Лев Колодный - Хождение в Москву
Где была карандашная фабрика купца третьей гильдии Григория Рубинштейна в Замоскворечье? Следы утеряны, возможно, на ее месте угасло за глухим забором некое производство рядом с храмом Николы в Толмачах. Точно известно, «на Толмачах в приходе Николы» 6 декабря 1835 году в Николин день родился у фабриканта младенец мужского рода, крещенный в этой церкви под именем Николая. К тому времени бывший житомирский купец первой гильдии поменял веру предков, как это сделал другой известный персонаж истории, Израиль Бланк, по материнской линии дед Ленина.
Снесенный полвека назад дом, где родился Николай, стоял на Большой Ордынке, 26. Там сейчас разросся за оградой сквер, напоминающий об исчезнувших здешних садах. «Бывали ли вы в Замоскворечье? – спрашивал читателей Аполлон Григорьев. – Его не раз изображали сатирически. Но до сих пор никто, даже Островский, не коснулся его поэтических сторон. А эти стороны есть, хоть на первый взгляд – внешние, наружные. Во-первых, уж то хорошо, что чем дальше вы идете вглубь, тем более Замоскворечье перед вами в зеленых садах; во-вторых, в нем улицы и переулки расходились так свободно, что явным образом они росли и делились...»
Были и внутренние, невидимые с улицы поэтические стороны жизни, не замеченные Островским. За стеной гостеприимного дома новоявленного московского купца часто звучала музыка. Играла на германском старинном «столообразном фортепиано» мать большого семейства. Играли с утра пораньше сыновья Антон и Николай. Старший рано покинул родной дом. (Он прославился как пианист и композитор, основал в Санкт-Петербурге первую российскую консерваторию.) Младший вырос в Замоскворечье и почти всю жизнь провел в родном городе. Однажды мать застала малыша за инструментом, когда он пытался воспроизвести клавишами бой часов Спасской башни. Звон курантов доносился до середины Большой Ордынки. Поднятого на рассвете ребенка усаживали за фортепиано. Златокудрого Николая показали Листу, гастролировавшему в Москве. Игра вундеркинда потрясла гениального артиста: он почти каждый день бывал в доме купца, чтобы полюбоваться чудом природы. Листу казалось, что в Николае Рубинштейне воплотился дух Вольфганга Амадея Моцарта. Восьмилетний пианист с триумфом дал первый концерт в Москве.
Николай Рубинштейн – великая фигура Замоскворечья. Не посещая гимназии, сдал выпускные экзамены и поступил на юридический факультет Московского университета. Начинал карьеру, когда музыкантами служили крепостные. Родителям невесты пришлось дать слово не выступать в публичных концертах, чтобы не позорить фамилию столбовых дворян Хрущевых! Порвав оковы семейной жизни, Николай покорил раз и навсегда своим исполнением Москву. И позднее – Париж. Французы наградили его орденом Почетного легиона.
Как пишут биографы, влюбчивый до чрезвычайности, он заводил романы с женщинами всех слоев общества, разного характера, начиная от страстных и глубоких натур до экзальтированных истеричек. «Много работаю, но не забываю также игру в карты, вино и женщин, – писал Николай матери, – ибо в противном случае был бы (по Лютеру) дураком». В любви везло, в карты проигрывал без печали. Был счастлив, окруженный учениками, друзьями и возлюбленными, превращая Москву в музыкальную столицу мира. В ней он царствовал двадцать лет, принимал с почетом королей музыки – Вагнера и Берлиоза. Рядом с Московским университетом открыла двери основанная им Московская консерватория.
Рубинштейн принял на службу никому не ведомого Петра Чайковского, поселив неприкаянного музыканта у себя дома. Все поступки директора консерватории определялись одной целью: «возвысить значение русской музыки и русских артистов». Он исполнял первым все сочинения Чайковского. Музыка заполнила не только Колонный зал Благородного собрания, но и громадный Экзерциргауз, проще говоря, Манеж. Под его крышей тысячи москвичей слышали игру громадного оркестра и хора в 700 человек!
С детства Рубинштейн дружил с братьями Третьяковыми, бегал с ними купаться на Москва-реку. Его знала вся Москва. Извозчикам не нужно было называть адрес, чтобы доехать до квартиры директора консерватории. Заседания, концерты, обеды, вечера, приемы, игра в карты, свидания... Но что бы ни случилось вечером и ночью, профессор утром никогда не опаздывал в класс. Николай Рубинштейн горел как свеча с двух сторон и умер в 45 лет. Его похоронили в Замоскворечье, в Даниловом монастыре.
