Свен Штеенберг - Генерал Власов
Жиленков представлял собой, казалось бы, превосходный продукт советской системы. Будучи сиротой, он вырос и получил образование за счет государства. Его острый ум и привлекательная наружность помогли ему быстро подняться по ступенькам карьерной лестницы партийного функционера. Было странно, что такой человек, всем обязанный советскому государству, может перейти на сторону немцев, хотя в ту полную тревог зиму у него не единожды возникала возможность пересечь линию фронта и добраться до своих.
Причины, толкнувшие его на такое решение, были типичны для русских. Жиленков изложил свои соображения в беседе с Казанцевым. Человек, занимающий такой видный партийный пост, он постоянно чувствовал себя в неуверенном положении, но даже не это, а неизбежная необходимость постоянно словом и делом демонстрировать энтузиазм и непоколебимую веру в великого вождя Сталина и в непогрешимость его действий — вот что угнетало его больше всего. Простого выражения одобрения было мало — требовалось страстное восхищение. В связи с занимаемой должностью Жиленкову приходилось по три четыре раза в неделю выступать с речами на собраниях и митингах, то есть постоянно и убедительно играть роль борца за ленинско-сталинские идеалы. Даже тем, кто искренне верил в них, такое бывало непросто, а уж для тех, кто не горел верой, и вовсе непереносимо. Большинство не верило как в непогрешимость Сталина, так и в разумность методов его террористического правления. Однако и им приходилось постоянно лгать — словом, жестом и делом.
Член партии не мог выйти из нее. Для таких, как Жиленков, оставалось, по сути дела, два пути: продолжать карабкаться по лестнице или же сгинуть в каком-нибудь лагере, закончив путь в общей могиле.
— Как это ни парадоксально, — признавался Жиленков, — но я впервые почувствовал себя свободным человеком здесь, среди врагов, в плену. И это я — я, важное лицо в партии, имевшее все основания когда-нибудь сделаться членом Центрального комитета. Что же тогда чувствовали простые люди?! Я узнал это, когда многие дни и месяцы скитался с ними по лесам, и позднее, когда работал на немцев. Я даже и не представлял того, какие преступления совершал режим, никогда не подозревал, до какой степени ненавидели партию обычные люди — рабочие и крестьяне. Стал осознавать правду лишь тогда, когда нам впервые удалось поговорить свободно. У меня нет никакого желания провести остаток дней в Сибири. Всего несколько часов пребывания в плену превосходно убедили меня в этом. Режим так мало верит тем, кто пожертвовал всем, отдал все свои силы делу революции. — Позднее в Лётцене Жиленков заявлял: — Обращайтесь с нами как с равноправными друзьями и союзниками, и мы будем ваши. Вот я — ваш, но вы можете заполучить большинство генералов и половину партийного аппарата.[61]
Пребывание Жиленкова на Виктория-Штрассе оказалось непродолжительным. В середине августа — практически перед самым появлением там Власова — он и Боярский, знакомый Жиленкову еще по Лётцену, получили назначение возглавить первое крупное формирование, состоявшее исключительно из военнопленных и перебежчиков и организованное под русским командованием — так называемое экспериментальное соединение «Центр». Само создание такого формирования наглядно демонстрировало настроения очень многих русских, доминировавшее на первом этапе Восточной кампании, — хватило одного только небольшого толчка, чтобы вызвать у них желание сражаться за освобождение страны от советской диктатуры.
Инициатива образования экспериментального соединения «Центр» исходила от эмигранта Сергея Никитича Иванова, который имел прочные связи с нацистской партией и Вермахтом и пропагандировал в этих кругах идею создания Русской освободительной армии. Однако успеха ему удалось добиться только в разведке Вермахта, которая располагала большей свободой действий, чем все прочие службы. Адмирал Канарис усматривал будущий потенциал части, которая являлась бы резервом кадров для специальных операций за линией фронта, а позднее, возможно, смогла бы послужить ядром при создании Русской освободительной армии. Он отправил Иванова в Смоленск на встречу с возглавлявшим абверкоманду-203[62] подполковником доктором Вернером Геттинг-Зеебургом, который тотчас же предложил свое содействие.
В Берлине Иванов склонил к участию в своем предприятии двух других эмигрантов — тридцатилетнего сына царского генерала Игоря Сахарова, не единожды награжденного за участие в боях во время Гражданской войны в Испании и получившего звание лейтенанта от Франко, а также бывшего командира полка Константина Григорьевича Кромиади. Кромиади, однако, ясно дал понять, что не станет сотрудничать с наемниками и что согласен участвовать только в том случае, если будет сформирована национальная русская армия, полноправная военная сила со своей собственной военной формой, имеющая целью борьбу за освобождение России.
