Вольдемар Балязин - Тайная жизнь Александра I
12 сентября 1821 года царь поехал на инспекцию гвардии и 19 сентября начал смотр.
Александр остался доволен увиденным, однако сообщения о заговоре, а также воспоминания о волнениях, совсем недавно произошедших в Семеновском полку, заставили его еще на год оставить гвардию в Белоруссии и Литве, не возвращая ее в Петербург.
Лишь в мае 1822 года, после еще одного смотра Гвардейского корпуса в окрестностях Вильно, Александр разрешил гвардии возвратиться в столицу, осторожно создав ей сильный противовес, разместив в Петербурге 1-ю армию графа Остен-Сакена.
1 августа Александр отдал распоряжение министру внутренних дел В. П. Кочубею закрыть все тайные общества, включая масонские ложи, а с их членов взять обязательство, что впредь они состоять в них не будут.
Через два дня после этого Александр уехал в Вену – на новый Конгресс Священного союза.
Однако в Вене состоялись лишь предварительные совещания, а сам Конгресс было решено провести в северо-итальянском городе Вероне.
Конец Священного союза
Это был четвертый (и последний) конгресс Священного союза, решивший вопрос о борьбе с революцией в Европе.
Во время пребывания в Вероне Александр стал еще более печален и замкнут. Он избегал балов и карнавалов, обедал почти всегда только или с императором Францем, или с прусским королем, а досуги посвящал одиноким прогулкам в окрестностях города.
Однажды в разговоре с императором Францем Александр признался, что его не покидает ощущение близкой кончины, которая ожидала и его любимое детище, казавшееся совсем недавно несокрушимым колоссом, – Священный союз.
Этому, несомненно, способствовало и то, что почти вся Европа сотрясалась беспрерывными восстаниями и революциями, против которых оказывались бессильными штыки и пули регулярных войск.
Цель, которую преследовал Священный союз при его создании – единство христианских монархических государств, – оказалась недостижимой, ибо и сами монархи исповедовали три враждебные друг другу хри-
стианские конфессии – католицизм, протестантизм и православие.
Оставалась одна надежда – Господь Бог, чьими помазанниками были императоры и короли, герцоги и курфюрсты, попытавшиеся сплотиться воедино под сенью вселенской христианской идеи, но предавшие ее ради суетных и своекорыстных мирских утех и выгод.
Поняв это, лучший христианин из них, российский император Александр, покинул это умирающее сообщество и уехал в Россию.
Тайный Манифест о передаче трона Николаю
Александр вернулся в Царское Село 20 января 1823 года, проведя за границей более пяти месяцев.
Из государственных актов этого времени наибольшую важность представлял Манифест о назначении наследником престола, минуя Константина Павловича, третьего сына императора Павла – великого князя Николая Павловича. Однако после того как Манифест был написан, он не публиковался, не предавался огласке, а хранился в глубочайшей тайне. И сам его текст в одном-единственном экземпляре был спрятан в ризнице московского Успенского собора в Кремле.
25 августа 1823 года Александр сам привез Манифест в Москву и передал его митрополиту Филарету в запечатанном конверте.
На лицевой стороне конверта Александр собственноручно написал: «Хранить в Успенском соборе с государственными актами до востребования моего, а в случае моей кончины открыть Московскому епархиальному архиерею и московскому генерал-губернатору в Успенском соборе, прежде всякого другого действия».
29 августа Филарет при трех свидетелях положил Манифест в ризницу Успенского собора, взяв с них клятву о полном сохранении этой важнейшей государственной тайны.
Три копии с Манифеста снял министр духовных дел и народного просвещения князь А. Н. Голицын, запечатал их в три конверта и отправил в Петербург по трем адресам – в Государственный совет, Сенат и Синод. На всех трех конвертах Александр написал своей рукой: «В случае моей кончины раскрыть прежде всякого другого действия».
Болезнь Александра I зимой 1824 года
12 января 1824 года, возвратившись с прогулки, Александр почувствовал, что заболел. Два его личных врача – Я. В. Виллие и Д. К. Тарасов – тут же рекомендовали ему уехать в Зимний дворец и лечь в постель.
Оба врача пришли к единому мнению, что Александр заболел горячкой с рожистым воспалением левой ноги.
Младший современник Виллие и Тарасова, тогда уже задумавший стать врачом, В. И. Даль – впоследствии автор знаменитого «Толкового словаря живого великорусского языка» – определял «горячку, как общее воспаление крови, жар, частое дыхание и бой сердца… Обычно горячкой зовут длительную и опасную лихорадку», замечая, что народная медицина знает более сорока ее разновидностей.
Что же касается «рожистого воспаления», тот же Даль определял болезнь как «воспаление кожи».
Современная медицина, описывая общие симптомы этого заболевания, отмечает острые воспалительные изменения в коже, лимфатических сосудах и слизистых оболочках. Начало болезни характеризуется внезапным повышением температуры до 41°, ознобом, слабостью, сильной головной болью и рвотой. Все это сопровождается жгучей болью в местах, пораженных воспалением, и порой доводит больного до потери сознания.
