Константин Горшенин - Нюрнбергский процесс, сборник материалов
Риббентроп: Я могу точно ответить на этот вопрос. Я слышал от фюрера, когда я несколько позже поехал в Лондон, что события в Австрии проходят примерно так, как об этом было договорено в Берхтесгадене. И это вообще первое упоминание об австрийском вопросе, которое осталось у меня в памяти. Каких-либо особых наблюдений в эти дни я не сделал. Возможно, что сегодня я не помню некоторых подробностей, так как прошло уже много лет.
Файф: Посмотрите на две следующие записи в дневнике Иодля ― «15 февраля. Вечером опубликовано официальное коммюнике о положительных результатах конференции в Оберзальцберге. 16 февраля. Изменения в австрийском правительстве и общая политическая амнистия». Вы помните, я говорил вам, что Шушниг подписал документ и что было поставлено условие о том, чтобы разрешить эти вопросы в течение трех дней. В течение трех дней действительно было созвано совещание о результатах мероприятий и было объявлено об изменениях в Австрии в соответствии с вашим письмом Шушнигу. Вы видите, что это ясно, не правда ли?
Риббентроп: Как я вам сказал, о трех днях мне ничего неизвестно, но то, что эта встреча будет иметь умиротворяющие последствия, это было совершенно ясно.
Файф: Вы называете это «умиротворением»? Вы хотите, чтобы Трибунал принял ваше утверждение, предполагая, что подсудимый Иодль говорит правду, или предполагая, что подсудимый Кейтель сказал ему, как утверждает Иодль, что эта подготовка к военным действиям должна быть реализована, что все это не представляет собой наиболее сильного политического и военного нажима, какой мог быть сделан на канцлера иностранного государства?
Риббентроп: Если рассматривать эту проблему с моей точки зрения, то это не так. Здесь речь идет о проблеме, которая при определенных условиях могла бы привести к войне в Европе, и я считал и говорил в Лондоне Галифаксу, что эта проблема должна быть разрешена и это будет лучше, чем если в Европе будет существовать такой назревший нарыв.
Файф: Я не хочу подсказывать вам. Подразумеваете ли вы под вашим последним ответом, что было лучше всего оказывать политическое и военное давление на Шушнига до тех пор, пока эта проблема не будет разрешена? Это ваша точка зрения?
Риббентроп: Если бы таким путем мог быть предотвращен конфликт, то есть война, я считаю, что этот путь был бы наилучшим.
Файф: Скажите мне, почему вы и ваши друзья держали Шушнига в тюрьме в течение семи лет?
Риббентроп: Этого я не знаю. Мне кажется, что тогда Шушниг, очевидно, сделал что-либо такое, что нарушало интересы государства. Подробностей этого дела я не знаю. Но если вы говорите о тюрьме, то я должен сказать, что помню, как фюрер часто говорил и особо подчеркивал, что с Шушнигом следует обращаться особенно хорошо и вежливо и что он находится не в тюрьме, а в обыкновенном доме, что даже его жена находится вместе с ним и т.д. Больше я ничего не могу сказать.
Файф: Вы не хотите сказать «в тюрьме»? Я заменю это слово словами «Бухенвальд» и «Дахау». Он был и в Бухенвальде, и в Дахау. Вы думаете, что он наслаждался пребыванием там?
Риббентроп: О том, что Шушниг находился в одном из концентрационных лагерей, я впервые услышал здесь, — раньше я об этом не знал.
Файф: Сейчас переходим к другой теме. Я намереваюсь задать вам несколько вопросов относительно вашего участия в делах Чехословакии.
Согласитесь ли вы со мной в том, что в марте 1938 года министерство иностранных дел, то есть вы, через вашего посла в Праге взяло под свой контроль деятельность партии судетских немцев, возглавляемой Конрадом Генлейном?
Риббентроп: Это неправильно.
Файф: Слушайте, когда я буду зачитывать выдержки из письма к вам от вашего посла. Я хотел бы сослаться на первый абзац. «Линия германской иностранной политики, как она проводится германской миссией, исключительно решительна в отношении политики и тактики партии судетских немцев. Мои директивы», то есть вашего посла, «должны неуклонно выполняться». Параграф 2: «Публичные выступления и пресса также должны быть согласованы со мной. Состав издательства «Цейт» должен быть усилен». Параграф 3: «Партийное руководство должно проводить свою непримиримую линию, что в конечном итоге может привести к политическим осложнениям и к принятию линии постепенного продвижения интересов судетских немцев. Я должен принимать участие в решении всех поставленных вопросов, и они также не могут разрешаться без дипломатических мероприятий с моей стороны»...