Соединение было создано в начале марта 1942 г. Иванова назначили его политическим руководителем, а также лицом, ответственным за связь с германскими властями. Сахаров стал его полномочным представителем. Кромиади под псевдонимом Санин принял военное руководство как комендант лагеря. Часть получила наименование «Русский батальон особого назначения» под кодовым названием «Операция Граукопф».[63] Для постоя был определен поселок Осинторф, расположенный в районе бывших торфяных разработок на железнодорожной ветке Орша — Смоленск, посреди громадных болот, и имевший достаточное количество казарменных помещений для размещения десяти тысяч человек. Часть организовывалась по русскому образцу и получала трофейное вооружение. Личный состав носил советское обмундирование с добавлением погон (которых тогда в Красной Армии не существовало) и бело-сине-красных кокард на фуражках.
Русские — убежденные, что немцы таким образом наконец-то приступили к созданию освободительной армии, — называли свою часть Русской национальной народной армией, или сокращенно РННА. В июле 1942 г. численность личного состава РННА достигала трех тысяч человек, а к концу года она выросла до семи тысяч. Центральный штаб имел штатный состав штаба дивизии. Изначально часть состояла из четырех пехотных батальонов, одного артиллерийского дивизиона и одного инженерно-саперного батальона; существовали планы развернуть батальоны в полки. В каждом батальоне имелись курсы подготовки унтер-офицерского состава, а при центральном штабе — офицерская школа. Были созданы библиотека и офицерский клуб, велась пропаганда русского национального движения, кроме того, РННА издавала даже свою собственную газету — «Родина».
Солдаты и офицеры набирались в лагерях для военнопленных. Недостатка в добровольцах командование не испытывало. Едва представители РННА обнародовали свою программу, желающих стало больше, чем требовалось. Даже партизаны искали связей с Кромиади. Они говорили: «Мы бы присоединились к вам, да не доверяем немцам. Они поставят к стенке и нас, и вас».[64]
Кроме Кромиади, Иванова и Сахарова, к части присоединились и трое других эмигрантов: лейтенант Виктор Ресслер, лейтенант граф Григорий Ламсдорф и лейтенант граф Сергей фон дер Пален. Однако все остальные солдаты и офицеры были из Красной Армии. Среди них наличествовало несколько прекрасных штабных офицеров, семь из которых ранее носили звания полковников и служили либо в штабе дивизии, либо даже армии. Бывший офицер Генерального штаба майор Риль занял должность начальника штаба соединения, полковник Горский возглавил артиллерийский дивизион, полковник Кобзев и майоры Иванов, Головинкин и Николаев — батальоны, а майор Бочаров — разведку.
Многие из новобранцев прибывали в Осинторф в плачевном состоянии — иные просто умирали с голоду. Большинство и решило-то вступить лишь для того, чтобы избежать голодной смерти; между тем, как происходило практически всегда, когда русские получали возможность без давления, свободно изменить свое мнение и когда видели, что им предоставляется реальная возможность сражаться со сталинским режимом, они быстро становились убежденными членами освободительного движения.
Подполковник Геттинг-Зеебург, противник «восточной политики», полностью поддерживал создание соединения. Русские очень уважали его, восхищались и даже дали прозвище «Дедушка». Тресков, начальник оперативного отдела группы армий «Центр», и Герсдорф, начальник разведки, тоже всеми силами выступали за него. Они располагали возможностью обратить внимание фельдмаршала Гюнтера фон Клюге на успешность действий соединения в операциях диверсионно-подрывного характера и на явную политическую благонадежность личного состава.
Первая крупная операция соединения, в которой задействовались триста человек под началом Бочарова, имела место в мае 1942 г. в районе Ельни. В их задачу входило попробовать на прочность боевую готовность и боевой дух корпуса под командованием генерала Белова, который немцы окружили, но который через лесистые районы все же сохранил сообщение с другими силами Красной Армии. Несмотря на несколько острых моментов, — происходили сильные столкновения с частями корпуса, а майор Бочаров даже на некоторое время попал в плен, — операция завершилась полным успехом. Среди всего прочего, на сторону РННА в полном составе перешло разведывательное подразделение под командованием Героя Советского Союза старшего лейтенанта Князева. (Однако Князев и двадцать человек из его отряда впоследствии вновь перебежали на сторону Советов, когда решили, что немцы ведут себя не как искренние союзники. Он откровенно обсуждал обстановку с Кромиади, которому объяснил, что Сталин — безусловное зло, но подчинение России немцам еще хуже.)
