Нина Соротокина - Императрица Елизавета Петровна. Ее недруги и фавориты
Недруги с семьями были арестованы, а меж тем во дворец Елизаветы стали стекаться важные сановники: иные приезжали сами, других приглашали. Явились генерал-прокурор князь Трубецкой, начальник Тайной канцелярии Ушаков, адмирал Головин, князь Черкасский. Был вызван и Алексей Петрович Бестужев. Лесток всегда хорошо к нему относился и посоветовал Елизавете назначить его на место Остермана. Все были возбуждены, никто толком ничего не мог понять. Сошлюсь на «Записки» Шаховского, который описывает эту ночь переворота. После бала у Головкина, арестованного в эту ночь, Шаховской в собственном доме был разбужен стуком в ставню его спальни. Экзекутор Дурново возбужденно прокричал, что надо-де «наискорее ехать в цесаревнин дворец, ибо-де она изволила принять престол российского правления и я-де с тем объявлением теперь бегу к прочим сенаторам»». Шаховской бросился к окну, чтобы расспросить о подробностях, но экзекутор уже исчез.
«Я сперва подумал, что не сошел ли экзекутор с ума, что так меня встревожа в миг удалился, но вскоре увидел многих по улице мимо окон моих бегущих людей необыкновенными толпами в ту сторону, где дворец был, куда и я немедленно поехал. …ночь была темная и мороз великий, но улицы были наполнены людьми, идущими к царевнину дворцу, а гвардии полки с ружьем шеренгами стояли уже вокруг оного в ближайших улицах и для облегчения от стужи во многих местах раскладывали огни, а другие, поднося друг другу, пили вино, чтоб от стужи согреться, причем шум разговоров и громкое восклицание многих голосов: “Здравствуй наша матушка императрица Елизавета Петровна” воздух наполняли». Пробившись через толпу, Шаховской пробрался во дворец и тихо спросил у первого, кого встретил, сенатора Голицына:
– Как это сделалось?
– Не знаю, – ответил тот.
Наконец Петр Шувалов, камергер Елизаветы, рассказал ему кое-какие подробности. А вокруг царило полное веселье. «Потом ее императорское величество вскоре из своих внутренних покоев изволила в ту палату, где мы между прочими уже собравшимися господами находились, войти и весьма с милостивыми знаками, принимая от нас подданнические поздравления, дозволила нам поцеловать свою руку».
Все эти события я излагала в полном согласии с С.М. Соловьевым, но в своей книге «Дочь Петра Великого» К. Валишевский несколько снижает патриотический тон революции, как называли в XVIII веке дворцовые перевороты. Он пишет, что не воля народа, уставшего от засилия немцев, возвела Елизавету на трон. «Два темных агента, принадлежавших один к челяди цесаревны, другой к армии, принялись в последнюю минуту распределять роли». Одним этим агентом был Лесток, другим Шварц, но появился и третий, крещенный еврей Грюнштейн; когда-то маклер и торговец драгоценностями, он стал сержантом Преображенского полка и в нужный момент оказал Елизавете огромную услугу. Когда все уговаривали цесаревну на решительный шаг и собирались призвать гренадеров, Грюнштейн разумно сказал: «Одних призывов мало, нужно деньги, гренадерам дать». Елизавета проверила наличность – триста рублей. С такой суммой власть не получишь. Переворот был назначен на следующую ночь. Лесток опять кинулся к Шетарди за деньгами, но получил отказ. В последнюю минуту Елизавета заложила свои драгоценности, вырученные деньги Грюнштейн и раздал гренадерам. Денежная субсидия подогрела их патриотические чувства. Кроме того, им всем очень не хотелось идти воевать со шведами.
Подробности разнятся, но одно точно: «революция» произошла без участия Франции и без помощи Швеции, и тем не менее Валишевский считает, что этот переворот в России, в отличие от других – а их в XVIII веке было очень много – был самым предосудительным. «Что мог он (народ) ожидать от императрицы, достигшей трона при содействии распутных гренадеров, от дочери Петра Великого, подготовившей заговор, сообразуясь с движением шведской армии, официально отправленной в поход в целях облегчения его осуществления?» Дальше автор говорит, что страна, то бишь Россия, «несмотря на самые худшие случайности», не сдавалась, «шла по самому краю бездны», но удержалась «инстинктом самосохранения, сила которого является как у отдельных лиц, так и у нации самым верным признаком и мерилом их жизненности».
