Кирилл Маль - Гражданская война в США, 1861–1865 (Развитие военного искусства и военной техники)
Проблемы дисциплины вообще были головной болью для обеих армий, особенно в первые годы гражданской войны. На марше войска не могли сохранять необходимого порядка, и походные колонны часто напоминали какое-то шествие богомольцев. Генерал Уильям Шерман — одно из главных действующих лиц этой войны — не мог скрыть своего изумления и разочарования поведением собственных солдат: «Марш продемонстрировал полное отсутствие твердой дисциплины [64]; несмотря на все лично прилагаемые мной усилия, я не мог прекратить вылазок своих людей за водой, ежевикой или за тем, что только приходило им в голову». Позже, действуя драконовскими методами, федеральные командиры смогли навести в своих войсках некоторый, хотя и далеко не полный порядок. Так, уже в 1863 году командир полка, отправлявший по какой-нибудь надобности своего солдата в другое место или разрешавший ему по какой-либо причине отстать от колонны, обязательно снабжал его следующей бумагой: «Податель сего имеет мое разрешение покинуть ряды, будучи не в состоянии следовать вместе с полком». Всякий отставший, не имеющий такой бумаги, немедленно арестовывался военной полицией.
Маршевая дисциплина армий Конфедерации в начале войны также оставляла желать лучшего. Правда, на территории своих южных штатов солдаты-южане обычно не нарушали порядков, но стоило, например, Северовирджинской армии оказаться на плодородных равнинах Мериленда или Пенсильвании, как у нее тут же вырастал «хвост», состоявший из намеренно отставших мародеров. Полуголодные, кое-как одетые «серые солдаты» просто не могли упустить случая восполнить свой далеко не полный гардероб и, возможно, впервые за много месяцев хорошенько поесть. Генерал Ли и другие представители южного командования боролись с этим явлением как могли, но часто оказывались бессильными. Так, во время Геттисбергской кампании по армии Северной Вирджинии был отдан строгий приказ, грозивший расстрелом всякому, посягнувшему на собственность мирных граждан.
Но несмотря на это, многие полки и бригады конфедератов буквально утопали в захваченной ими добыче. Один солдат 4-го Техасского полка, проснувшийся рано утром в долине Камберленда, где бивакировала его часть, был поражен открывшимся перед ним видом. «Голова Дика Сазерленда покоилась на буханке хлеба, как на подушке, а рука заботливо обнимала сочный окорок, — вспоминал он. — Боб Мюррей, опасаясь, что его пленники упорхнут или будут похищены, обмотал большой палец правой ноги веревкой, к которой привязал с полдюжины цыплят; одна из широко раскинутых [65] ног Брехёнена охватывала два переполненных кувшина с яблочным маслом и джемом, в то время как у его головы шумно крякал старый жесткий седой гусак, при этом ничуть не беспокоя его сна; Дик Скиннер лежал на спине, держа правой рукой за ноги трех жирных цыплят и утку, а в левой руке — здоровенную индейку. Он крепко спал, издавая громкий раскатистый храп, который хорошо гармонировал с мелодичным кудахтаньем и кряканьем птиц».
Справедливости ради надо заметить, что и северяне часто обращали самое пристальное внимание на пожитки мирного населения и иногда превосходили в этом даже голодную орду оборванных конфедератов. Но в отличие от командования южан многие генералы федеральных войск не только не боролись с грабежом, но даже поощряли его, делая войну с мирным населением основой своей стратегии. Так поступал во время своего марша к морю Уильям Т. Шерман, оставивший о себе в Джорджии самые печальные воспоминания.
На поле боя американский индивидуализм проявлял себя еще более своеобразно, порой влияя на исход сражения в большей степени, чем распоряжения командующих генералов. «Благодаря независимому характеру федерального волонтера, — писал граф Парижский, — многие генералы видели, как в сражении обеспеченная уже победа превращалась в поражение и как самое бедственное поражение почти всегда было исправляемо; нечто вроде общественного мнения существовало среди них, и мы увидим их то стойко умирающими на своем посту, держащимися до последнего, то они, вдруг уверив в себя, что дальнейшее сопротивление бесполезно даже в такой момент, когда решалась участь боя, единодушно поворачивали назад и отступали, чтобы найти лучшую позицию».