После того как мы прочли это, согласны ли вы с тем, что деятельность партии судетских немцев должна была проводиться в соответствии с вашими директивами?
Риббентроп: Нет.
Файф: Почему?
Риббентроп: Между партией судетских немцев и многими учреждениями империи существовала связь. И это вполне естественно, так как среди судетских немцев было сильное движение, направленное к установлению более тесных связей с империей, особенно после того, как Гитлер пришел к власти. Эти устремления начали оказывать отрицательное влияние на отношения между Германией и Чехословакией. И это письмо как раз является доказательством того, что я стремился эти бесконтрольные связи между судетскими немцами и империей постепенно каким-то образом взять в свои руки.
Файф: Это не то, о чем я вас спросил. Я спрашиваю вас, как мне кажется, совершенно ясно, показывает ли это письмо, что партия судетских немцев с того времени действовала согласно вашим директивам? Вы еще отрицаете это?
Риббентроп: Да, я отрицаю это.
Файф: Если вы отрицаете то, что я вам говорю, то что же значит письмо вашего посла, который пишет министерству иностранных дел, что линия германской политики, как передает германское посольство, имеет решающее значение для политики и тактики партии судетских немцев? Что же это значит, если не то, что вы сказали, — что партия вела свою работу под вашим руководством? Что же это может быть иное, если это не так?
Риббентроп: Это как раз и означает то, что я сейчас сказал. Посольство хотело упорядочить руководство судетскими немцами так, чтобы эта их подпольная работа не вызывала бы затруднений в отношении между Германией и Чехословакией. Вот каков был смысл этих переговоров с посольством в Праге.
Файф: Давайте, посмотрим, в чем заключалась эта «разумная программа», которую вы предлагали.
На следующий день, 17 марта, Конрад Генлейн написал вам и предложил встретиться лично. Если вы посмотрите на страницу 26, вы найдете записи этой беседы, которую вы имели в министерстве иностранных дел 29 марта с Генлейном, Карлом Германом Франком и еще с двумя лицами.
Я хочу, чтобы вы посмотрели на четыре фразы.
«Имперский министр начал с того, что подчеркнул необходимость провести намечаемое совещание в полной тайне», а затем вы ссылаетесь на совещание фюрера с Конрадом Генлейном, которое имело место накануне днем.
«Очень важно предложить максимальную программу, конечной целью которой будет полная свобода для судетских немцев. Но опасно преждевременно удовлетвориться согласием чешского правительства это, с одной стороны создаст впечатление за границей, что найдено решение этого вопроса, и, с другой стороны, это лишь частично удовлетворит судетских немцев»...
Если вы посмотрите на следующую фразу, то там говорится:
«Целью этих переговоров партии судетских немцев с чехословацким правительством, в конце концов, является следующее: избежать вхождения в правительство», — обратите внимание на следующие слова: «расширением и постепенной конкретизацией требований».
«Имперский кабинет сам должен воздерживаться от выступлений перед правительством Праги или перед Лондоном и Парижем в качестве защитника», — обратите внимание на следующие слова: «или умиротворителя в отношении требований судетских немцев».
Политика, о которой я вам сейчас говорю, заключалась в руководстве деятельностью судетских немцев. Последние должны были избежать согласия с чехословацким правительством, избежать участия в чехословацком правительстве, а имперский кабинет, в свою очередь, должен был избегать положения, при котором он бы действовал как умиротворитель. Другими словами, благодаря вашему влиянию на судетских немцев вы предпринимали всяческие меры и делали все, что было в ваших силах, для того, чтобы никакое соглашение не было достигнуто ни в отношении этих трудностей, ни в отношении проблемы меньшинства. Разве это не так? Разве это не то, о чем вы говорили во время той беседы?
Риббентроп: Нет, это не соответствует действительности.
Файф: Дайте свое объяснение. Что же, по вашему, значили эти слова?
Риббентроп: Я пригласил Конрада Генлейна для того, чтобы сказать, что проблема судетских немцев должна назревать постепенно и без эксцессов. Требования судетских немцев уже тогда были большими. Они хотели присоединиться к империи. Это оставалось невысказанным или, в некоторых случаях, открыто высказывалось. Такое разрешение вопроса казалось мне опасным, и мне казалось, что надо это как-то взять в свои руки, ибо иначе это могло привести к войне.
