Питер Хопкирк - Большая Игра против России: Азиатский синдром
Но если Кристи и не был восхищен способностью Герата к защите от атаки армии, вооруженной современной артиллерией, вроде той, какая была у Наполеона или царя Александра, на него произвели большое впечатление его очевидное процветание и изобилие, и потому — способность поддержать и снабдить любую армию вторжения, в чьи руки он может попасть. Вокруг города были великолепные пастбища с обильным кормом для лошадей и верблюдов, в изобилии росли пшеница, ячмень и фрукты всех сортов. Население Герата Кристи оценил примерно в 100 000 человек, включая 600 индусов, главным образом зажиточных купцов. 18 мая, удовлетворенный тем, что больше ничего искать не нужно, Кристи объявил, что, прежде чем вернуться в Индию с лошадьми для своего хозяина, он совершит недолгое паломничество в священный город Мешхед, расположенный в Персии в 200 милях к северо-западу. Это позволило ему покинуть Герат без покупки лошадей, нужных для поддержки его легенды. На следующий день с явным облегчением он уже пересекал Восточную Персию. После месяцев лжи и уверток Кристи наконец-то почувствовал себя в безопасности. Теперь даже если бы обнаружилось, что он — переодетый офицер Ост-Индской компании, установившиеся хорошие отношения Англии с Персией были залогом тому, что ничего серьезного ему не угрожало. Девять дней спустя он свернул со старой дороги паломников на Мешхед, направляясь на юго-запад в сторону Исфахана, куда, по его расчетам, уже должен был прибыть лейтенант Поттинджер.
* * *За два месяца, прошедших с момента их расставания в Нушки, с его названным братом (Поттинджером. — Прим. ред.) много чего случилось. Без помощи карты (таких карт просто не существовало) 20-летнему младшему офицеру предстояло совершить путешествие через Белуджистан и Персию протяженностью в 900 миль. Он выбрал дорогу, которой за следующие сто лет не рискнул воспользоваться ни один европеец. Впрочем, прежние завоеватели пользовались именно этим путем. Путешествие должно было продолжаться три месяца: на пути лежали две опасные пустыни, где только редкие ориентиры позволяли пробираться от родника к роднику среди банд кровожадных разбойников.
Несмотря на болезнь и другие проблемы, лейтенант вел тайные, но детальные ежедневные записи всего, что он видел и слышал и что могло иметь ценность для армии вторжения. Он отмечал родники и реки, посевы сельскохозяйственных культур и прочую растительность, количество осадков и характер климата. Намечал лучшие места для обороны, описывал укрепления попадавшихся по пути кишлаков и детально перечислял индивидуальные черты местных ханов и их союзников. Он даже описывал развалины и памятники, мимо которых проезжал, хотя, не будучи археологом, вынужден был полагаться на сомнительные рассказы местных жителей относительно их возраста и истории. Кроме того, он тайно составлял кроки своего маршрута, которые позднее превратились в первую военную карту западных подступов к Индии. Правда, как он умудрялся это делать и остаться неразоблаченным, лейтенант в последующих описаниях своего путешествия умалчивал, видимо, желая сохранить свой секрет на будущее.
31 марта, обойдя по юго-восточному краю огромную пустыню Гельмунд и тем самым подтвердив слухи о ее существовании и приблизительном расположении, Поттинджер с небольшим отрядом из пяти человек вступили в первую из двух пустынь, которые им предстояло пересечь. Лейтенант понимал, что наличие на пути захватчика таких обширных естественных препятствий должно было стать чрезвычайно приятной новостью для тех, кто отвечал за оборону Индии. Вскоре он обнаружил, почему эти пустыни пользуются у белуджей столь дурной репутацией: на протяжении нескольких миль они ехали среди гряд почти вертикальных дюн из мелкого красного песка, некоторые из них достигали высоты в двадцать футов. «Большая их часть, — записывал он, — с подветренной стороны поднимается перпендикулярно земле… С большого расстояния их легко принять за новую кирпичную стену». Однако сторона, обращенная к ветру, плавно спускается к основанию следующей дюны, оставляя проход между ними». «Я старался держаться в этих местах до тех пор, пока позволяло направление, в котором нужно было двигаться, — добавляет он. — Заставить верблюдов двигаться по этим волнам было очень нелегко, особенно когда нужно было карабкаться на подветренные стороны дюн, причем в этих попытках мы потеряли очень много времени». На следующий день условия стали еще хуже. Непрерывное сражение с песчаными дюнами было, по словам Поттинджера, «пустяками по сравнению с физической болью, которую испытывали от летящих частичек песка не только я и мои люди, но и верблюды». Дело в том, что над пустыней висел слой абразивной красной пыли, попадавшей в глаза, ноздри и рот. Это вызывало ужасные страдания, не говоря уже о жажде, которая усиливалась палящим солнцем.
