Всеволод Вихнович - Царь Ирод Великий. Воплощение невозможного (Рим, Иудея, эллины)
Особое статусом обладали священники Храма, согласно традиции это были мужчины — потомки брата Моисея Аарона, иначе говоря, принадлежавшие к колену сына Иакова Левия. Ранее священники, будучи посредниками между Богом и простыми иудеями, сохраняли своё положение только при богослужении в Храме, поскольку святость была дарована всему избранному Богом народу. При македонских властителях священнослужители покорённых народов получили особые привилегии ввиду того, что они не слишком доверяли светским властителям. В связи с этим огромное значение приобрел пост Первосвященника. В 300 году до н.э. Гекатей уже именует его «архиереем», то есть главным духовным вождём иудейского народа. Исторически сложилась традиция, что первенство при избрании Первосвященника принадлежало роду выходцев из аристократической семьи Ониадов, ведущего своё начало от Садока. Садок занимал пост Первосвященника ещё при царе Давида, то есть традиция продолжалась почти 8 столетий.
Особое значение Храму придавало то, что там накапливались приношения святилищу со всего иудейского мира, и, кроме того, он выполнял функции своего рода государственного банка Иудеи, где находились на хранении капиталы и сбережения частных лиц. Священники Храма были освобождены от налогов и получали свою часть от приношений. Эта функция Храма придала посту Первосвященника и его окружению не только религиозное и политическое, но и большое экономическое значение. Поэтому многие дальнейшие события, происходившие в Иудее, в значительной степени могут объясняться этим фактором, хотя, конечно, внешне они сохраняли форму религиознонациональных движений.
Включение в состав державы Птолемеев сразу же вовлекло отсталую крестьянскую Иудею в огромный экономически развитый мир. Для иудеев был открыто экономическое пространство богатейшей страны древнего мира — Египта, и, самое главное, стране было даровано почти сто лет мирной жизни. В Иудее процветали сады, виноградники и оливковые рощи, на разведение которых требуется много лет. Начался интенсивный обмен с метрополией, которая экспортировала в Палестину зерно и ввозила вино и оливковое масло. Соотношение цен на зерно и оливковое масло было таково, что одна оливковая роща давала доход, в четыре или пять раз больший, чем с такой же площади зерновых{19}. На это масло сохранялась царская монополия, и оно хранилось в царских складах.
Птолемеи проводили политику сохранения замкнутости экономики своей империи и поэтому распространяли в ней только собственную серебряную монету. Рост населения Иудеи (при Птолемеях оно увеличилось в 2–3 раза{20}), а также развитие товарно-денежных отношений, привязавшее Иудею к экономике Египта, объясняет интенсивный приток туда еврейского населения и прежде всего в столицу — Александрию Египетскую. Этому, конечно, способствовала и строго централизованная бюрократическая система управления экономикой царства, унаследованная Птолемеями от фараонов. Как уже было сказано, Александрия представляла собой своего рода богатый и цветущий колониальный город, живший за счёт полурабского труда египетского крестьянина. Поэтому попасть туда для эмигранта из бедной крестьянской Иудеи было сравнимо с переездом бедняка еврея из местечка черты оседлости где-то в Восточной Европе в начале XX века в Нью-Йорк. Не все, конечно, добивались успеха, точнее, добивались его немногие, но привлекал эллинский город многим. Среди прочего привлекательным был свободный характер отношений между светскими людьми греческого города, отсутствие строгих религиозных ограничений иудаизма. Соблазнительно, хотя и грешно было видеть зрелища и развлечения эллинского мира с демонстрацей красоты обнажённых женских и мужских тел как в виде изображений богинь и богов, так и в образе актеров и атлетов в гимнасиях и театрах. Это было диковинно для жителей Востока, где даже храмовые проститутки — гиеродулы — закутывались в покрывала.
В Александрии евреи старались селиться обособленно. Но уже многие свободные умы привлекали красоты и гибкость греческого языка, в котором чётко различались гласные, прекрасны были красочные сказания о греческих богах и героях. Более того, многие эллинистически образованные иудеи наслаждались творениями Гомера, Софокла, Эсхила, Эврипида. Великие идеи Платона, Аристотеля, Эпикура, как полагали эти иудеи, могли более убедительно доказать справедливость и разумность иудейского Священного Писания. К 250 году до н.э. иудеи Александрии настолько вжились в царство греческого мира и культуры, что даже появилась греческая Тора — перевод Священного Писания на греческий язык, что сразу же ввело творение иудейского духа в мир эллинской образованности.
