Александр Никишин - Тайны русской водки. Эпоха Иосифа Сталина
Тут же активизировался расистский ку-клукс-клан, организовавший травлю коммунистов и компартии. Сторонники «американизма» потребовали возврата к «национальным ценностям», среди которых был и отказ от спиртного. Сухой закон стал знаменем большинства религиозных организаций Америки, имевших вес в общественной жизни. Агитация за него стала звучать с амвонов в проповедях священников.
Противников сухого закона стали честить «большевиками» и «разрушителями цивилизации».
В результате пить захотелось даже тем, кто никогда и не помышлял об алкоголе. Запретный плод оказался намного слаще, чем это представлялось. Возможность для наживы была просто уникальная, чем не замедлила воспользоваться мафия. Казалось, сухой закон в США всерьез и надолго, как НЭП в СССР. И уже уличные мальчишки мечтают стать гангстерами, войти в «дело», сулившее огромные и легкие барыши: желанное пойло, стоившее по 3 цента за кварту, продается за 1 доллар бутылка. Миллионы бутылок в кратчайшие сроки давали миллионы долларов, если, конечно, эти сроки не «корректировали» автоматы конкурентов.
За короткий срок в США появилось множество новых профессий, связанных с алкоголем и, естественно, с нелегальным бизнесом. Например, «бутлегер» (от английского boot leg – нелегально торговать спиртным) – контрабандист, обеспечивающий доставку спиртного из-за границы; «мун-шайнер» (moon – луна, shine – свет) – самогонщик, подпольный производитель спиртного; «спикизи» (speak easy – тихо говорить) – притон, где можно было заказать спиртное, которое маскировалось под кофе или чай.
«– Что-нибудь покрепче.
– У нас только кофе.
– Кофе?!
– Да, шотландский. Ямайский. Крепкий, полусладкий.
– Чашечку шотландского. И обязательно с содовой».
Это диалог из фильма «Некоторые любят погорячее» (в советском прокате – «В джазе только девушки»), снятого в 60-е годы. Диалог этот происходит в притоне под вывеской бюро похоронных принадлежностей, куда большой черный «Форд», он же катафалк, везет гроб, набитый бутылками с контрабандным виски.
Если для красавицы Мэрилин Монро (сыгравшей роль главной героини Душечки), пьющей виски не только в кадре, но и за кадром, этот напиток был средством расслабления и снятия стрессов, то для ее партнера по фильму Тони Кертиса и виски, и сюжет самой комедии значил гораздо больше.
Он не просто сиживал в подпольных притонах, но даже и в тюрьму угодил, кстати говоря, за бутлегерство. В четырнадцать лет его, Кертиса, под настоящим именем Бернард Шварц знал весь Ист-Сайд. Нью-Йоркский гангстер, он наводил ужас на всю округу, грабил прохожих и поджигал газетные киоски.
То, что происходило на съемочной площадке, Кертис испытал в своей реальной жизни. Банда киношного бутлегера Коломбо – Белые Гетры расстреливает бандитов Чарли-Зубочистки – о подобном в дни сухого закона сообщали каждый день.
Имя пионера, который завез и продал в США первую партию контрабандного виски, неизвестно. Скорее всего, он пал в гангстерских разборках. Но его идея делать деньги на незаконной перепродаже алкоголя, бутлегерстве, быстро овладела американскими массами.
Вот очень интересная цитата из контекста того времени:
«В самой середине Европейской России прогуливались у своего автомобиля два толстеньких заграничных цыпленка. Это взволновало великого комбинатора.
– Скажите, эти двое не из Рио-де-Жанейро?
– Нет, – ответил переводчик, – они из Чикаго.
– Чего же они здесь делают, в диком древнем поле, вдалеке от Москвы, от балета «Красный мак», от антикварных магазинов и знаменитой картины художника Репина «Иван Грозный убивает своего сына»? Зачем вы их сюда завезли?
– А ну их к черту! – со скорбью сказал переводчик. – Третий день уже носимся по деревням как угорелые. Замучили меня совсем.
– Это похвально, – сказал Остап. – Широкие массы миллиардеров знакомятся с бытом новой, советской деревни.
Переводчик с негодованием посмотрел на Остапа и воскликнул:
– Как же! Так им и нужна новая деревня! Деревенский самогон им нужен, а не деревня!
При слове «самогон», которое переводчик произнес с ударением, джентльмены беспокойно оглянулись и стали приближаться к разговаривающим.
– Вот видите! – сказал переводчик. – Слова этого спокойно слышать не могут. Они ищут рецепт приготовления хорошего самогона.
