Иван Попко - Черноморские казаки (сборник)
Каждый год закупается в Черноморье наибольшим количеством рогатого скота 30 тысяч, овец 150 тысяч и лошадей 5 тысяч голов, на сумму от 800 тысяч до миллиона рублей. Шерсти, кож и сала вывозится на 100 тысяч рублей. За пару волов платится на месте 30–125, за корову 10–20, за овцу 2–3 1/2 и за лошадь 20–80 рублей. За пуд кож бычьих 5, за пуд шерсти простой 2 и за пуд сала 3 руб.
Рогатый скот и овцы выгоняются из Черноморья в Воронежскую губернию, откуда большая их часть, живьем или в продуктах, идет в обе столицы. Лошадей гоняют на ярмарки в Ростов и Бахмут, откуда лучшие, из вторых или третьих рук, достигают Бердичевской ярмарки. За удовлетворением домашних требований в дивизион лейб-гвардии, в конные полки и войсковую артиллерию, черноморские табуны снабжают лошадьми артиллерию, конно-подвижные парки и полковые обозы кавказской армии. Этими же лошадьми ремонтируется отчасти и нижегородский драгунский полк. За подъемную лошадь платят до 40, за ремонтную до 80 руб., редко дороже. Черноморская лошадь имеет шею плотную и короткую, голову большую – что отнимает у нее статность, легкость и способность сбираться на мундштуке. Зато она крепко сложена, сильна, тверда на ногах, крайне переносчива, неразборчива в корме, чутка и памятлива; при всем этом, однако ж, дика и своенравна, и больше имеет нужды в узде, чем в шпоре. На это у казаков ведется поговорка: «кiньску голову знайди, и ту зануздай». В горах Грузии долго сохраняет она память о своих родных равнинах и по ним тоскует; вообще же, не скоро свыкается и скоро раззнакомливается с седлом и упряжью; но когда не выходит из-под седла и из упряжи, трудно найти коня, более способного к походам продолжительным, сопряженным с недостатками и лишениями. Наконец лошадь черноморская, как и все вообще лошади глубоких степей, недоверчива и пуглива. Последний недостаток вселяют в нее с самого раннего возраста ночные нападения волков на табуны[19]. Впрочем, у казаков это еще не большой руки недостаток, потому что он граничит с качеством, в высшей степени похвальным: эта же самая полохливость, подавляя в коне беспечность и сонливость, поддерживает в нем чуткость и осторожность, – а что казаку больше нужно, как не это?
Донская лошадь отличается от черноморской тем, что она выше на ногах и легче, и что шея у нее длиннее и гибче. Черкесская же лошадь превосходит и ту и другую легкостью, соединенной с силой, умеренностью в корме и пойле, добронравием и смелостью. Впрочем, два последние качества в черкесской лошади не столько врожденные, сколько приобретенные. Под оплошным седоком и эта лошадь пуглива. Черкес в седле не спустит рукавов и не оставит нагайки без дела ни на одну минуту. Черкес в седле безжалостный тиран коня; но как скоро вынул ногу из стремени, он делается рабом и нянькой своего усталого скакуна. После арабов никто не школит лошадей так жестоко и вместе не ухаживает за ними с такой заботливостью и нежностью, как черкесы[20].
Ничего похожего на это нельзя сказать про уход за худобами на Черноморье. Их не укрывают от ненастья, им не оказывают никаких пособий, когда губит их зараза. Круглый год скитаются они на подножном корме и довольствуются сеном только в случае сильных морозов, глубоких снегов и гололедицы. Вследствие скудного питания, животные выходят из зимы – кости да кожа (хурда), весной набирают тело, из которого теряют половину среди лета от нужи – комара и мухи, – и только осенью достигают полной сытости, которая и служит им запасом самопитания в зиму.
Плохое содержание, водопои из стоячих вод, гнилостные испарения из болот, злокачественные росы, самое даже скопление животных в большие гурты и другие, еще недознанные причины производят в худобах, а больше всего в рогатом скоте, повальные болезни и падежи. Чума, сибирская язва или карбункул, рак на языке, воспаление легких и кровавая дизентерия опустошают стада рогатых, а оспа, парши и мотлица (tabes hepalis), пуще волчьих поборов, сокращают отары овец. Замечено, что в местах, где нет речек с стоячей водой и где скот поят из копаней, как, например, по хуторам «Гречаной балки», падежи бывают слабее.
К козам не пристает зараза, и самые волки их обходят, не из страха, но единственно из желания не заводить шуму. Лошади подвержены болезням гораздо меньше, чем другая худоба, но зато гибнут они, иногда целыми косяками, от внезапных катастроф зимы, каковы метель и гололедица.
