Сергей Степняк-Кравчинский - Россия под властью царей
В России нет буржуазии в собственном смысле этого слова, той буржуазии, которая совершила французскую революцию в 1789 году и дала народу руководителей и вожаков. Наша интеллигенция и либералы - большей частью те же бывшие дворяне и мелкопоместные помещики, которым народ не простил зла, причиненного их отцами и дедами.
Таким образом, правительство, сумевшее максимально сосредоточить свои силы, имеет перед собой противника разъединенного и расколотого, физически и морально разобщенного. Стратегическое положение правительства поэтому особенно усилилось. Ловко используя свои преимущества, пренебрегая жизненными интересами народа и продолжая подавлять миллионные массы неграмотных крестьян, самодержавие ведет против интеллигенции непримиримую и беспощадную войну. Двадцать пять лет длится эта война, принимая все новые формы и становясь все более жестокой и отчаянной.
В последующих главах я хочу показать подлинный характер происходящей ныне борьбы и той стадии, которой она достигла. Затем мы попытаемся уяснить вероятные последствия этой схватки.
Часть вторая
ЗЛОВЕЩИЕ МЕСТА
Глава X
НОЧНОЙ ОБЫСК
Ночной Петербург в 1875 году. Часы только что пробили два. Город спит, объятый глубокой тишиной. Широкие пустые улицы, тускло освещенные мерцающими газовыми фонарями, тянутся прямыми рядами, как развернутый строй солдат, и словно отдыхают после суетни и треволнений дня. Исчезли бесчисленные пролетки, запряженные маленькими лошадьми, которые составляют столь своеобразную черту большого города, превращая опустевшие теперь проспекты в нескончаемый поток колес, конских крупов и человеческих голов; редкие извозчики, еще не покинувшие стоянки, тщетно ожидая седоков, крепко уснули в своих дрожках. Дворники больших домов, не отпирая больше гостям и уже не занятые слежкой за подозрительными личностями, спят в подворотнях сном праведников, и одинокому прохожему глухой стук собственных шагов на гранитных плитах напоминает о позднем часе. На углу Литейной и Бассейной стоит на посту городовой. Его обязанность - блюсти порядок в своем околотке и, обходя его дозором, быть начеку; и, когда он прислоняется к стене дома, с фуражкой, глубоко надвинутой на глаза, самый строгий околоточный надзиратель, взглянув на него, не догадается, погрузился ли он в забытье или сомкнул лишь глаза, чтобы поразмыслить о злобе мирской и лучшем способе раскрыть козни нарушителей порядка. Малый без сожаления может предаваться своим одиноким думам. Ночной покой обуздал на время страсти, вожделения и борьбу в окружающем его человеческом муравейнике. Петербург спит первым сном, и все спокойно.
Но что за странная компания таинственно и бесшумно появляется из подъезда большого здания возле висячего моста над глубоким, темным каналом? Люди выходят цепочкой, пока на улице не собралось человек пятнадцать. Повинуясь произнесенной вполголоса команде, встали в строй и быстро заскользили по безлюдным улицам. Часть из них в штатском, другие в форме. Если бы штатские шли в центре, не было бы сомнения о характере этого кортежа, но они идут впереди, ведя остальных за собой, и военные замыкают шествие.
Когда отряд подходит к Литейной, топот ног и звон оружия явно пугают всех, кто их слышит. Задремавший было городовой вдруг вздрагивает, быстро поправляет фуражку, встает во фронт и отдает честь начальнику отряда, однако последний не удостаивает его ответом. Извозчик, проснувшись, трет глаза и со страхом глядит на зловещее видение. Запоздалый прохожий, увидев ночной отряд, поспешно заворачивает в переулок и выжидает там, пока отряд не пройдет мимо; затем, выйдя из своего укрытия, следит за ним взглядом, спрашивая себя, куда он направляется, и, быть может, сожалея, что намеченной жертве, менее счастливой, чем он сам, не удастся уйти из роковых сетей.
Ибо целью отряда является не доброе дело, не желание оказать кому-то помощь. Это идут слуги государства, представители общественного порядка и его хранители, с тем чтобы отстоять силу закона и действовать в его защиту.
Последуем за ними.
Пройдя несколько кварталов, они сворачивают на узкую улицу направо и по команде "Стой!" замирают на месте. Трое из них отходят в сторону и, сблизив головы, совещаются. Затем они расходятся и шепотом отдают распоряжения, все время указывая на возвышающийся рядом большой жилой дом. Эта громада неясно вырисовывается во мраке, словно серый исполин, и занавешенные окна темнеют, будто закрытые веками глаза человека, спящего спокойным сном, не чуя беды. На этот дом будет совершен налет.