– Ну конечно! – закричал Остап. – Ведь у них сухой закон. Все понятно… Достали рецепт? Ах, не достали… Ну да. Вы бы еще на трех автомобилях приехали. Вас принимают за начальство. Вы и не достанете рецепта, смею вас уверить.
Переводчик стал жаловаться на иностранцев:
– Поверите ли, на меня стали бросаться: расскажи да расскажи им рецепт самогона. А я не самогонщик. Я член союза работников просвещения. У меня в Москве старуха мама.
– А вам очень хочется в Москву? К маме?
Переводчик жалобно вздохнул.
– В таком случае заседание продолжается, – промолвил Бендер. – Сколько дадут ваши шефы за рецепт? Полтораста дадут?
– Дадут двести, – зашептал переводчик. – А у вас в самом деле есть рецепт?
– Какой угодно: картофельный, пшеничный, абрикосовый, ячменный, из тутовых ягод, из гречневой каши. Даже из обыкновенной табуретки можно гнать самогон. Некоторые любят табуретовку. А то можно простую кишмишовку или сливянку. Одним словом – любой из полтораста самогонов, рецепты которых мне известны.
Американцы выбрали пшеничный самогон, который привлек их простотой выработки. Рецепт долго записывали в блокноты. В виде бесплатной премии Остап сообщил американским ходокам наилучшую конструкцию кабинетного самогонного аппарата, который легко скрыть от посторонних взглядов в тумбе письменного стола. Ходоки заверили, что при американской технике изготовить такой аппарат не представляет никакого труда. Остап, со своей стороны, заверил американцев, что аппарат его конструкции дает в день ведро прелестного ароматного первача.
– О! – закричали американцы.
Они уже слышали это слово в одной почтенной семье из Чикаго. И там о «pervatsch’e» были даны прекрасные референции. Глава этого семейства был в свое время с американским оккупационным корпусом в Архангельске, пил там «pervatcth» и с тех пор не может забыть очаровательного ощущения, которое он при этом испытал.
Американцы легко отдали двести рублей и долго трясли руку Бендера…» (И. Ильф, Е. Петров. Золотой теленок)
Этот фрагмент – едва ли не единственное в СССР 30-х годов упоминание о сухом законе в США.
Почему в СССР так старательно замалчивали тему североамериканского сухого закона? А все по той же причине: классики марксизма-ленинизма водку пригвоздили к позорному столбу, считая, что она – «удел капиталистических стран, последствия плохого питания». И вдруг именно капиталисты вводят сухой закон. И где? В самой высокоразвитой стране буржуазного мира, щелкнув тем самым по носу и Маркса, и Энгельса, и Ленина. Теперь водку пили в СССР (стране победившего социализма) и не пили в США (стране «загнивающего капитализма»).
Было бы ошибкой считать, что сухой закон американцы приняли в лихорадочном темпе, не предполагая, что его реализация будет сопряжена с серьезными издержками. Другое дело, что имелся положительный опыт отрезвления масс в отдельных местах Америки. До 1919 года в США уже существовали так называемые «сухие» штаты, где алкоголю был поставлен заслон.
Вот что писала дореволюционная «Нива» в 1908 году:
«Эмигранты, высаживаясь в Бостоне, Филадельфии и Нью-Йорке, расселяются по восточным и средним фабрично-заводским и горнопромышленным штатам, меньшая часть идет на запад. Но мало кто забирается на юг, хотя там-то рабочие руки всегда в спросе – на фермах, полях, плантациях. А забравшись как-нибудь, эмигранты быстро бегут назад, на более подходящий север.
– Там сухо, – говорит такой hunky, объясняя свое бегство.
И действительно, юг быстро «сохнет». Несколько десятков лет тому назад там было разливанное море виски, одними из главных потребителей которого были индейцы и негры. Индейцы, кажется, только за то и уважали тогда белого человека, что он умеет добывать из ржи такой благородный нектар. И они быстро вымирали и исчезали. Тогда появился государственный закон, воспрещающий продавать виски краснокожим. Но негров это не касалось, они это чувствовали и поддерживали коммерцию салунов, на страх и горе землевладельцам и горожанам.
– Хорошо бы запретить продажу напитков и неграм, – размышляли землевладельцы.
К их сожалению (и нередко весьма искреннему), негры имеют все гражданские права, и ограничениям подвергаться не могут. Да и белые работники, в общем, немногим лучше и тоже не прочь завезти спьяна жатвенную машину на соседские луга и грозить хозяину 45-калиберным револьвером.
– Если мы совсем уничтожим торговлю спиртными напитками, тогда мы-то как же будем существовать? – горевали землевладельцы, не зная, как помочь горю. С одной стороны, был вопрос о наживе и даже личной безопасности, а с другой – настоятельная необходимость выпить иногда рюмочку-другую (и больше).