Зимние метели в открытых степях ужасны. Они бурлят иногда по нескольку дней сряду. Среди теплого, ясного и тихого дня воздух вдруг начинает холодеть и мутиться. Небо из синего делается серым. Курганы, пригорки, дороги являются не на тех местах, где вы их привыкли видеть. Знакомые предметы кажутся незнакомыми. Былинка вдали представляется деревом, собака конем. Не задумывайтесь в эти минуты, а то как раз сблудитесь. Потом показываются и медленно кружатся в воздухе легкие снеговые пушинки, и воздух как будто колышется. Потом вдруг – фррр, – самый большой мех Эола лопнул и снег начинает сыпать хлопьями. Наконец, небо и земля исчезают; все воздушное между ними пространство наполняется густой снежной пылью, которая забивает человеку зрение и дыхание. Теперь уж не до езды, – поверните коня из-за ветра и стойте. И слышно ли вам, как ревут где-то недалеко стада?.. Буря срывает их с становищ, крутит и мечет на все стороны. Над курганами, оказывающими сопротивление стремительному потоку воздуха, вздымаются смерчи. В эту недобрую годину волки рыщут стаями и беспощадно режут отбившихся от кучи животных. Рогатая скотина и овца стоят крепче против натисков непогоды; они сколько-нибудь свычны с базом, за ними могут следовать пастух и собака. Верный пес идет за стадом и тогда, как уж оно разбито бурей и покинуто пастухом. Но лошадей, гуляющих вольными табунами по широкому раздолью, буря, случается, заносит без вести, иногда сбрасывает с обрывистых берегов в море и в лиманы, где они идут под лед или гибнут от голода в снежных сугробах, сбившись в кучу и обгрызая одна другой гривы и хвосты.
Другое, гибельное для худоб, явление зимы в степи, – гололедица. Ее производит мороз, прервавший шедший дождь, – что так обыкновенно под этим изменчивым небом. От гололедицы особенно терпят лошади. На их долю заготовляются на зиму самые скудные запасы сена, потому что природа дала коню способность добывать себе сухой подножный корм, «калдан», копытом из-под снега. Но эта способность оказывается недействительной, когда посохшая на корне трава покрывается ледяной корой, не уступающей ударам твердого копыта. Тогда глаз видит, да зуб не имет, – и бедный конь, набив себе без пути ноги и понурив голову, испытывает мучения Мидаса.
Независимо от невзгод метеорологических, бывают бедственные годы – засуха, повсеместный неурожай трав. Тогда крайность доходит, среди зимы, до того, что сдирают с хат старые соломенные крыши и обращают их в корм голодающим животным. Бывают и частные случаи, ввергающие худобохозяев в отчаянное положение. Осенний пожар, запущенный в степи для очищения старых полей от сорных растений, возьмет иногда направление к сеннику и уничтожит сотни тысяч пудов сена – обеспечение существования нескольких тысяч животных. Так в недавние годы погиб богатейший в Ейском округе скотный завод Бардака, преемника Цымбала, славившегося рогатой худобой еще в Запорожье. Уже в позднюю осень степной пожар истребил обширные бардаковские сенники. На ту же беду подскочила жестокая и продолжительная зима. Надобно было приобретать сено и солому по неслыханно дорогим ценам, а под конец зимы не было уже возможности достать их ни за какие сокровища. Худоба начала валиться, и конец был тот, что из двух тысяч голов рогатого скота отборной, известной на весь округ породы вышло из зимы только двести штук. Несчастие это сразило и самого худобовода: сильный человек запорожского закала и покроя, человек, которому стоило только схватить дикого быка за рога, чтоб смять его, как козленка, запечалился, слег и больше не вставал.
Про неурожайные годы сама природа учредила на Черноморье запасные магазины кормов, большая часть которых замкнута, однако ж, для худоб, на все время, пока будет оставаться отворенным храм Януса на границе. Это плавни, или глубокие болотистые займища, загроможденные всяким растительным хламом, на который нет засухи и неурожая и которым можно не побрезговать в нужде. Плавни Кубани, как театр линейной казацкой войны, – театр с самым слабым освещением, – неприступны для мирных стад и табунов. Но в другие плавни, отодвинутые от линии и от хищничества горцев, крупные худобы приходят искать спасения от голодного мору. Особенно сбиваются они в низовьях Протоки и около заливов Ахтарского и Бейсужского. И тогда сходятся на одной черте два, столь различные, промысла – худобоводство и рыболовство. Чем пользуясь, мы перейдем к рыболовству.
В морских и речных угодьях Черноморья ловятся: осетр, как величали его сластолюбцы Древнего Рима, юпитеров мозг; севрюга, визг, или шип – помесь осетра и севрюги; белуга, сула, иначе судак; чебак, иначе лещ; тарань, сазан, населяющий лиманные и речные воды и поражаемый слепотой, когда буря или охота странствовать завлекут его в горько-соленые пучины моря; сом, долговечный жилец кубанских суводей; сельдь, редкий гость восточных берегов Азовского моря, селява или шамая, рыбец, кефаль, которой икра высоко ценится константинопольскими греками; камбала[21]; тучный скат (rasa pastinaca) и дельфин.
