Александр Иванченко - Путями Великого Россиянина
Я, конечно, не виноват, что Шуляк тот мне в прямом смысле пращуром приходится, как нет никакой моей заслуги и в том, что он вправду славнейшим народным мстителем был. Это понятно, но таков уж наш украинский характер: если с какого-то боку свой, тем более родич, лучше помалкивать о нём, иначе-де «кырпу гнэш», то бишь нос задираешь.
Но это так, чтобы понятней были некоторые наши национальные особенности. Как говорил Шиллер: «О своём народе я знаю всё и всё скажу, но, чужестранец, не приведи тебя Господь повторить мне те мои слова». За то и люб мне Шиллер, как наши Пушкин и Шевченко, другими словами, но то же сказавшие о том же.
Узнав о нашествии Шведов в самый разгар сражения с ляхами под Винницей, богуславский полк взволновался. Самусь погнал хлопцев с письмом к царю Петру. Был, мол, такой Семён Палий, вояка знатный, которого сестрица твоя, государь, Софья Алексеевна, по наговору послов лядских безвинно в Сибирь упекла. А про лучшего прорывщика передовых неприятельских линий, по совести говоря, и думать непристойно. Так ты, государь, будь любезен, распорядись сыскать его, коли жив ещё, доброго командира нам дашь. А мы тут ляхов малось саблями пока пощекочем, потом, когда Палий сыщется, скорым маршем к тебе. Карла шведский, слышно, для генерального сражения к Полтаве направляется, так и мы там с тобой встретимся. В сю пору нас здесь 10 тысяч, но придём с двадцатью, удвоим полк богуславский. Может слыхал о таком от батюшки своего Алексея Михайловича? Токо насчёт Семёна Палия уж расстарайся, не пожалеешь, разобьём Карлу всенепременно. А после и с ляхами управимся, никуда эти не денутся, соседи или гости, до крайности оголтевшие, хозяевами себя в чужом дому возомня, – без кухля хотя бы пива не разберёшь.
И, как полагается, руку к сему приложил полковник богуславский Самусь.
Дальше даю слово свидетелю Полтавской битвы архиепископу белорусскому Георгию Конисскому – автору «Истории руссов или Малой России». Цитирую по украинскому академическому изданию «Украiська лiтература XVIII ст.», Киев, 1983, стр. 620–621:
«Обе армии собрались в Полтаве в июне месяце и расположились одна в виду другой, укрепив себя шанцами и другими нужными окопами. Армия российская состояла из 76 000 и в том числе малороссийских отборных войск, оставшихся от командирования прочих к прикрытию границ, было 20 000 под командою генеральных старшин и прежде бывшего наказного гетмана Заднепровского, Семёна Палия, сысканного из сибирского заточения, который, быв отлично искусен в наездах и разорвании соединённых фронтов, много поспособствовал к победе. Шведская армия немногим превосходила 20 000 да и Мазепинских войск, собравшихся к нему из расквартированных компанейцев и сердюков не более одной тысячи; но они с самим Мазепою во всякое время оставались при обозах своих и шведских, уклонялись всегда от сражений с россиянами и содержа против них самый строгий нейтралитет, выговоренный Мазепою у короля шведского и объявленный в декларациях его во всей Малороссии... Наконец, в 27 день июня 1709 года совершилось то сражение, которое решило судьбу России и Швеции, удивило Европу и сделало перелом в политике держав и в жребии королей. Сражение сие начали шведы на самом рассвете и конницею своею напали на регулярную конницу российскую и прогнали её за шансы. Но начальник козацкий Палий, с козаками своими, напав тогда на шведов в тыл и на флангах их фронтов и прорвавшись в интервалы, сделал великое им поражение копьями и из ружьев, отчего они, смешавшись, побежали к своим шансам и потеряли генерала своего Шлипенбаха, взятого в плен. Козаки, преследуя шведов до их шанцев, провели позади себя сильную колонну пехоты российской под командою генерала Меньшикова, и она, напав на шанцы шведские и сделав сильный залп из пушек и ружьев, увалилась в них штыками и погнала шведов во все стороны. Таким образом обовладели шанцами и взяли в плен командовавшего ими генерала Розена со многими офицерами и рядовыми. Шведы после сего собрались и построились вновь между шанцами и обозами своими на открытом поле и ожидали нападения россиян. Государь выстроил и свои войска против шведских, поставив в середине пехоту и артиллерию, а по флангам конницу. Сражение возобновилось: пальба продолжалась с обеих сторон более трёх часов; наконец шведы, не имев артиллерии и претерпев от россиян великий урон, показали во фланге своём многие интервалы или пустоту, а Палий, сие приметя, тотчас ворвался в них козаками и произвёл всеобщее замешательство в неприятеле...».
