С. Анучин - Нижегородские исследования по краеведению и археологии — 1999
На дне котлована по обряду вторичного трупоположения были погребены останки девочки и двух взрослых женщин. Детский костяк был выделен. В отличие от других, небрежно брошенных на земляной пол, он был уложен на тканевую подстилку и с ним был оставлен некоторый инвентарь. Кроме того, детский костяк — единственный целый, в то время как другие представляют собой останки обрубленных с двух сторон тел. Очевидно, их можно интерпретировать как следы человеческих жертвоприношений, которыми сопровождалось погребение ребенка. На дне котлована к северу от погребенных была оставлена погребальная пища. Затем сооруженная камера по всей площади была перегорожена настилом. Высота его расположения относительно земляного пола 90—100 см. На перекрытии был разожжен костер, от пламени которого, очевидно, пострадало не только оно само, но слегка и погребенные останки. Костер вместе с остатками перекрытия был забросан материковым грунтом (слой 2). Вероятно, через прорехи в обгоревшем настиле часть его вместе с угольками проникла внутрь камеры. Образовавшийся таким образом слой 3 (насыпанный «горкой») перекрыл погребенные останки. Остатки кострища в виде углисто-золистой неоднородности слоя 2 включают в себя кроме следов тризн, возможно, и остатки трупосожжений. В пользу этого свидетельствует высокая насыщенность грунта фрагментами мелких кальцинированных костей. В таком случае, обнаруженные здесь находки (2‑й группы) следует рассматривать не как жертвенно-ритуальный комплекс, а как погребальный инвентарь, сопутствующий отдельному захоронению 14.
Рухнувшее под тяжестью грунта перекрытие привело к деформации костяков, а также образованию воронки на дневной поверхности погребения, что нашло отражение на профилях стратиграфических разрезов. Образовавшееся углубление было заполнено остатками поминальных тризн и, очевидно, рассредоточенными трупосожжениями, совершенными на стороне. Во всяком случае одна из костей точно человеческая 15. И хотя она была обнаружена в слое темно-серой супеси над погребением, связь ее с основным скоплением, зафиксированным в слое 1, не вызывает сомнений.
Ритуально-магическими действиями, по-видимому, объясняется и присутствие в верхнем слое заполнения погребения фрагментов керамических сосудов, ангобированных охрой и орнаментированных росписью белой краской. Все они имеют следы обжига. Один из них (рис. 3, 1) под отгибом венчика украшен пояском из ряда прямоугольников, каждый второй из которых диагонально перечеркнут 16. Ниже, в основе композиции, — квадратная фигура в виде шахматной клетки, состоящая из девяти маленьких квадратиков, угловые и центральный при этом закрашены белой краской. Эти маленькие клетки скомпонованы в одну большую, располагаясь по ее углам и середине.
Другой большой фрагмент (склеен из трех), как и первый, под венчиком имеет ряд перечеркнутых прямоугольников (рис. 3, 3), а второй поясок в виде «зигзага», состоящий из вложенных друг в друга треугольников, располагается над самым ребром по тулову сосуда. Сохранившаяся часть основной композиции состоит из двух различно орнаментированных вертикальных полосок, примыкающих друг к другу. Одна из них заполнена квадратами, два из них диагонально перечеркнуты, верхний и нижний треугольники, образовавшиеся в каждом из квадратов, закрашены. Заполнение другой полоски — «зигзаг», составленный из четырех вложенных треугольников, меньшие из которых тоже закрашены. Судя по имеющимся фрагментам, большая часть орнаментированной поверхности сосудов (от отгиба венчика до ребра по тулову) содержала ряд отдельных, периодически не повторяющихся композиций, что позволяет провести параллель между этой посудой и хорошо известными ритуальными сосудами, в которых некоторые авторы усматривают отражение календарного цикла 17.
Погребальное сооружение имело и наземную часть, которая представляла собой либо навес, либо столбовую оградку (рис. 1). Опорные столбы по мере износа заменялись на новые, о чем свидетельствует наличие двойных столбовых ям. Остатки этой части конструкции в виде линзообразных прослоек древесных углей встречены в верхней части слоя 1. С ритуалом погребения связаны, очевидно, и кострища, линзообразные ямы которых, заполненные углями, встречены вблизи трех углов котлована сооружения (рис. 1). Невдалеке от котлована были расчищены и очажные ямы, функционирование которых логично связать с обрядом поминовения.
