Илья Шифман - Александр Македонский
Тем временем персидские наемники-греки, стоявшие гарнизоном в Эфесе, крупнейшем греческом порту на малоазиатском побережье Эгейского моря, узнала о результатах битвы при Гранике и, не дожидаясь победителя, бежали, захватив у эфесцев две триеры (там же, 1, 17, 9]. Явившись на четвертый день в Эфес, Александр ликвидировал там олигархический режим, служивший опорой персидского господства, и установил демократические порядки. По его приказу в город были возвращены изгнанные при персах приверженцы демократии. Как и в Сардах, в Эфесе Александр счел необходимым продемонстрировать свое благочестие, хотя и несколько иным способом: подати, которые выплачивались персидскому царю, он приказал вносить в храм Артемиды Эфесской [там же, 1, 17, 10]. Восстановление в Эфесе демократии сопровождалось антиолигархическими выступлениями народных масс; наиболее ненавистные и, очевидно, самые влиятельные олигархи – Сирфак, его сын Пелагоний и его племянники – были вытащены из храма, где искали убежища, р забиты насмерть камнями. Александр быстро прекратил беспорядки: он не желал, чтобы народное движение в Эфесе вылилось в избиение и разграбление местных богачей; вероятно, он не желал и слишком энергичной поддержки „снизу“. Власть должна была устанавливаться и политический режим должен был организовываться „сверху“ – по воле и решению царя! [там же, 1, 17, И – 12]. Той же политики Александр придерживался и по отношению к другим греческим городам Малой Азии, добровольно признававшим его власть, Отправив в различные пункты малоазиатского Побережья отряды под командованием Пармениона (в Магнесию и Траллы) и Лисимаха, сына Агафокла (в другие эолийские и ионийские города), он всюду велел уничтожать олигархию, устанавливать демократический строй, всем пользоваться своими старыми за^ конами. Александр устанавливал демократию не по. тому, что был принципиальным сторонником ее, а вследствие военно-политической необходимости, поскольку тирании и олигархические режимы придержи^ вались персидской ориентации. Мало того, теперь Александр решил отказаться от налогов, которые эти города выплачивали персам [там же, 1, 18, 1–2], Впрочем, как показывает надпись из Приены [Тод, II, 185], вообще от выплат в пользу македонского царя они освобождены не были. Однако речь шла уже не о податях в собственном смысле слова, а о взносах, которые эти города должны были вносить в царскую казну; употребление для обозначения платежей слова уэнфбойт, которым назывались и взносы в союзническую казну II Афинского союза, свидетельствует, по-видимому, о том, что вне зависимости от включения греческих городов Малой Азии в Панэллинский союз они считались союзниками Александра и выплачивали в его казну не подати, а союзнические взносы. Само собой разумеется, действия Александра ничего не изменили по существу. Как бы деньги ни назывались, они все же отнимались у плательщиков и поступали в царскую казну, а союзнический статус, как показывал опыт общегреческих союзов, надежно обеспечивал верховную власть Александра над малоазиатскими греческими городами.
Не все греческие города добровольно признали власть Александра Македонского, Исключение составил Милет, важный порт на берегу Эгейского моря, крупный экономический и культурный центр страны. По некоторым сведениям, после битвы при Гранине туда бежали остатки персидской армии во главе с Мемноном [Диодор, 17, 22, 1], который рассчитывал на персидскую ориентацию кругов, стоявших тогда в Милете у власти. Там он задержался недолго, ушел в Галикарнасс, где начал готовиться к новой встрече с неприятелем. Быстрое удаление Мемнона объясняется, по-видимому, тем, что командир милетского гарнизона Гегесистрат уже обращался к Александр) с письмом, предлагая сдать город: при отсутствии поблизости организованной персидской силы он не видел возможности защищать его. Воины Гегесистрата оставили так называемый внешний город Милета, который без труда был занят Александром. Однако приближение огромного, в 300 кораблей, персидского флота (флота киприотов и финикиян, сражавшихся на стороне персидского царя), ожидание близкой помощи побудили Гегесистрата к защите.
