Томас Кендрик - Друиды
Более непосредственное внешнее воздействие, чем отдаленные и косвенные влияния, проистекавшие из Азии или Африки, исходило от берегов и островов Эгейского моря; и на мой взгляд, вряд ли можно сомневаться в том, что западноевропейская керамика медного и бронзового веков, например, создавалась в основном по образу и подобию эгейских изделий, обращавшихся в Европе в III и II тыс. до н. э. Это воздействие проникало в нашу страну с двух сторон, во-первых, через Дунайскую долину и, во-вторых (менее значимый путь), через Средиземное море и по атлантическим торговым путям. Однако в случае Галлии и Британии будет столь же сложно доказать подлинное вторжение народа из Эгейского ареала в этот ранний период, и самое большее, что мы можем утверждать, — то, что в области Дуная связь с Эгейским бассейном была достаточно прочной, чтобы привести к образованию духовной общности, которая позднее могла оказать влияние на западноевропейские верования во время формирования кельтской культуры. Однако выдвигая даже такое утверждение, мы ступаем на скользкую почву, так как воспроизводство модных стилей не доказывает сближения верований; будет уместнее, отметив неопределенную возможность, при которой эгейские представления могли проникнуть в Северо-Западную Европу, перейти без дальнейших рассуждений к примерам явных контактов между Западным Средиземноморьем и внешним миром.
Первым народом, проникшим на запад издалека, были финикийцы. В конце II тыс. и начале I тыс. до н. э. слабостью Египетской и Ассирийской империй воспользовались цари Тира, сумевшие создать государство, добившееся значительных успехов в торговле, колонии и торговые поселения которого (рис. 8) образовались в Малой Азии, на африканском побережье, на Кипре, Мальте, Сицилии, Сардинии и, наконец, в Испании. В 814 г. до н. э. финикийцы основали Карфаген, а в VIII в. они заложили свой знаменитый опорный пункт в Испании, Гадес (Кадис). Так что в начале I тыс. до н. э. мы впервые встречаем бесспорный пример присутствия иноземцев из отдаленных земель в средиземноморском преддверии Галлии. Однако практически неоспорим и тот факт, что Галлия не была затронута финикийской экспансией. Финикийское влияние в. Испании значительно и, несомненно, его следы можно различить на Балеарских островах и на Сардинии, но на побережье Галлии еще не было найдено никаких свидетельств пребывания здесь переселенцев с Востока[69]; и кроме того очевидного факта, что в более поздний период карфагенского доминирования это побережье было открыто для набегов финикийских пиратов или случайных визитов пунийских торговцев, нам не на что обратить внимание.
Рис. 8. Карта средиземноморского бассейна с указанием финикийских колоний
В этом месте нам представляется необходимым сделать небольшое отступление и отметить, что у нас нет никаких данных, позволяющих предположить, что финикийцы доплывали на севере до островов Силли или юго-западных берегов Англии. Если же им требовались какие-либо товары из этих северных областей в дополнение к тому, что можно было купить на богатых рынках их колоний и торговых поселений, то эти товары доходили до них после ряда перевозок косвенным путем. В данном случае опять мы не говорим о принципиальной невозможности того, что сами финикийцы осмеливались забираться так далеко на север; мы можем лишь утверждать, что после множества раскопок, проведенных в Англии и на Силли, не было найдено никаких следов их пребывания и ни одной культуры, хотя бы отдаленно напоминающей финикийскую[70]. Следует вспомнить еще об одном обстоятельстве. Три или четыре столетия спустя, когда финикийская талассократия уже прекратила свое существование и ее былую мощь представлял один лишь Карфаген, два пунийских флотоводца были посланы в мореплавание для открытия новых земель. Один из них, Ганнон, отправился на юг исследовать Африку, а другой, Гимилькон, поплыл через Гибралтарский пролив на север вдоль атлантического побережья Испании. Преодолев невероятные трудности, в конце концов он добрался до острова Уэссан у берегов Бретани, который, как считается, наряду с соседними островами служил складом металлических изделий на торговом пути из Корнуолла. История Гимилькона, насколько ее можно восстановить по стихам Авиена[71], с ее рассказами об опасностях долгого штиля и густого тумана, об огромных массах плавающих водорослей, мешающих продвижению корабля, о необозримых пространствах, на которых вода едва прикрывала песчаное дно океана, о гигантских диких чудовищах, осаждавших мореплавателей, с полной очевидностью доказывает справедливость замечания о том, что такое путешествие относится к тому же роду экспедиций в неведомые просторы, что и плавание Колумба в Америку[72], или оправдывает ее сравнение с современными полярными исследованиями[73]; и у нас нет ни малейших оснований полагать, что Гимилькон отправился просто навестить торговые пункты своих финикийских предков.