Ах, какие страсти! Мы, кстати, не первый раз шведов на помощь призывали. Когда-то они звались варягами. В Смутное время при Шуйском отряд Делагарди тоже оказал нам услуги. На этот раз мы без шведов благополучно обошлись. Я хочу взглянуть на роль Елизаветы в перевороте 1741 года с другой стороны. Наверное, это наивная, чисто женская оценка, но и она имеет право на существование.
Все перевороты XVIII века, и вообще любое восхождение на трон, и для Екатерины I, и для Петра II, для Анны Иоанновны и Анны Леопольдовны, да и для Екатерины Великой, делала «партия» с сильным лидером во главе. Елизавета – ветреная и легкомысленная, которая, конечно, к тридцати годам стала менее ветреной и легкомысленной – должна была сама возглавить поход во дворец. Никто из вышеперечисленных не рисковал так, как она, – уж слишком ненадежным было ее окружение.
И опять же, ее удивительный обет, данный перед иконой: «не казнить людей смертию». Над ней потом издевалась вся Европа – какое безрассудство, какая наивность! Закон об отмене смертной казни не был официально оформлен, но ведь не казнили. Судьи продолжали приговаривать к смерти, но она не подписывала бумаги, смягчая участь осужденных. Жестокость никуда не делась, был кнут, батоги, резали языки, выжигали на лбу тавро «вор», но головы не рубили. Елизавета очень боялась свергнутого ею Ивана VI, судьба его ужасна, всю жизнь в тюрьме, но он ведь жил! Но как только трон заняла умница-разумница Екатерина Великая, его тут же и убили, а Мировича казнили «отрублением головы». А сколько по пугачевскому делу на плаху пошло! Можно, конечно, сказать, что в царствование Елизаветы не было такого масштабного и страшного бунта. Но ведь этот масштабный и страшный не на ровном месте появился, Екатерина сама создала его причины. В этом – не казнить смертию – главное величие Елизаветы, насмотрелась она казней в детстве и в молодости, и поняла, что царица должна быть милосердной.
После переворота
Один мой умный друг говорил, что Ленин написал шкаф книг на тему, как взять власть, и то-о-ненькую брошюрку – что с ней делать. Отсюда и все безобразия. В XVIII веке все было наоборот. Власть взяли за три часа, а дальше по накатанной. Но два дня в головах у всех была полная каша. В ночь переворота 25 ноября общими усилиями министры сочинили манифест, в котором говорилось, что по смерти Анны Иоанновны наследником престола «учинен внук ее величества, которому еще от рождения несколько месяцев было», потому «правление государства через разные персоны и разными образами происходило» и в государстве были непорядок и разорение. Из-за того гвардия, а также светские и духовные чины просили для пресечения этого безобразия Елизавету, «яко по крови ближняя отеческий престол воспринять, что она и сделала». Хорошо, восприняла, но в качестве кого? Кем будет цесаревна Елизавета? Может быть, регентшей при существующем императоре Иване VI? По-родственному это вполне возможно, главное, чтоб немцы не у власти. Елизавета может провозгласить себя императрицей, но вроде это негоже при существующем внуке Петра I – принце Карле Ульрихе Голштинском. Но при этом утром в день переворота манифест был объявлен, полки приняли присягу, потом Елизавета вышла на балкон собственного дома и была встречена общим ликованием и криками, в которых приветствовали «матушку императрицу Елизавету».
Общее недоумение разрешилось через два дня, 28 ноября, когда был оглашен новый манифест. К нему приложил руку Алексей Петрович Бестужев (пока его определили к управлению почтами), блестящий политик и интриган, «лукавый царедворец», долгие годы ближайший советник и фаворит, а затем недруг. В этой книге ему будет посвящена отдельная глава. В новом манифесте говорилось, что, согласно завещанию Екатерины I, «утвержденный народом» порядок престолонаследия имеет следующий вид: в случае бездетной смерти Петра II престол переходит к цесаревне Анне Петровне и ее потомству, после – цесаревне Елизавете Петровне, мужскому полу было дано предпочтение перед женским, но имелось точное указание, что никто, не принадлежащий к православному исповеданию, не имеет прав на трон. На основании завещания матери Елизавета была после смерти Петра II единственной законной наследницей, но духовная императрицы Екатерины коварными происками Остермана была скрыта от народа, и т. д.
Анна Петровна имела потомство, но Карл Ульрих исповедовал протестантизм. Решено было призвать его в Россию и обратить в православие, а Елизавету сделать регентшей при нем. Потом это как-то забылось, Елизавета Петровна стала императрицей, а Петр – наследником.