Вскоре они достигли сухого ложа реки шириной около 500 метров. Кишлак на ее берегу недавно был покинут обитателями из-за засухи. Там они остановились и после длительных раскопок сумели добыть два бурдюка воды. Характер пустыни изменился, и теперь вместо песка она была покрыта твердым черным гравием. Вскоре после этого стало душно, по пустыне закружились небольшие смерчи, а потом разразилась страшная гроза. «Дождь падал такими крупными каплями, которых мне никогда не приходилось видеть, — отмечает Поттинджер. — Вокруг так потемнело, что я был абсолютно не способен различить что-либо даже в пяти ярдах». Но проводник сказал, что эта гроза была еще терпимой по сравнению с теми, что обрушиваются на пустыню в разгар лета, когда она считается непроходимой для путешественников. Горячий как из печки ветер, сопровождающий эти грозы, был известен среди белуджей как «огонь» или «чума». В своей ярости он мог не только убить верблюдов, но и содрать живьем кожу с незащищенного человека. По словам спутников Поттинджера, которые утверждали, что сами были тому свидетелями, «мышцы несчастного страдальца каменели, кожа ссыхалась, по всему телу распространялось ужасное ощущение, что мышцы горят…». Кожа жертвы, уверяли они, покрывается «глубокими ранами, вызывающими кровотечение, которое быстро приканчивает жертву», хотя иногда агония страдальца может продолжаться несколько часов, если не дней. (То, что это было чрезвычайно сильным преувеличением, сегодня очевидно, но во времена Поттинджера очень мало знали насчет путешествий через пустыни, так что в таких неизученных регионах, как этот, должно было казаться возможным все, что угодно.)
Поскольку в пустыне не было никаких наземных ориентиров, проводник прокладывал их путь, ориентируясь по отдаленной гряде гор. Но когда однажды Поттинджер решил выступить в полночь, чтобы избежать палящего дневного зноя, они быстро заблудились, не зная, в каком направлении двигаться дальше. У Поттинджера был компас, который он прятал на теле. Тайком от спутников он вытащил его, поднял крышку, нащупал пальцами стрелку и определил направление, в котором им следует идти. Когда на рассвете, оказалось, что они едут правильно, его люди были потрясены и несколько дней говорили об этом, как «об удивительном доказательстве моей мудрости». Обычно Поттинджер тайком пользовался компасом для составления своих кроков, но пару раз ему не удалось сделать все скрытно. Пришлось объяснить, что это Каббала-ноома, или указатель на Мекку, который показывает ему направление на Каббалу, или могилу Мухаммеда, чтобы во время молитвы простираться на земле в нужном направлении.
В тот день они не останавливались девятнадцать часов, проделав сорок восемь миль и доведя до изнеможения и людей, и верблюдов. Запасы еды и воды опасно таяли, и Поттинджер хотел продолжать путь, пока они не достигнут гор, где, по крайней мере, будет вода. Однако его люди слишком устали, так что пришлось остановиться на ночь. Они разделили остатки воды, но есть ничего не стали. На следующий день в полдень они приблизились к кишлаку Куллуган в славившемся своим беззаконием районе, известном как Макран. Проводник Поттинджера, который, как оказалось, был женат на дочери сардара, или главы деревни, настаивал, что должен войти в деревню первым, и объяснял, что таков в этом опасном районе обычай для чужеземцев. Вскоре он вернулся, чтобы сообщить, что Поттинджера будут рады видеть, но сардар приказал, чтобы ради своей собственной безопасности тот принял облик хаджи, иначе он не гарантирует безопасности даже в собственном доме.
«Вы больше не во владениях хана Келата! — объяснили ему. — Так что впредь не стоит рассчитывать на столь же любезный прием и безопасность. Вы теперь в Макране, где каждый от рождения бандит и где не поколеблются ограбить собственных братьев и соседей». Как торговец лошадьми, работающий на богатого купца в Индии, он был особенно уязвим, так как предполагалось, что у него должны быть деньги, даже пусть и чужие. О дурной репутации Макрана Поттинджера предупреждал еще сардар Нушки, так что он немедленно переоделся, обретя новый облик и придав соответствующее религиозное выражение лицу.
