Сергей Максимов - Год на севере
— Ну, да уж этого объяснять не надо: и без того понятно.
— Когда же к нам, на Мезень? А от нас и на Печору пробраться вам будет любопытно! — говорили мне тамошние поморы.
— А вот поправлюсь от дороги, да путь встанет, замерзнут тайболы! — отвечал я, и, наконец, дождался-таки своего времени.
Грустно бывает расставаться с насиженным местом, тяжело покидать многих людей, с которыми успел и сойтись, и смолвиться! Предчувствуя тягости дальнего пути, неохотно садишься в кибитку, с трудом борешься с наплывом грустных впечатлений и волей-неволей подчиняешься неизбежному закону обстоятельств и гнету житейских случайностей.
То же сталось и со мной в конце октября 1856 года, когда я оставлял Архангельск во второй раз. В феврале следующего года я был неподалеку от него, в Холмогорах, в каких-нибудь семидесятии верстах, в девятичасовом перегоне.
— Съездите в город? — спрашивали меня там.
— Может быть, — отвечал я вначале.
— А не мешало бы съездить! — напоминали потом.
— Едва ли поеду! — отвечал я на это потом, по долгом размышлении...
В конце февраля я уже оставлял Архангельский край для Петербурга, и, признаюсь, не жалел об нем.
3. ХОЛМОГОРЫ С ОКРЕСТНОСТЯМИ
История города. — Секретная слободка. — Преображенский собор. — Голландская порода скота. — Костяника. — Посещение Петра Великого. — История заточения брауншвейгского семейства. — Предания о Ломоносове и место его родины. — Лопаткин. — Село Вавчуга. — Баженин и предания о Петре I. — Путь на Холмогоры. — Развалины крепости Орлеца. — Городок. — Упраздненные монастыри.
Три раза приводилось мне быть в этом городе. Безразлично и смутно мелькнул он в первый проезд мой сумерками из Петербурга в Архангельск, когда я был истомлен и с лишком тысячеверстным путем, и пятидневною сосредоточенною скукой.
Во второй проезд, когда уже порядочно примелькались в глазах сотни поморских селений и три других города, когда привычка успела заковать воображение и все помыслы в одну тоскливую и безразличную среду, когда можно было положительно сказать себе, что хуже виденного и до сих пор изведанного не будет — Холмогоры показались мне и тогда беднейшим из самых бедных городков нашего обширного и разнообразного русского царства.
Обязавши себя пристальнее вглядеться и короче познакомиться с городом, я и после того пришел к тому же заключению, что над Холмогорами лежит роковая судьба безлюдья и бедности. Видно, такова и его участь, какова участь многих других древних городов России; видно, и здесь придется сказать себе: «беда тому городку, подле которого выстроится и расселится богатый и торговый сосед, со свежими силами, новыми взглядами на вещи, с современным пониманием дела. Обезлюдеет и загниет древний городок и останется за ним старая честь, честное, неопозоренное, почтенное имя — и только».
Такова точно и судьба Холмогор, по отношению к ним Архангельска.
Считаю первым долгом припомнить историю Холмогор и выяснить настоящую плачевную судьбу города — судьбу незаслуженную, но неизбежную, по смыслу всех судеб исторических.
Строен ли он аборигенами северного края — белоглазою чудью, или торговыми предприимчивыми новгородцами — за этим ходить далеко и безуспешно*. Положительно известно, что места, на которых раскинулся город, издавна служили местом торжищ, сходок, базаров для двинских купцов. Три деревни: Курцево, Качковка, и Падрокурья (именами этими называются и теперь части города Холмогор) служили именно этими местами для торжищ и не имели правительственного значения: воеводы жили на Матигорах и Ухт-острове. Имени Холмогор ещё не встречается и, вероятно, его не было, по крайней мере, в ХI веке. В этом веке поселились в трех деревнях заволоцкие купцы, прибывшие сюда из великого и торгового Новгорода. Удобство места при широкой и глубокой реке, прошедшей здесь многими рукавами, могло соблазнить купцов с первого взгляда, и незачем было, по-видимому, искать из-за хорошего лучшего. Тут же так близка была река Пинега со своим устьем, — Пинега, прошедшая через места, богатые лесною птицею и пушным зверем. Мезень посылала сюда свое сало, добытое из морского зверя; Печора — меха и кость. На все это заявлял сильное требование Новгород, все это шло из Новгорода в руки Ганзы, в заморские страны. Шла туда же унская и нёнокская морская соль, скупаемая на Двине вологжанами и устюжанами*.