Постепенно, но очень быстро формируется тип эллинизированного алекандрийского иудея, облик которого воскрешён волшебной лирой Кавафиса:
Иудей (50 год)
Художник и поэт, бегун и дискобол,
красивый, как Эндимион, Ианфий, сын Антония,
был из семьи, где чтили синагогу,
Он часто говорил: «Благословенно время,
Когда оставив поиски прекрасного
и вместе с ними строгий эллинизм
с его неудержимым поклоненьем
молочно-белым рукотворным формам,
мечтал остаться — сыном иудеев,
святых и мудрых иудеев верным сыном».
Звучала страстно речь его: «Навек
остаться верным сыном иудеев».
Но это лишь слова —
Искусству и Неодолимой Неге
он поклонялся, сын Александрии{21}.
Конечно, такой поэтически обобщённый типаж не был массовым явлением, но тем не менее он отражает широкую эллинизацию иудеев, поселившихся в стране ещё при господстве персов в 6 веке. В отличие от Средних веков иудеи в Птолемеевском Египте занимались различными видами деятельности, были среди них военные, земледельцы, ремесленники, прислуга, мелкие чиновники и гораздо реже — купцы и ростовщики. Появляется обширная еврейская литература на греческом языке. Учёных евреев стала привлекать греческая историческая литература, и они пытались использовать её против своих «учителей» греков, доказывая более глубокую древность своей иудейской традиции. Первым из этих грекоязычных еврейских писателей был Деметрий (221–204 гг.){22}. Затем появились иудеи — эллинистические философы.
Но, разумеется, обособленность иудеев и нежелание поклоняться общеэллинским богам вызывали у греческих жителей Александрии чувство недоверия и отчуждения. Буквально это сформулировано такими словами: «Твои обычаи — возбудят ярость всех людей» (Еврейская Сивилла, II в. до н.э.){23}. Появляется и антииудейская, неточно называемая антисемитской, греческая литература. Способствовала этому и политика чиновничества царского двора, насквозь проникнутого коррупцией. Они за взятки заставляли включать в число полноправных граждан Александрии и богатых иудеев, не порвавших с верой отцов.
Особое положение создалось и в подвластной Птолемеям Иудее. Конечно, храмовая аристократия и элита старшего поколения держались за старый патриархальный образ жизни, довольствуясь подношениями бедных крестьян и ремесленников. Точнее сказать, тем, что оставалось после отчислений царю в далёкой Александрии. Но постепенно появляются и там люди, желавшие поучаствовать в пиршестве рыночно-денежных отношений греко-египетской империи. Оказалось, что и на далёкой её окраине нашлись люди, способные прекрасно проявить столь удивлявшую в Новое время иудейскую изворотливость и деловую хватку. Такими Ротшильдами Древнего мира оказалось семейство Тобии, рассказ о котором сохранился в трудах Иосифа Флавия.
Карьеру Иосифа из рода Тобии и его потомков основательно и подробно исследовал В. Чериковер. Сущность её заключается в том, что представителю этого знатного иудейского, но не принадлежавшего к высшим слоям теократии рода в результате сложных интриг удалось стать официальным представителем (prostates) народа Иудеи перед царской властью в Александрии. Но ещё поразительнее то, что этому человеку, оказавшемуся ловким финансистом, удалось убедить в 230–220 годах до н.э. царя назначить его сборщиком налогов со всей провинции, обещав увеличить сумму в два раза.
Как пишет Чериковер, «это пространство было гораздо более важно для Иосифа, чем маленькая Иудея. Отсюда вытекает его второе действие, а именно, получение от царя права собирать налоги “со всей Келесирии, Финикии, Иудеи и Самарии” (Ant. Jud. XII, 175). Такая деятельность не была связана с внутренним развитием дел в Иудее, и это было предпринято по его собственной инициативе»{24}. Не вдаваясь в подробности, отметим только, что обещание было выполнено в полном объёме.
Как отмечает Чериковер, ни один еврей до этого не достигал такого положения. Для нас интересно то, что как в Иерусалиме, так и в рамках большого эллинистического мира формируется новое поколение иудейской элиты, правда, не отвергающей религию предков. Однако её представители, подобно высшим социальным слоям александийских иудеев, стремятся влиться на равных в эллинистический мир полисной демократии, эллинской культуры и образованности. В конечном счёте речь шла об участии в переделе богатств, получаемых, говоря современным языком, тогдашним эллинистическом «городом» от эксплуатации тогдашней восточной «деревни». Правда, в отличие от современности, экономическая эксплуатация осуществлялась посредством прямого не экономического принуждения подвластного туземного сельского населения.
