Борис Акунин - Самая таинственная тайна и другие сюжеты
Но наступил двадцатый век, и Россия разлюбила соотечественников с иностранными фамилиями. Тяжкие времена для многочисленных русонемцев начались еще при царе, в 1914 году. А потом становилось только хуже. Сейчас французские, шведские или итальянские фамилии у нас большая редкость, и даже немецких, которых сто лет назад было чуть не пол-Петербурга, осталось немного.
Когда я придумывал проект «Б. Акунин», у меня была идея сделать главного героя полицейским врачом, причем непременно с какой-нибудь маленькой экзотинкой. Просматривая уголовную хронику 70-х годов девятнадцатого века, я наткнулся на имя врача московской полиции статского советника Александра Гетье, который был назван «французом». Ага, подумал я. Пожалуй, мой персонаж будет из «понаехавших». Французик из Бордо. Можно обыграть комичный конфликт с туземными нравами, галльскую жовиальность в контрасте со славянской тяжелокровностью, опять же успех у дам, смешное грассирование, эгалите-фратерните.
Я принялся искать дополнительные сведения об Александре Гетье, но попадались лишь упоминания о его потомках. Потом концепция серии поменялась (герой будет русский, но с причудливой фамилией «Фандорин»), и папка «Гетье» была заброшена.
А сейчас наткнулся на старый файл и заинтересовался — не французским уроженцем, его потомками. О них и расскажу.
Сын полицейского врача, статского советника, Федор Александрович Гетье (1863–1938) был человеком известным. Он убедил миллионщика Кузьму Солдатенкова завещать два миллиона на постройку городской больницы. В 1910 году корпуса нынешней Боткинской приняли первых пациентов. Возглавил больницу тот, чьим попечением она была основана, — Ф.А. Гетье. Он был одним из самых известных врачей-практиков своего времени. После Октября стал ведущим специалистом кремлевского Лечсанупра, пользовал многих вождей, у которых считался светилом терапии. Кроме Свердлова, Троцкого и Дзержинского доктор Гетье лечил и самого вождя, при том что Ленин терпеть не мог врачей, не подпускал их к себе. Единственный, кого он признавал и кому доверял, был Гетье.
Все помнят ужасную фотографию больного Ленина в Горках:
Полностью снимок выглядит иначе.
Думаю, что справа — доктор Гетье. Во всяком случае, похож.
Там произошла какая-то подозрительная история с протоколом вскрытия Ленина. Гетье подписывать этот документ почему-то отказался, что породило всякие неприятные для большевиков слухи. У медиков дореволюционной выучки были очень твердые правила врачебной этики. Лечить доктор мог (и был обязан) всех, а вот ставить подпись под сомнительным документом — ни в коем случае. Впоследствии, после опалы Троцкого, слишком принципиальный Гетье был убран из большевистских лейб-медиков.
У Федора Александровича было двое детей. Их биографии тоже не вполне обычны.
Дочь Наталья (1892–1973), знаменитая красавица и спортсменка, перед Первой мировой была чемпионкой Москвы по теннису и состояла в Клубе лыжников. Записалась в сестры милосердия, была на фронте, получила Георгиевский крест (таких женщин очень немного). Всех поразив, вышла замуж за некрасивого офицера с сильным заиканием, поручика Любченко, и вместе с ним воевала в Белой армии. В эмиграции сначала жила в Болгарии, где вновь стала теннисной чемпионкой. Потом оказалась во Франции. Работала медсестрой, дружила с Буниными. Ее фотографии я, к сожалению, не нашел. Пишут, что Наталья Федоровна оставила неопубликованные мемуары. Почитать бы.
От ее брата Александра Федоровича (1893–1938) фотография осталась, но странная:
Он тоже был спортсмен, но любил не теннис, а бокс. Окончил военное училище, воевал с немцами, потом с красными. Отец выхлопотал бывшему белогвардейцу помилование у своего пациента Дзержинского.
Александр Федорович — один из создателей отечественной боксерской школы. Он был тренером, автором нескольких книг по боксу. Но в 30-е годы страстно увлекся альпинизмом. На фотографии он запечатлен по время знаменитого восхождения на Пик Сталина (7495 м).
В декабре 1937 года спортсмена арестовали и почти сразу расстреляли. Удивляться нечему: бывший офицер, «белый», с иностранной фамилией. К тому же чекистов ни с того ни с сего вдруг охватила параноидальная ненависть к альпинистам — их почти всех тогда репрессировали.
Старый доктор не пережил смерти своего замечательного сына. А дочь, как мы знаем, к тому времени давно уже вернулась обратно на родину предков.