Сличение описания болезни Александра с данными современной медицины свидетельствует о точном и правильном диагнозе, сделанном врачами императора.
Болезнь продолжалась три недели и к концу первой недели стала возбуждать столь серьезные опасения, что было признано целесообразным начать ежедневную публикацию бюллетеней о состоянии здоровья Александра.
Только 26 января болезнь пошла на убыль, и лишь с 1 февраля Александр смог сидеть в кресле.
7 февраля из Варшавы в Петербург приехал весьма обеспокоенный болезнью брата цесаревич Константин. Доктор Д. К. Тарасов так описал свидание Александра и Константина, произошедшее у него на глазах: «Цесаревич в полной форме своей, вбежав, поспешно упал на колени у дивана и, залившись слезами, целовал государя в губы, глаза и грудь и, наконец, склонясь к ногам императора, лежавшим на диване, стал целовать больную ногу Его Величества. Эта сцена столь была трогательна, что и я не мог удержаться от слез, и поспешил выйти из комнаты, оставив обоих августейших братьев во взаимных объятиях и слезах».
Еще через две недели Александр впервые после болезни выехал в санях на прогулку, а уже на масленой неделе, за семь дней до Великого поста, начал выезжать верхом на развод, затем присутствовал на веселом придворном маскараде, который был во дворце таким же традиционным, как масленичные гулянья у простонародья.
В эти дни Александр сказал Васильчикову, что дешево отделался от своей болезни. Васильчиков же ответил, что весь город принимает в нем участие. «Те, которые меня любят? – спросил император. – Все, – отвечал Васильчиков. – По крайней мере мне приятно верить этому, – сказал Александр, – но, в сущности, я не был бы недоволен сбросить с себя бремя короны, страшно тяготящей меня».
Путешествие летом 1824 года
16 августа 1824 года император отправился в очередное путешествие по России, на сей раз – в Заволжье и на Урал, где ему до сих пор не удалось побывать.
Первым большим городом на пути Александра была Пенза, где 2-й пехотный корпус ждал его смотра. После окончания смотра пензенский губернатор Ф. Н. Лубяновский, заметив на лице Александра глубокую усталость, осмелился сказать ему:
– Империя должна сетовать на Вас, Ваше Величество.
– За что? – спросил Александр.
– Не изволите беречь себя.
И тогда Александр ответил:
– Хочешь сказать, что я устал? Нельзя смотреть на войска наши без удовольствия: люди добрые, верные и отлично образованы; немало и славы мы им добыли. Славы для России довольно: больше не нужно; ошибется, кто больше пожелает. Но когда подумаю, как мало еще сделано внутри государства, то эта мысль ложится мне на сердце, как десятипудовая гиря.
Он много поездил по России, все видел собственными глазами, бывая и в казармах, и в острогах, и на фабриках, и на кораблях, в домах крестьян и во дворцах знати. Он перечитал тысячи документов из судов, из Сената, из десятков канцелярий и присутственных мест, из сотен городов, городков и сел огромного государства, отданного на поток и разграбление российским чиновникам-казнокрадам. И конечно же, его слова о десятипудовой гире, лежащей у него на сердце, не были сильным преувеличением.
Такого рода настроения могли только усилиться после того, как он уехал из Пензы и, проследовав через Симбирск, Самару, Оренбург и Уфу на Златоуст и Екатеринбург, отправился в Пермь. Бескрайние просторы, плохие дороги, унылая осенняя пора, бедные деревни, заштатные деревянные города и всего несколько больших улиц в губернских городах, застроенных двух- и – редко – трехэтажными кирпичными домами, не могли не произвести на путешественника сильного неблагоприятного впечатления, тем более что он имел возможность мысленно сравнивать свои прежние западноевропейские вояжи с этим путешествием, и навеянные ими впечатления оказывались никак не в пользу любезного Отечества. Екатеринбург был самой восточной точкой этой поездки. Оттуда Александр повернул обратно и по пути к Перми остановился в уездном городе Красноуфимске, расположенном на берегу реки Уфы, в двухстах верстах от Екатеринбурга. (Запомните этот факт, ибо Красноуфимск еще появится в этой книге в связи с обстоятельствами трагическими и загадочными.) А тогда перед Александром предстал на редкость чистый и красивый уездный городок, лежавший на берегу тихой реки Уфы. Основан он был при Анне Иоанновне и назывался сначала Красный Яр, или же Уфимская крепость. В 1774 году крепость взяли пугачевцы, когда шли на Казань, а через семь лет после того переименовали крепость в уездный город Красноуфимск, подчеркнув и новым названием его, что красен он, то есть красив необыкновенно, и подчинили Пермскому наместничеству. Крепость оставили в неприкосновенности (места были бунташными – мало ли что?) и по-прежнему оставили в крепости гарнизон.