Росла двинская торговля (преимущественно солью) *, разрастались вместе с нею и торговые деревни. К ним пристроились даже три новых селения: слобода Глинки и приходы Никольский и Ивановский. Ширясь строениями, все шесть слобод пришли наконец в ближайшее соседство, удержали до некоторого времени самостоятельность с именами посадов, но потом получили одно имя Хо́лмогор. К этому имени присоединилось название города, и летописи начали уже чаще вспоминать об новом городе и приводить в сказаниях его настоящее имя. Много было толков о происхождении этого названия; производили его от финского слова kolm — три (деревни); но Крестинин понимал это проще. Он говорит: «Город лежит на острову. К западу от реки Оногры, в расстоянии около двух верст, находится высокая гора и на ней старинная и главная деревня Матигоры. К югу за Курополкою, в расстоянии около пяти верст, по западному рукаву двины, тоит на высокой горе деревня Быстрокурья, против лугового Пал-острова; высокая Ровдина (Родионова) гора и того же имени деревня, обтекаемая восточным рукавом Двины, составляет также соседственное место к Холмогорам. Самый восточный берег Двины, где против Ровдиной горы находится знатная деревня Вавчуга, представляет не низкую гору. Толь прекрасные виды естества, без сомнения, подали причину назвать описуемое здесь селение Холмогорами, реченьем, сложным из гор и холмов».
В первый раз новгородская первая летопись упомянула о городе под 6909 (1401) годом в следующих словах: «Того же лета, на миру, на крестном целовании, князя великаго Василия повелением, Анфал Микитин да Герасим Рострига с князя великаго ратию наехал войною за Волок и взял всю двинскую землю на щит, без вести, в самый Петров день, христиан посекли и повешали, а животы их и товар поимал; а Ондрея Ивановича и посадников двиньских Есипа Филиповича и Наума Ивановича изымаша. И Степан Иванович, брат его Михайло и Микита Головня, скопив около себе важан и сугнав Анфала и Герасима, и бишася с ними на Колмогорах, и отьяша у них бояр новгородских Андрея, Есипа, Наума».
Между тем, город, усиливаясь многолюдством, обстраивался домами и церквами, но не богател капиталами даже и в то время, когда поморы начали свозить сюда морские промыслы, состоящие в рыбах, треске и палтусине, и в кожах морского зверя. Поморы выменивали это на хлеб, привозимый из плодородных стран, с реки Ваги и дальней Вятки. Но Холмогоры не богатели. «Сие происходило — справедливо думает Крестинин — от того, что главные капиталы торгующих купцов из Новгорода проистекали и туда же возвращались; частию же потому, что монахи большими соляными торгами монастырям знатную прибыль от сего товара разделяли неощутительным образом с холмогорскими купцами и своим перевесом приводили их в ослабление нечувствительно. Монахи от избытков мирского богатства украшали свои монастыри каменными зданиями и великолепием, а холмогорцы не могли воздвигнуть ни единыя каменныя церкви прежде 18 века».
К тому же, вскоре быстро и сильно развилась торговля при порте святого Николая, где образовался у монастыря Архангельского целый город, открытый в 1585 г. воеводами Нащокиным и Волоховым. Стали туда приходить иностранные корабли. Холмогоры потеряли с той поры всю свою материальную силу и нравственное значение и вели свою историю в бедных, незнаменательных и скудных чертах. Вот все исторические предания Холмогор в хронологическом порядке и повременной постепенности.
В 1587 году прибыл сюда первый двинский воевода, князь В. А. Звенигородский. Им расчислены и вновь положены сохи, с которых казна должна была собирать свои доходы. До того времени правили двинскою землею наместники и тиуны, но как те, так и другие вели долгую систему несправедливостей, обид и притеснений всякого рода, так что при управлении последнего из наместников, Семена Микулинского-Апулкова, обнаружилось, по свидетельству двинского летописца, «что наместник оброк сбирал на себя, а дань государю». Оброк этот (та же взятка) превосходил государственную подать. По писцовой книге 1623 года видно, что всего денежного сбора было «тридцать девять рублев, двадцать пять алтын, полторы деньги». На Рождество Христово волостные старосты с предписанного числа сох приносили наместнику полоть[80] мяса, десять хлебов, коробью овса, воз сена. На Велик-день (Св. Пасхи) — полоть мяса, десять хлебов. На Петров день—одного барана и десять хлебов. Тиун получал против наместника половиною меньше. Как те, так и другие имели право брать вместо припасов деньги. Наместников, в порядке правительственных распоряжений, заменяли земские-головы и двинские судьи, товарищи земских голов, избираемые из двинян голосами народа. «Они — говорит двинский летописец — судили на Холмогорах в верхней и в нижней половине до воеводского приезду. При нем начали на Холмогорах селиться англичане, строить собственные дома, каких не видывал город; строили амбары и учредили свою торговую контору. Тогда же Холмогоры из посада переименованы были в город, имевший уже три (деревянных) церкви; Спасопреображенскую, Крестовоздвиженскую и святого апостола Иакова — брата Господня.
