Евгений Пепеляев - «Миги» против «Сейбров»
Пока готовили для полета самолет У-2, пока ждали на аэродроме врача-хирурга, наступила темнота.
При подлете к аэродрому Возжаевка я увидел, что облака уплотнились, опустились ниже 199 м, и пошел дождь. В Возжаевке, около аэродрома, были три высокие точки — кирпичная труба банного комбината, водонапорная башня и парашютная вышка. Я хорошо помнил, где они находятся, обошел их и при свете ракет, освещавших часть аэродрома, аккуратно посадил самолет По-2.
В лазарете все было готово к операции. Аппендицит, забыл фамилию заболевшего командира эскадрильи, перешел уже в перитонит, но операция прошла успешно. Хорошему летчику спасли жизнь. Через полтора месяца после операции, когда я уже ехал в Липецк на учебу, в связи с ремонтом помещения лазарета всех больных перенесли в другое помещение. Была уже осень, стояла прохладная погода, и комэск этот простудился и умер от воспаления легких. Вот к чему приводит головотяпство.
Прослужив почти полгода в Маньчжурии, я приобрел охотничье ружье с удлиненными стволами, аккордеон. Командующий ВВС 12-й ВА маршал авиации Худяков подарил мне трофейный автомобиль «Форд-8», который пришлось подарить командиру дивизии. Осенью 1946 года я получил документы о направлении на Высшие Липецкие курсы и все приличные вещи оставил друзьям.
Перед отъездом из Возжаевки я пришел на аэродром забрать свой шлемофон с перчатками, которые находились в кабине моего самолета Як-7Б. В это время техсостав готовил самолеты к ночным полетам. Инженер полка инженер-майор Кашанов попросил меня облетать самолет У-2 для ночных полетов. Я согласился.
Погода была хорошая. Полетов на аэродроме не было. Я вылетел на этом самолете прямо со стоянки. Сделал небольшой круг, прослушал на разных оборотах работу двигателя. Разогнал самолет до нужной скорости и с высоты 50 м потянул ручку управления на петлю, с расчетом после петли, не увеличивая оборотов, посадить У-2 рядом со стоянкой самолетов и остановиться там, где стоял мой самолет. Все получилось так, как я задумал. Только после полета побледневший инженер полка взялся рукой за стабилизатор самолета, тот свободно ходит «вверх», «вниз», и показал мне небольшой болт, который должен крепить стабилизатор; но с болта слетела гайка, которая не была законтрена.
Вот так я закончил свою службу на Дальнем Востоке. А мог бы остаться там навсегда, так как подобных случаев в моих полетах было много.
5. Охотничьи рассказы
Хочу немного рассказать о жизни тех летчиков-дальневосточников 29-го Краснознаменного и 300-го истребительных полков, с которыми пришлось мне служить до войны, в военные годы и в первый послевоенный год.
Во-первых, по прибытии в январе 1939 года из училища летчиков в 29-й авиаполк, при встрече с командиром полка депутатом Верховного Совета СССР, в то время майором, Шалимовым В. М. получил напутствие: летчик должен заводить семью только тогда, когда полностью освоит свою профессию; когда будет летать днем и ночью, уверенно пилотировать, отлично стрелять по воздушным и наземным целям, свободно вести одиночный и групповой воздушный бой, летать «под колпаком» и в облаках, дослужится до звания капитана, и лишь тогда он может купить двуспальную кровать с никелированными шарами и жениться на красивой, нежадной девице. После этого вам будет предоставлена хорошая квартира в гарнизоне, и вы сможете долго и плодотворно служить Отечеству.
В жизни оно так примерно и получилось — отдельную, правда, не квартиру, а комнату в гарнизоне мне дали только в 1944 году, когда я получил звание капитана и должность заместителя командира истребительного авиаполка.
В довоенное и в военное время природа Дальнего Востока была дика и прекрасна. Нетронутые леса, сопки, распадки, долины и озера. Особенно очаровательной природа тех мест становилась летом и осенью. Населенные пункты и отдельные гарнизоны находились в живописнейших местах, на значительном удалении друг от друга. В долинах и лесах было изобилие дичи: козы, кабаны, изюбри, не говоря уж о волках, зайцах, енотах, белках… Реки и озера полнились разной рыбой и дичью — утками, гусями, даже лебедями. Летом все равнины покрывались множеством всевозможных цветов.
Находясь в таких условиях, когда подстрелить кабана или козла можно было запросто, нужно было только желание. Достаточно было отойти 2—3 км от гарнизона, и можно было встретить оленя, лису, зайца и даже медведя. Очень часты были случаи, когда на аэродромы прилетали и садились дикие утки и гуси, а в иной год даже дикие козы были частыми гостями.