Ввести описанное погребение в круг известных моделей погребальной обрядности средневековой мордвы довольно сложно. Южной ориентировкой, которая прослеживается в расположении костяка 1 (верхний отдел — к югу от нижнего), подчеркивается ориентацией расчлененных костяков, меридиональным размещением тканиевой подстилки и серпа, находкой фрагментов обмотки пулокеря — оно отчасти напоминает мокшанские погребения XII—XIII вв. Тем не менее следует признать, что сама конструкция погребального сооружения в виде грунтово-деревянной камеры, явно имитирующая жилую постройку земляночного типа и неизвестная по ближайшим к городищу единовременным памятникам (по могильникам Стародевиченскому, Личадеево‑5, Стёксово‑2, Красное‑1, Выползово‑2 и др.), несколько выводит его за рамки привычных представлений. Между тем в характеристике погребения отчетливо прочитывается целая совокупность традиционных для средневековой мордвы элементов погребальной обрядности. Это и разнообразные проявления культа огня (выжиг площадки, остатки кремаций, кострища), культа коня (конские зубы в засыпке), обряда поминовения (следы тризны), традиция «умерщвления» вещей, помещаемых с погребенным (серп с обломанным острием), оставление ритуальной пищи и жертвенно-ритуальных вещевых комплексов, использование ритуальной посуды, сопутствующие погребению человеческие жертвоприношения и ряд других. Как правило, следы перечисленных ритуалов и традиций встречаются либо по отдельности друг от друга, либо в некоторых сочетаниях, но очень редко в таком большом комплексе для отдельного захоронения. По-видимому, это связано с тем высоким положением, которое занимала погребенная в местном обществе.
По классификации Ю. А. Зеленеева, описанное погребение ближе всего к модели 12, объединяющей коллективные захоронения со смешанными традициями, которые автор соотносит с иноэтничными влияниями 18. Однако подкурганные срубные домовины, известные у славян (прежде всего у вятичей), как и варяжские погребальные камеры из Гнездова, вряд ли стоит рассматривать в качестве аналогий нашему погребению 19. Среди мордовских же памятников явной типологической близостью обладает лишь погребение 12 Безводнинского могильника 20. Отдельные погребальные сооружения в виде внутриямных срубов или деревянных рам, перегороженных настилом со следами обжига, изредка встречаются на памятниках финно-угров Приуралья и Сибири 21. Более известны они по раскопкам могильников Вымской культуры. На одном из них — Ленском (XII—XIV вв.) — выявленные погребальные сооружения в виде деревянных помостов на столбах со столбовыми ямами по углам выделены в особый тип 22. Следует признать, что данная конструкция погребения для финно-угров является достаточно редкой (если не сказать экзотической) на всем протяжении их средневековой истории. На относительно полно раскопанных могильниках с подобными погребениями ямы с такой «усложненной» конструкцией концентрируются в одном месте, что объясняется тем особым значением, которое им придавали 23.
Корни традиции сооружения погребений, имитирующих по своему устройству жилые землянки, скорее всего, нужно искать в мире скифо-сарматских древностей, для которого могилы в виде грунтово-деревянных склепов с дромосным входом являлись достаточно обычными погребальными сооружениями 24. Таковы широкие, почти квадратные погребения среднесарматской культуры (конец II в. до н. э. — начало II в. н. э.), имевшие деревянные перекрытия, иногда опиравшиеся на вкопанные столбы 25. На правобережье нижней Волги, на верхнем Маныче, на левобережной Украине доля таких погребений и в позднесарматское время составляет около 25% 26.
Определенное воздействие скифо-сарматского степного мира на формирование культурных традиций многих финно-угорских народов не вызывает сомнений. Общеизвестны культурные и торговые связи древнемордовской общности с сарматами 27. Можно предположить, что описанное погребение является своего рода анахронизмом, который в «законсервированном» виде сохранился к началу II тыс. н. э. лишь как редкий, специфический тип детской погребальной обрядности 28.
Публикация материалов других погребений камерного типа из некрополя Саровского городища, продолжение исследования самого городища позволят в дальнейшем определить их характерные черты и более уверенно ввести эти памятники в исторический контекст.