Замечу здесь между прочим, что приписанная Петру Первому и разыгранная затем в кино по существу постыдная для россиян сцена, когда российский император всерьёз благодарит шведов за науку воевать, продиктована, видимо, соображениями и чувствами так называемых «западников», взиравших и поныне взирающих из России на Россию либо с Эйфелевой башни, либо с той стороны Атлантического океана. По свидетельству очевидца, Пётр действительно принял пленных шведских военачальников любезно, однако никаких благодарственных слов им не высказывал. Да и невозможно себе представить, чтобы император России, знавший Александра Невского и Дмитрия Донского, при всех своих несомненных симпатиях к Европе вдруг воспылал благодарностью за военную науку к шведам. Из войны с ними он, разумеется, извлёк определённые уроки, но для преклонения перед поверженным противником у него не было никакого повода. И не таков он был, чтобы, разгромив «непобедимого» Карла XII, враз умом повредиться, забыть о собственном достоинстве, а значит, и своей державы, кою он воплощал в себе.
Столь же нелепое соображение навязали и навязывают нам те самые «западники», будто Пётр «прорубил окно в Европу». Русь многими нитями была связана со всем миром, не исключая и Европу, издревле, о чём красноречиво говорит дипломатия всех предшественников Петра и хотя бы такой, к примеру, любопытный, но не освещаемый нашими историками факт, что в большинстве европейских армий до Петра военными хирургами и лекарями служили россияне. Или такая ещё небезынтересная деталь, никак не попадающая в поле зрения наших историков: перенимать опыт по выведению племенного скота, гибридизации и акклиматизации теплолюбивых растений на сельскохозяйственную ферму царя Алексея Михайловича приезжали в подмосковное Измайлово специалисты из большинства стран Европы, в том числе из Англии, Италии и Франции.
Другое дело, что после своей продолжительной поездки в Европу Пётр с психологически вполне объяснимым юношеским пылом многое в России принялся корёжить на европейский лад. Но все его великие реформы, которым неизменно сопутствовали великие же жестокости и самодурство, отнюдь не доказывают, что отечественный путь развития страны и её самобытность, бережно хранимая отцом молодого реформатора Алексеем Михайловичем, никуда не годились. Каким же тогда, спрашивается, манером Россия, пребывавшая якобы в этакой закостенелости и невежестве, задолго до Петра взошла на берега Восточного океана?
* * *
...Начав отвечать на вопрос о добровольно взятом на себя долге, я сказал, что личностно-добровольно взятые на себя обязанности выбираются не произвольно, не в одном согласии с «я так хочу»; они зависят от твоего духовного содержания, а оно формируется не тобой только, а с твоим лишь участием.
Хочу добавить к этому, что девственный мозг четырёх-пятилетнего ребёнка способен, как я убедился на личном опыте, впитывать столько разнообразной и сложнейшей по своему содержанию информации, для осмысления и достаточно ясного понимания которой человеку потом нужны долгие десятилетия. Неудержимая погоня за всё новыми знаниями и впечатлениями, естественно, все эти десятилетия продолжается, но озарения ума в зрелом возрасте приходят всё же с возвращением к своим первоистокам, с переосмыслением всего того, что последовательно ты вбирал в себя, начиная с зорьки своей жизни. Конечно, я сужу, повторяю, по себе, во мне нет самонадеянной прыти обобщать всё на свете глобально и кому- то предписывать свои рецепты.
Начав заниматься со мной в четыре года, мне кажется, мой Учитель Зоран должен был приложить больше усердия к тому, чтобы подготовить меня к первой встрече с нашей дохристианской книгой, чем давать затем сами знания. Неподготовленного сельского мальчонку, ещё не видевшего немого кино с титрами, та книга могла ой как напугать. Даже и взрослый человек, наделённый такими же, как у меня особенностями биоэнергетики, но не имеющий представления, что это такое, наверняка бы оторопел, если бы, открыв книгу, увидел перед собой во всём объёме живого человека. Он сидит, склонив голову, словно в зеркале. Белая рубаха, как у Зорана, вышита на груди двумя рядочками вальковых восьмиконечных звёздочек. Ниспадающие до плеч светло-русые волосы на лбу прихвачены ре- мешком-полоской. В левой мочке уха золотая серьга треугольником, нижний угол которой заканчивается будто подвешенной к нему на тонкой ножке бульбочкой.