Группа разделилась: одни крадутся за угол, чтобы напасть на исполина с тыла, другие решительно направляются к подъезду и будят заснувшего дворника. Вскочив от неожиданности, дворник в страхе бормочет бессвязные слова, но один из штатских заставляет его замолчать. Тогда он, не колеблясь и ни о чем не спрашивая настойчивых ночных посетителей, - а ведь они могли быть переодетыми бандитами - впускает их в дом, стражем которого он назначен, зажигает фонарь и проходит вперед, все еще заспанный, полуодетый, без фуражки, с длинной, взлохмаченной ветром бородой. За ним кошачьей походкой по лестнице поднимаются прокурор, полицейские и шпики, жандармы, подняв сабли и мягко ступая, штатские, тихо обмениваясь замечаниями. Их можно было бы принять за воровскую шайку, ведомую наводчиком, которого они заставили стать сообщником.
- Вот здесь, - говорит дворник и указывает на одну из дверей.
Начальник группы делает своим людям знак, чтобы поторопились, и через минуту все собрались перед дверью. Окинув их быстрым взглядом и удостоверившись, что все на месте, он шепчет что-то на ухо дворнику и строго переспрашивает: "Понял?"
Дворник кивает, подходит вплотную к двери и резко дергает за звонок. Затем звонит вторично, и несколько минут спустя внутри раздается звук шагов.
- Кто там? - спрашивает женский голос.
- Это я, Николай Иванов. Телеграмма для хозяина.
Теперь слышится, как ключ поворачивается в замочной скважине, дверь отворяется, и толпа sbirri*, оттолкнув полуголую служанку, врывается в квартиру.
______________
* полицейских (ит.).
Защитники порядка теперь завладели крепостью. Следующая цель захватить и обезвредить гарнизон. Так как все спят, они могут это сделать, лишь вбегая в спальни, вопреки негодующим протестам испуганных женщин и плачу внезапно разбуженных детей.
Когда все несколько приходят в себя после неожиданного вторжения, отец семейства спрашивает у одного из налетчиков, по виду начальника, кто он такой и что означает это нашествие.
- Я пристав, - последовал ответ, - а это господин прокурор. Мы пришли произвести обыск.
- Я не имею удовольствия быть знакомым с вами. Полагаю, у вас имеется ордер?
- Разумеется. А то бы я не был здесь.
- Не будете ли вы любезны показать мне его?
- Это бесполезно. Кроме того, я не взял ордер с собой. Оставил его в отделении. Но тут не может быть ошибки. Вы, несомненно, господин Н. Ваша дочь живет с вами. Она в той спальне. Это все, что нам нужно. Мы пришли по делу вашей дочери.
- Но вышлите по крайней мере ваших людей из спальни. Моя жена и дочь не могут одеваться в их присутствии.
- Все же им придется это сделать, - сказал жандармский офицер с мрачной улыбкой. - Вы думаете, я оставлю их без охраны? Чтобы они спрятали или уничтожили документы, которые могут послужить уликой против них?
После дальнейших увещеваний отец, видя, что он совершенно бессилен помешать угрожающему его близким поруганию, просит, чтобы его протест был вписан в протокол.
- Конечно, если вы этого желаете, - говорит офицер с пренебрежительным жестом. - Но какое это имеет значение?
На глазах у жандармов, заполнивших комнату, мать и молоденькую дочь заставляют встать с постели и одеться. Если начальник группы, производящей обыск, при таких обстоятельствах отзывает своих людей на несколько минут из комнаты, то это с его стороны величайшая любезность и учтивость. Закон и начальство разрешают ему поступить так, как ему заблагорассудится.
Наконец все члены семьи встали и оделись. К каждому взрослому приставлен жандарм. Одному из жандармов поручается следить за детьми, не допуская, чтобы они общались со взрослыми. Начинается обыск. Сначала тщательно обследуются спальни, переворачиваются постели, раскрываются шкафы, их содержимое вываливается на пол, и все до мелочей просматривается. Затем начинается обыск во всех других комнатах и служебных помещениях; жандармы не пропустят ни одного чулана, ни одного угла в квартире. Книги, бумаги, частная переписка, особенно последняя, подробнейшим образом исследуются. Ничего нет святого для царских полицейских агентов. Молодая девушка, навлекшая на себя их подозрения и наделавшая столько хлопот, следит за ними притворно равнодушным взглядом, в полной уверенности, что обыск не обнаружит ничего компрометирующего. Но, на беду, ее уверенность оказалась преждевременной. Жандарм открывает ящик маленького шкафчика, в котором она хранит свои личные письма, и, когда он ворошит их, она различает в его руках бумажку, про которую совершенно забыла. Вид записки взволновал ее до глубины души; ею овладело страшное возбуждение. Хотя в записке нет ничего, что могло бы ей повредить, но она содержит имя и адрес, и раскрытие их может привести к аресту, а может быть, и к высылке товарища. И она будет виновата!
