Марлис Штайнер - Гитлер
Между тем он через Абеца дал знать в Виши, что если французы готовы объявить войну англичанам и американцам, то он пойдет с ними «против всех бурь и ветров». Как отмечал Геббельс, фюрер оказывал им «огромное доверие. Французы, очевидно, попытаются внести в это предложение больше содержания и придать ему более широкую основу. Если с ними получится договориться, что пока сомнительно, это даст нам в руки бесценный пропагандистский козырь. Мы тогда сможем нарисовать весьма привлекательную картину будущей Европы; хартия нового европейского строительства, безусловно, затмит Атлантическую хартию Рузвельта и Черчилля. На мой взгляд, эта перспектива слишком заманчива, чтобы иметь шансы на осуществление». Все, даже Гиммлер, Риббентроп и Кейтель, соглашались с тем, что подобное строительство будет «красивым и приятным». Тем не менее фюрер, как и его министр пропаганды, оставался «крайне подозрительным и скептичным и не желал раньше времени связывать себе руки договором с Францией, пока он не получит всестороннего и искреннего одобрения итальянцев». Французское правительство продолжало дискутировать, и фюрер решил «немного смягчить свои требования. Он не настаивает на формальном объявлении войны, которое даст англичанам и американцам право бомбить Францию. Но если французы откажутся, он намеревается в самые короткие сроки захватить оставшуюся французскую территорию».
Поздно вечером состоялись трехсторонние переговоры между Мюнхеном, Виши и Римом. К часу ночи стало известно, что Алжир уже ведет переговоры о перемирии. Главный вопрос, волновавший всех, звучал так: где генерал Жиро, бежавший из концлагеря для пленных офицеров? В Берлине и Мюнхене знали, что Вейган в Виши ведет переговоры с Петеном, но местонахождение Жиро оставалось неизвестным, даже Абецу. «В Виши, – отмечал Геббельс, – царит смятение. В этот решающий час во Франции не нашлось государственного деятеля нужного масштаба, который знал бы, чего он хочет». Наконец, пришло сообщение, что Дарлан захвачен американцами.
«Вопрос еще и в том, будет ли он считаться военнопленным, поскольку официально США и Франция не находятся в состоянии войны. Если удастся договориться с французами, может быть, будет возможно уменьшить негативные военные последствия американского демарша. Но психологический успех американцев налицо. К тому же англичане начинают осознавать истинный масштаб сил Роммеля. До сих пор они их серьезно переоценивали. Как только они узнают, какими небольшими силами он в действительности располагает, его положение станет еще труднее».
Продолжая невеселый обзор ситуации, он затронул тему Сталинграда, на который готовилось наступление силами нескольких инженерных батальонов: «Было бы неплохо бросить Сталинград как противовес на чашу психологических решений. Мы должны любой ценой одержать зрелищную победу на любом театре военных действий и восстановить свою пошатнувшуюся репутацию». Таким образом, все зависело от визита Лаваля в Мюнхен; в противном случае оставался последний козырь – полная оккупация Франции.
Но картина ухудшалась час от часу. Выяснилось, что французы «почти не оказывали сопротивления в Северной Африке. Складывается впечатление, что они играют комедию, пытаясь спасти внешние приличия. Французы требуют от нас гарантий, не понимая, что гарантий должны требовать от них мы». Затем пришла весть, что Жиро в Алжире и «по приказу генерала Эйзенхауэра собирает в Северной Африке национальную французскую армию. Это означает коренной перелом в ситуации. Мы не верим, что Дарлана захватили в плен в честном бою». Он сам отправился в Алжир и сдался в плен американцам, лишь бы «не принимать решений. Все эти французские военные и государственные деятели ведут чрезвычайно легкомысленную и коварную игру». Арест Дарлана выглядел в глазах немцев «заранее отрепетированным фарсом». Поэтому переговоры с Лавалем проходили «под давлением фактора времени» и событий. Надежда прийти к соглашению таяла с каждым часом и в конце концов испарилась окончательно.
Фюрер, между тем успевший встретиться с Чано, принимал президента французского совета в его присутствии, а также в присутствии Риббентропа. Лаваль явно старался выиграть время и рассуждал о поэтапной эволюции. Но немцам было ясно, что «о конструктивном сотрудничестве с французами больше не может идти и речи. У нас нет больше времени. Фюрер решил, что мы займем не оккупированную пока часть Франции, а итальянцы – Корсику. А тот, кто сегодня захватит ту или иную территорию, просто так не отдаст ее после войны». Переговоры завершились составлением письма для вручения Петену, в котором Гитлер объяснял «необходимость своих действий». Геббельс отмечал, что нерешительность итальянцев, возможно, помешала немцам совершить серьезную ошибку: «Лавалю на самом деле нечего было предложить.