Финикийцы были не первыми представителями более высокой цивилизации, с которыми столкнулись обитатели Галлии; первыми были греки. В конце VIII в. до н. э. началось мощное колонизаторское движение ионийских греков, а в VII в. фокейцы, следуя путем знаменитого плавания Самиана Колайоса[74], уже пересекали водные просторы, чтобы исследовать западные рынки. Именно они, по словам Геродота[75], первыми познакомили греков с Адриатикой, Тирренией (Этрурией) и Иберией. Фокейцы сохраняли свое морское могущество до конца VI в. до н. э. В течение этого периода они не только закрепились в Испании[76], где они быстро столкнулись с финикийскими или, вернее, карфагенскими интересами, но и основали колонию в самой Галлии, несомненно оттесненные на север в устье Роны в результате соперничества на южных рынках (рис. 9).
Рис. 9. Карта средиземноморского бассейна с указанием греческих колоний
Основание греческой колонии в Массилии (Марселе) около 600 г. до н. э. положило начало прямому вторжению чуждого и могущественного влияния внешнего мира в земли, которые мы назвали друидическими провинциями; а поселение нового народа, распространение их торговых стоянок вдоль Ривьеры и их путешествия вверх по Роне до Арля и Авиньона сыграли немаловажную роль в истории Галлии.
Было бы преувеличением сказать, что греческое влияние распространялось на всю Галлию или даже что оно было заметно на большом удалении от прибрежных областей в первое столетие после образования колонии. Однако в целом результатом прибытия греков и их долгого пребывания на берегах Галлии явилось глубокое изменение галльской цивилизации.
Естественно, эти изменения особенно заметны в местном искусстве и ремеслах. Наряду с многими другими вещами варвары научились строительству, т. е. точному и научному возведению зданий из квадратных камней приемлемых для обработки размеров. В области каменных сооружений до сих пор они были знакомы лишь с грубой мегалитической архитектурой раннего бронзового века, которая применялась в лучшем случае лишь в отдельных районах и теперь использовалась очень редко[77], или с такими простейшими приемами, как облицовка зданий каменными плитами. Однако теперь они получили возможность научиться канонам строительного искусства в греческой манере, и интерес вызывает то обстоятельство, что в своих первых и самых непритязательных попытках подражать пришельцам, как, например, при возведении стен некоторых оппидумов, они не раз использовали один греческий (и этрусский) прием[78], а именно соединение каменных блоков, в которых вырезались пазы, с помощью деревянных шипов (рис. 10). И в дополнение к архитектурному искусству, которое варвары в конечном итоге стали применять при строительстве домов и городов, другим важнейшим нововведением явилось принятие и использование греческой монетной системы, привившееся спустя несколько столетий (рис. 11).
Рис. 10. Деревянные шипы и каменные блоки с пазами в виде рыбьих хвостов, Одилиенберг, Эльзас (по Форре)
Рис. 11. Статер Филиппа Македонского и галльские монеты, выполненные по его образцу
Юстин подытожил воздействие греческого влияния, исходившего из Массилии, в хорошо известном отрывке, который, несмотря на кажущийся избыток энтузиазма, тем не менее вполне соответствует действительности. По его словам[79], галлы научились более цивилизованному образу жизни, умерившему их прежнее варварство; они научились возделывать землю, ухаживать за виноградниками и выращивать оливы, а также обносить свои города стенами. Более того, они научились жить по законам и достигли столь высокого уровня цивилизованности, что казалось, будто не Греция переместилась в Галлию, а Галлия в Грецию.
