веяло величавой серьезностью, но светлый взгляд водянисто-голубых глаз светился добротой, весельем и радостью. Крестьяне падали перед ним на колени, целовали ему руки и кричали:
- Отец Григорий! Наш спаситель!
Он остановился, поклонился толпе и, благословив, сказал:
- Я пришел провозгласить радостную весть, которой научила меня мать-земля, весть о спасении во грехе.
Медленно шел он вниз по длинной улице, берегу Туры, и везде, где бы он ни появлялся, перед ним почтительно склонялись люди. Постепенно около него образовался полукруг из молодых девушек и женщин, окруживших его, словно живым венком. Время от времени с веселым, искрящимся взглядом обращался он к одной из них и благословлял ее. Некоторые крестьяне бросались целовать одежды этих женщин, избранных "святым".
На берегу Туры он остановился, повернулся к толпе, прочитал торжественную молитву, благословил людей, следовавших за ним, затем велел им возвращаться, оставив возле себя только нескольких женщин.
Глубоко потрясенные крестьяне по пути домой не раз оборачивались и видели, как "святой", окруженный толпой учениц, направился к видневшемуся за степью лесу и скрылся в нем.
Глава четвертая
Перед верховным духовенством
Студенты и профессора Духовной академии, уже не один час стоявшие в длинном, ведущем к монастырскому приюту, коридоре окружали странного сибирского мужика, почитаемого у себя на родине уже давно святым. Простым паломником пришел он в столицу именно в то время, когда семинаристы с особым прилежанием сидели с утра по поздней ночи, склонившись над толстыми фолиантами. Старец появился в Академии и попросил приюта. И вот теперь студенты и их наставники, привыкшие даже во время отдыха частенько спорить о толковании какого-либо слова и даже буквы в Священном Писании, стояли около этого сибирского крестьянина и с напряженным вниманием слушали его необычные речи.
Когда он появился здесь во время заутрени, студенты наблюдали за ним с вялым интересом, как за обычным странником, пришедшим из далекой сибирской губернии. Внешний вид богомольца показался им все же своеобразным, они справились о том, кто такой этот чужак, и узнали, что Григорий Ефимович Распутин - чудодей из Тобольской губернии и на своей родине уже неоднократно привлекал к себе внимание.
В Петербургской Духовной семинарии тоже нередко появлялись глуповатые мужики и останавливались в приюте, поэтому молодые семинаристы походя задали несколько вопросов этому странному чудаку. С немного высокомерной снисходительностью, как обыкновенно говорят ученые, хорошо разбирающиеся в сложных вопросах богословия, они расспрашивали сибирского крестьянина о том о сем, не ожидая услышать что-либо значительное, а скорее, чтобы посмеяться над новым беспомощным чужаком. Но вскоре ответы Распутина заставили студентов прислушаться, потому что в них звучала удивительная уверенность, которая не могла не произвести впечатления. Студенты задавали все новые вопросы, вокруг него росла толпа. Ответы странника возбуждали все более живой интерес.
Некоторые семинаристы славились своим искусством вводить в заблуждение оппонента и ловить его на противоречиях; одного из них привлекла возможность блеснуть своим искусством перед этим простым мужиком, и он забросал его весьма непростыми вопросами о Троице и других столь же сложных материях. Все слушатели с любопытством следили за крестьянином и ждали, каким же образом тот, не привыкший к трудному ходу мыслей богослова, будет на них отвечать.
Григорий Ефимович, сибирский мужик, следил за сложнейшими рассуждениями семинариста внимательно и спокойно, что свойственно деревенским людям: своими маленькими ясными глазами без малейшего смущения смотрел он на молодого богослова и ждал, пока тот не выговорится. Затем, помолчав некоторое время, как будто прокрутив в уме все услышанное, дал ответ. Он был очень короток, состоял всего из нескольких выразительных фраз, но тем не менее все, что он сказал, оказалось ошеломляюще убедительным. Один за другим пытали семинаристы счастья, но с каждым случалось то же самое. После изложения своих аргументов они получали от Григория Ефимовича спокойный и точный ответ, и все слушатели, должны были признать, что никто из них не смог бы так быстро и безошибочно ответить на поставленные вопросы.
После того как этот допрос продлился достаточно долгое время, характер его начал существенно меняться: если сначала высокообразованные молодые семинаристы позволяли себе подшучивать над простым мужиком, то теперь они почувствовали что-то вроде восхищения этим человеком, который никому не позволял сбить себя с толку, а напротив, на все давал простой, серьезный и правильный ответ. И если теперь они задавали ему вопросы, то не для того, чтобы привести Распутина в замешательство, а потому, что им действительно хотелось получить от него разъяснение какой-либо для них самих непонятной проблемы. Теперь они уже стыдились своего высокомерия и впервые в них закралось подозрение, что книжные познания не есть единственный путь к мудрости. То один, то другой из них обращался к Евангелию и вспоминал, что и слова Священного Писания были просты и бесхитростны, как и речь этого крестьянина. То, что они напрасно пытались понять долгими ночами, склонившись над книгами, для старца казалось само собой разумеющимся. Как же случилось, что он не запутался в длинных разглагольствованиях, рассуждениях, подобно им самим или даже их учителям, и более того, сумел в нескольких словах ясно и твердо выразить самую сущность.