…Осенью 1942 года на аэродроме Желтый Яр проводились учебные полеты. Летала одна или две эскадрильи на самолетах Як-7Б, руководил полетами заместитель командира 300-го иап майор Белоусов, недавно прибывший в полк. Самолеты по плану поднялись в воздух и ушли по маршруту, на аэродроме никакой техники не осталось и находилось лишь несколько человек. Вдруг из леса выскакивают две козы и бегут прямо на нас. На старте стояла рация с вертушкой, складные стул и столик с плановой таблицей полетов. Здесь же находился майор Белоусов — руководитель полетов и командир 2-й эскадрильи капитан Н. Беляев. Козы бегут на нас. Мы все схватились за пистолеты. Белоусов дает команду — «никому не стрелять», а сам из пистолета ТТ стал целиться. Козы пробежали около нас на расстоянии 50—70 м. Белоусов, двумя руками держа пистолет, выстрелил, и одна из коз упала. Он крикнул: «Никому не трогаться», — и сам побежал к упавшей козе. Не добежал он до козы метров 20—30, та вскочила и помчалась в лес. Белоусов свой пистолет к тому времени засунул в кобуру, и, пока вновь его доставал, коза была уже далеко. Он выстрелил вдогонку 2—3 раза — безрезультатно. Подошел к нам расстроенный, по лицу течет кровь, и говорит:
— Зря я вам запретил стрелять. Может, кто из вас и убил бы одну, окаянную. Вам-то мяса не надо, а у меня семья.
Действительно, мы были еще холостыми, питались в столовой по летной норме, а у него была жена и двое или трое ребятишек. Кровь по лицу у него текла потому, что он так усердно целился, что пистолет приставил к самому глазу и затвором при выстреле рассек себе бровь. Коза же упала не потому, что он в нее попал, а потому, что в момент выстрела она ногами попала на мокрую, еще не просохшую после дождя «бетонку».
Другая история случилась осенью. Шел моросящий дождь, и было прохладно. Моя эскадрилья в тот день была дежурной. Я поднялся перед рассветом. Было это где-то в сентябре — октябре 1942 года, на том же аэродроме Желтый Яр. Взяв свою «тулку» — двухствольное ружье тульского оружейного завода 16-го калибра, которое подарил мне брат Костя перед моим отъездом из Одессы на Дальний Восток, зашел на стоянку своей эскадрильи: самолеты дежурного звена были уже на месте, личный состав занимался своими делами, а я пошел к восточной границе аэродрома, неподалеку от которой находилось небольшое озеро. Туда часто прилетали как местные, так и перелетные утки. Хорошо зная местность, я занял позицию и стал ждать лёта уток. Пришел я вовремя. Только расположился в ранее сделанном шалаше, как начался лёт. Через полчаса, когда уже стало светло, я забрал 5 добытых уток, зашел на стоянку эскадрильи и со своим инженером эскадрильи Тихоном Павловичем Титенком пошел на завтрак в столовую. На пути нам встретился заместитель командира полка майор Белоусов. Увидев ружье и уток, он спросил:
— Куда это ты несешь?
Я ему ответил, что несу в столовую, чтобы повар их зажарил. Белоусов с жаром стал доказывать, что повар в столовой хорошо уток не приготовит, а вот его жена может этих уток так сделать, что пальчики оближешь. Я его спросил:
— А к уткам что-нибудь будет?
— Конечно, будет, — отвечал он. — У меня есть денатурат, я его разведу, и мы посидим превосходно!
Я спросил Тихона Павловича:
— Доверим майору дичь?
Тихон Павлович убежденно подтвердил, что женщина приготовит уток всегда вкуснее, чем мужчина. У него жена была повариха. Замечу, что в то время в гарнизоне магазина не было, а в сельпо, которое было в деревне Желтый Яр, ничего не продавалось, кроме хлеба. Поэтому семьи офицеров питались чем Бог пошлет.
Днем, перед обедом, недалеко от штаба я с Титенком опять повстречал Белоусова и спросил:
— Как идут дела с ужином?
Белоусов сморщился и жалобным голосом пытался нас разочаровать:
— Знаете, ребята, когда жена ощипала этих уток, они оказались маленькими-маленькими. Но вы все равно… приходите вечером.
Тихон Павлович молчит, опустив голову, а я громко сказал, что в 19 часов мы придем. Когда Белоусов отошел, Тихон Павлович категорически сказал, что к Белоусову не пойдет: у того много ребятишек, и они, наверное, уже все съели.
— По себе знаю, — добавил он.
У Тихона Павловича было десять детей, все сыновья от трех до 15 лет. Они с началом войны были эвакуированы в Сибирь, в Хакасию, куда были отправлены все семьи офицеров и сверхсрочников 300-го полка.