Персидский флот опоздал. Никанор, командовавший греческим флотом (160 кораблей), на три дня опередил персов и встал у о-ва Лада в непосредственной близости от Милета. Персы остановились у горы Микале; греческий флот и размещенный Александром на о-ве Лада гарнизон из 4 тыс. фракийцев и других наемников надежно преграждали им доступ в Милет. Персидские флотоводцы пытались спровоцировать греков на морское сражение; с такой же идеей носился и Парменион, рассчитывавший на неминуемую победу, предсказанную божественным знамением: орел сел па берегу около кормы корабля Александра. Александр отверг этот авантюристический план, заявляя, что предзнаменование истолковано неправильно. Вступать в бой с гораздо более сильным и опытным противником – значит заранее обрекать себя на неминуемое поражение. Орел, севший на берег, определенно показывает, что он, Александр, одолеет Милет с суши.
В этой ситуации милетские власти предприняли еще одну попытку договориться. К Александру явился Главкипп, представитель знатнейших горожан. От их имени он заявил о желании сохранить нейтралитет (соглашались открыть свои ворота как для персов, так и для Александра) и просил прекратить осаду. Александр велел Главкиппу воротиться и предупредить милетян, что на следующий день начнется штурм города. И действительно, на другой день с утра заработали македонские осадные машины и войско Александра через проломы вошло в город. Никанор со своей стороны ввел флот в милетскую гавань. Граждане Милета сдались на милость македонского царя. Часть милетян и наемников, спасаясь от македонян, бросилась в море и попыталась было закрепиться на обрывистом островке недалеко от берега. После коротких переговоров наемники (их было там 300 человек) согласились пойти на службу к Александру. Милетян, оставшихся в живых после уличных боев, царь отпустил на свободу [об осаде Милета см.: Арриан, 1, 18, 3 – 19; Диодор, 17, 22, 2–5].
Судьба Милета должна была показать всему эллин* скому и неэллинскому миру, что Александр не потерпит какого бы то ни было „нейтралитета“, иначе говоря, попыток отказать ему в признании его верховной власти.
На следующий год Александр был избран милетским верховным магистратом – венценосцем (стефанофором) [Силл., 272]. Конечно, такое почетное избрание во многом диктовалось стремлением горожан ублаготворить грозного победителя. Однако, учитывая поведение Александра по отношению к другим греческим городам Малой Азии, есть основания думать, что и в Милете Александр выступил как глава и организатор местного демократического движения; оно стало его опорой, что и было продемонстрировано предоставлением Александру высшей магистратуры.
Позже персидские флотоводцы па короткое время снова овладели Милетом, и военачальникам Александра пришлось еще раз его отвоевывать. Вскоре после взятия Милета Александр распустил свой флот. Источники [Арриан, 1, 20, 1; Диодор, 17, 22, 5] объясняют этот поступок двумя причинами: у македонского царя не было денег па его содержание; к тому же он видел, что греко-македонский флот не может одолеть персов на море и при таких обстоятельствах, разумеется, бесполезен. Видели здесь и тонкий расчет Александра: он будто бы хотел отрезать своим воинам пути на родину и заставить их побеждать, если они хотят избегнуть гибели. Все указанные соображения Александр, очевидно, принимал в расчет и высказывал вслух. Однако существовал, по-видимому, еще один, решающий довод: корабли нужны были в Греции и Македонии для защиты гаваней от возможных атак персов.
Другой греческий город, оказавший Александру сопротивление, – Галикарнасс па юго-западной оконечности Малой Азии, столица карийских тиранов, один. из самых надежных оплотов персидского господства. Обороной Галикарнасса руководил Мемнон, которого Дарий III назначил правителем „Нижней“ Азии и командующим всего персидского флота [Арриан, 1, 20, 3]. Александр имел основания рассчитывать в Карии на поддержку местных аристократических кругов группировавшихся вокруг Ады, дочери Гекатомна, – правительницы страны, которая в 340 г. в результате торцового переворота лишилась власти. Правителем Карий стал тогда ее брат Пиксодар, а затем – его зять, перс Оронтобат. Ада сохранила за собой только неприступные Алинды [там же, 1, 23, 7–8]. Она сдала Александру эту местность и, желая продемонстрировать свою особенную близость к македонскому завоевателю, стала называть его сыном. Александр охотно принимал это обращение: дружественные отношения с Адой, которой он вернул Алинды и, по-видимому, тогда же обещал вернуть положение карийской правительницы, позволили ему ожидать от нее и близких к пей карийцев помощи или по крайней мере сочувственного нейтралитета во время боев за Галикарнас [Диодор, 17, 24, 2–3].