Одним словом, психология американского солдата была такова, что сражения часто превращались в лотерею с непредсказуемыми результатами. Единственным способом упорядочить этот процесс, сделать его менее случайным было насаждение строгой дисциплины. Обычно это делалось суровыми мерами, путем безжалостного применения телесных и других наказаний. Мы уже говорили, что в регулярной армии США существовал богатый выбор разного рода дисциплинарных [66] взысканий, и волонтерские армии Севера и Юга охотно воспользовались этим выбором.
Особенно жестокими телесные наказания были в артиллерии. В Потомакской армии, организуемой генералом Мак-Клеланом, ей уделяли особое внимание и при формировании артиллерийских полков прибегали к своего рода «амальгаме», объединяя каждые три добровольческие батареи с одной регулярной. В результате строгие порядки профессиональной армии быстро распространились во всех артиллерийских частях, и нарушители этих порядков не знали никакой пощады. Богатые технические возможности позволяли наказывать их подчас с изощренной жестокостью.
Самой популярной из дисциплинарных мер было подвешивание на запасном колесе, располагавшемся на задней части каждого зарядного ящика. Нарушителя дисциплины буквально распинали на этом колесе: его запястья привязывались к ободу сверху, а лодыжки снизу. Затем колесо слегка поворачивали так, чтобы наказуемый не чувствовал себя слишком комфортно и висел только на одном запястье и одной лодыжке. В таком состоянии человека оставляли на долгие часы, а если он начинал кричать от боли (в большинстве случаев так и было), то в зубы ему вставляли палку и привязывали к голове наподобие удил.
Еще тяжелее был так называемый «рэк»[5], заслуженно считавшийся самым страшным наказанием в американской армии, хотя, на первый взгляд, в нем не было ничего ужасного. Сзади каждого обозного фургона имелся особый ящик, несколько выступавший над задними колесами. На этом ящике провинившийся подвешивался так, чтобы он опирался грудью на верхний задний угол, в то время как его руки и ноги привязывались к колесам. Рот, как правило, затыкали, поскольку уже через несколько минут подвергавшийся наказанию солдат начинал вопить благим матом от нестерпимой боли. «Рэк» был настолько ужасной пыткой, что несчастные, подвешенные на ящике, иногда почти сразу теряли сознание, и многие из них оставались затем калеками на всю жизнь. [67]
Один артиллерист вспоминал, что многие предпочитали этому наказанию расстрел.
В пехоте не было запасных колес, и наказания там не имели столь изощренного характера. Наиболее популярным из них были «козлы и кляп». Провинившегося солдата сажали на землю так, чтобы его колени были подтянуты к груди, а руки соединены и связаны в запястьях поверх голеней. Затем над локтями и под коленями просовывалась крепкая палка, а в рот засовывался кляп. Нарушитель дисциплины не испытывал боли, но в течение долгого времени оставался совершенно неподвижным и беззащитным перед насмешками товарищей.
Моральные меры воздействия также занимали свое место среди прочих дисциплинарных взысканий и были порой действеннее телесных наказаний. Например, солдат, пойманных на воровстве, обычно не подвергали ни одной из вышеперечисленных пыток, а просто проводили перед строем полка под бой барабанов с большой надписью «вор» на солдатском ранце.
Впрочем, эти суровые, подчас жестокие наказания применялись в обеих армиях не слишком часто. Как правило, таким образом командиры и военная полиция воздействовали на людей, оказавшихся в строю случайно или не по своей воле, — это были, например, «премиальные прыгуны».
Волонтеры-патриоты и закаленные в боях ветераны, конечно, не нуждались в подобных «стимулах». Чтобы водворить среди них дисциплину, требовался только храбрый и опытный командир, и, чем больше было в том или ином полку хороших офицеров, тем скорее становился он боеспособной частью, тем лучше держался под огнем и тем меньше моральных и телесных наказаний требовалось, чтобы навести, в нем порядок. [68]
Глава 4
Офицерский корпус
Профессиональный командный состав американской армии был слишком немногочисленным, чтобы служить основной базой для комплектования офицерских кадров обеих воюющих армий. К началу гражданской войны в вооруженных силах США насчитывалось всего 1080 профессиональных офицеров, которых едва хватило, чтобы для обеспечить необходимым количеством командиров разного уровня полноценный армейский корпус. Оставались, правда, еще 900 выпускников Вест-Пойнта, вышедших в отставку и живших теперь гражданской жизнью, однако и они не могли покрыть дефицита офицеров-профессионалов, который столь остро ощущали в начале конфликта армии Севера и Юга.