Потрясенный смертью друга Чайковский написал трио «Памяти великого художника». Были собраны большие деньги в фонд Рубинштейна на строительство нового здания с Большим и Малым залом. Над их сценами водрузили барельефы основателя этого храма музыки. Советская власть, воспылав в 30-е годы любовью к русской классике, присвоила имя Чайковского одной из улиц Садового кольца и Московской консерватории. Она же водрузила ему памятник перед входом в Большой зал, где предполагали установить монумент основателю консерватории. Эта же власть музей Рубинштейна трансформировала в музей имени Глинки.
...Николай Рубинштейн с триумфом выступал в Париже в том самом году, когда Эдисон впервые продемонстрировал изобретенным им фонограф. Записать игру великого пианиста не успели. Сохранились воспоминания. «Как всякий человек, проникнутый неугомонным чувством своего призвания, он ничего не забывает, никогда не отдыхает и в самом себе видит только орудие своей мысли». Так высказался граф Владимир Соллогуб, автор «Тарантаса», повидавший на своем долгом веку много замечательных людей. Граф бывал в Замоскворечье у церкви Николы в Толмачах в «доме Демидовых» за чугунной решеткой. В нем жена брата, Мария Федоровна Соллогуб, держала светский салон, известный в Москве 60 х годов ХIХ века. В нем не только вкусно ели и сладко пили. В графском дворце публицисты и профессора обсуждали вечные русские вопросы: «Кто виноват?» и «Что делать?» Этим они занимались в то самое время, когда студенты Московского университета в подвале трактира на Трубной площади решали судьбу царя-реформатора. Салон княгини Волконской на Тверской известен каждому школьнику. Салон графини Соллогуб в Толмачах забыт. Она не воспета поэтами, как «царица муз и красоты», уехавшая навсегда из Москвы в Рим. Там на площади, где шумит фонтан Треви, каждый может поклониться праху русской княгини в католическом храме.
Гостями Марии Соллогуб были Гоголь, Тургенев, западники и славянофилы. В ее салоне, как в Английском клубе, можно было говорить свободно о политике, не опасаясь тайной полиции. Графиня магнетизировала современников. «И ум, и сердце, и характер – все в ней было превосходно», – утверждал Борис Чичерин, городской голова Москвы, отстраненный Александром III от выборной должности за либеральную речь на банкете по случаю неожиданной коронации, случившейся после убийства Александра II. «Там сам себя Чичерин поразил», – иронизировал по этому поводу Некрасов. Даже после гибели императора либерал Чичерин надеялся на конституционные реформы. (Племяник профессора-энциклопедиста, Николай Чичерин, отказался из идейных соображений от богатого наследства дяди и «пошел другим путем», став в правительстве Ленина наркомом по иностранным делам.)
Еще одно славное забытое имя – Юрий Самарин, брат графини, историк и публицист. За инакомыслие попал в Петропавловскую крепость. В самиздате ходила по рукам его «Записка о крепостном состоянии и о переходе от него к гражданской свободе». Как ученый, слыл он знатоком истории крепостного права в Пруссии. Как практик, занимался отменой крепостного права в России.
В «барском оазисе среди купеческого Замоскворечья», бывало, жил скитавшийся из принципа по усадьбам друзей Владимир Соловьев, сын великого историка Сергея Соловьева. Семьи у него не было, жизнь прошла в странствиях. Каждый был рад оказать гениальному философу и замечательному поэту гостеприимство. Письмо возлюбленной возбуждало, по его словам, в нем такую радость, что он «громко разговаривал с немецкими философами и греческими богословами» на их родном языке. Учение Соловьева о «всеединстве мира» и другие концептуальные идеи многие в Первопрестольной не признавали. Это побудило его написать в адрес Москвы такие горькие слова:
Город глупый, город грязный,
Смесь Каткова и кутьи,
Царство сплетни неотвязной,
Скуки, сна, галиматьи.
Блок, Белый, Вячеслав Иванов считали Владимира Соловьева учителем. Сочинения, созданные им, вышли до революции в 10 томах. Философия, поэзия, личность этого мыслителя, преданного в СССР забвению, повлияли на символистов, поэтов Серебряного века, на племянника – поэта Сергея Соловьева, который написал о Москве иные стихи:
Не замолкнут о тебе витии,
Лиры о тебе не замолчат,
Озлащенный солнцем Византии,
Третий Рим, обетованный град.
После «великих реформ» на Большой Ордынке возникли учреждения, какие здесь прежде не водились. В новом трехэтажном доме (22) открылось епархиальное училище. На другой стороне улицы (дом 55) появилось Александро-Мариинское училище для «беднейших детей с бесплатными завтраками». История его такова. Император Александр II, будучи в Москве, посетил городского голову, коммерции советника, купца первой гильдии Королева. На радостях тот возвел за год до убийства императора двухэтажное здание с классами и актовым залом.