«Россия, которую мы потеряли», говорите? Мы за последний век много Россий потеряли. В том числе и такую.
Жизнь и смерть веселого человека
Впервые я наткнулся на это имя, читая воспоминания Сергея Волконского (бывшего директора императорских театров) о революционных годах:
«Один случай мне рассказывали. Был в Москве приговорён к расстрелу некто Виленкин. В то время расстреливали в Петровском парке. Когда его поставили, тот, кто командовал расстрелом, вдруг узнаёт в нём своего бывшего товарища. Он подходит к нему проститься и говорит:
— Уж ты, Саша, извини их, если они не сразу тебя убьют: они сегодня в первый раз расстреливают.
— Ну, прости и ты меня, если я не сразу упаду: меня тоже сегодня в первый раз расстреливают…»
Дорогого стоит, когда человек не теряет юмора перед расстрельным взводом, подумал я тогда и наверняка забыл бы не слишком приметную фамилию, если бы по случайности вскоре не наткнулся на нее опять в мемуарах гусара Владимира Литтауэра. Тот влюбленно пишет о солдате своего полка Виленкине, «романтике и поэте», который сочинял веселые стихи и отличался невероятной храбростью — получил семь из восьми возможных наград, причем от восьмой несколько раз отказывался, чтобы не слишком выделяться. Литтауэр, сам бравый офицер, с восхищением рассказывает, как весельчак, получив рану, начал немедленно сочинять стишок про это героическое событие, или как под ураганным огнем, когда все ждали смерти, Виленкин предложил полковнику шоколадку и был послан к черту.
Тут я заинтересовался этим шутником всерьез.
Оказалось, что человек он довольно известный: его поминают Роман Гуль, Ходасевич, Солженицын — и все самым приязненным образом. (В «Википедии», кто заинтересуется, есть отсылки на две хорошие и подробные биографические статьи.)
Знакомьтесь: нестандартный гусар Александр Абрамович Виленкин.
Нижний чин гусарского полка
Почему нестандартный — понятно, да? Еврей, и вдруг гусар. Чудно.
С чего вдруг иудея, студента-белоподкладочника, сына купца первой гильдии, понесло в кавалеристы, совершенно непонятно. Семья была богатая, интеллигентная. Александр закончил с медалью (по тем временам большая редкость для еврея) знаменитую Царскосельскую гимназию, классным наставником у него был замечательный поэт Иннокентий Анненский. А потом, уйдя из Петербургского университета, зачем-то поступил вольноопределяющимся в Сумский гусарский полк. Вначале не знал, с какой стороны к лошади подходят, но потом освоил все кавалерийские премудрости и стал любимцем полка. Ставил смешные спектакли, однополчане распевали сочиненные им песенки. Офицерского звания не выслужил — для этого требовалось сначала креститься. Виленкин был нерелигиозен, но менять вероисповедание не пожелал. Всякий человек русского воспитания, но еврейской крови оказывался тогда перед серьезным искушением: прими христианство, и все двери перед тобой откроются. Но чувство собственного достоинства мешало пойти на сделку с совестью. Уверовал — тогда да, а просто так, на холодную голову, стыдно. Старший брат Александра, крупный дипломат, повел себя точно так же: редкий случай, когда чиновник получил генеральский чин, дававший права потомственного дворянства, но дворянином так и не стал по причине «неправильной» веры.
Отслужив в кавалерии, Александр окончил юридический факультет и стал адвокатом. Участвовал во многих политических процессах, считался блестящим судебным оратором. Правда, репутации серьезного юриста несколько мешали слишком живой нрав и чрезмерное увлечение модой — Виленкин слыл первым московским щеголем.
Война застала его в столице дендизма, Лондоне, где Александр вполне мог бы спокойно досидеть до конца войны, но уже через три недели он на фронте, в прежнем полку, связь с которым не терял все минувшие годы. Несколько раз был ранен, заслужил полный «георгиевский бант», но так и оставался унтер-офицером. Лишь после Февральской революции, отменившей дискриминацию, Виленкин получил первую звездочку, а к осени имел уже четыре.
Штабс-ротмистр Виленкин, теперь с офицерским «Георгием»
Боевые награды, отсутствие какого бы то ни было заискивания перед толпой, а главное — ораторское остроумие сделали Виленкина очень популярным среди солдат. Его выбрали председателем армейского солдатского комитета (то есть на должность, стоявшую вровень с командармом). И это при том, что Виленкин был членом непопулярной на фронте кадетской партии и вообще сторонником строгой дисциплины.