Если хочешь вступить в брак, необходимо иметь приданое. С пустыми руками замуж не берут – во всяком случае, в политике и на войне». По сравнению с недавним прошлым ситуация изменилась: «Мы снова берем инициативу в свои руки. Ошеломление первого часа прошло».
Вину за раскол германо-французского альянса возложили на Дарлана, однако немцы продолжали не доверять французам, особенно Петену: «Они сменят лагерь, все как один, едва подвернется удобный случай. Выжидание – вот главный урок французской политики с момента поражения. Нельзя не отметить, что Франция добилась на этом пути некоторых успехов». Операция «Факел» для многих французов зажгла огонек надежды, а возможно, знаменовала собой коренной поворот в войне, пусть даже за него пришлось заплатить дорогую цену – 11 ноября 1942 года, в годовщину перемирия 1918 года, была предпринята операция «Антон», завершившаяся оккупацией всей страны и последующим затоплением флота в Тулоне.
Вскоре коренной поворот в войне – особенно психологический – проявился со всей отчетливостью. В чисто военном отношении Германия проиграла в тот день, когда решила напасть на Советский Союз. Для Гитлера и Сталина битва за Сталинград – столицу Волжского региона – была делом политического престижа. Но если у Сталина имелась разработанная стратегия и были средства для ее осуществления, то у Гитлера не было ни того ни другого; впрочем, выбора у него тоже не было. К тому же, выступая 30 сентября во Дворце спорта, а 8 ноября в Лёвенбрау, он поклялся вырвать город у врага.
Советское контрнаступление началось 19 ноября с широкого захода на окружение. 21-го на значительном участке был прорван фронт 3-й румынской армии, союзной немцам. 27-го в кольцо попала 6-я армия рейха; над войсками на Кавказе нависла угроза вытеснения к Ростову. О начале наступления Гитлер узнал в Бергхофе, куда удалился на несколько дней. Он немедленно отдал приказ бросить в дело бронетанковый корпус генерала Гейма – в брешь, образовавшуюся в тылах румынской армии, которая мужественно сражалась, теряя почти всех генералов и других командиров, но была почти полностью уничтожена. Группу армий Гейма, находившуюся в стадии формирования, постигла та же судьба; генерал был смещен и приговорен к смертной казни, которой избежал чудом. Для поддержки группы армий «Юг» Гитлер приказал сформировать группу армий «Дон» под командованием фельдмаршала фон Манштейна. По мнению генерала Йешоннека, прибывшего из штаба Люфтваффе в Восточной Пруссии, можно было попробовать снабжать 6-ю армию генерала Паулюса воздушным путем; 22 ноября вечером Геринг одобрил это решение. Гитлер полагал, что операция займет всего несколько дней и Паулюс с Манштейном быстро соединятся. На следующей день он сел в поезд и поехал в свою штаб-квартиру. Поездка тянулась 20 часов; каждые два часа фюрер приказывал остановить поезд и звонил Цейцлеру. Тот передал просьбу Паулюса разрешить ему попытаться вырваться из окружения. Гитлер отказал и продолжал стоять на своем, даже когда 8-я итальянская армия была полностью разбита. Единственное разрешение отступить он дал кавказским войскам. «Он продолжал, – комментирует Геббельс, – проводить ту же линию, что и прошлой зимой, иначе говоря, не уступать ни пяди», разве что его принудят к этому силой. «Большевики в подобных военных ситуациях действовали точно так же и достигали бесспорных успехов. Мы не сможем одолеть большевиков, если только не начнем использовать одинаковые или схожие методы».
Но «черная серия» еще не закончилась. 28 ноября в штаб-квартиру без предупреждения явился Роммель, заявивший, что удерживать Африку невозможно. Гитлер принял его весьма холодно, сурово отчитал и отправил в Рим, вместе с Герингом, чтобы обсудить с Муссолини возможности избежать разгрома в Тунисе. Моральный дух дуче, страдавшего язвой желудка, упал ниже всяких пределов. Он предложил срочно отыскать способ закончить русскую кампанию. Ту же «гипотезу» выдвинул перед фюрером Чано, прибывший в «Волчье логово» чуть позже, 18 декабря. Гитлер отказался, приведя ряд аргументов. Во-первых, Германия не может согласиться на линию раздела, по которой от Советского Союза отойдут только Прибалтика и Польша. Во-вторых, не представляется возможным отыскать линию, которая удовлетворила бы потребности и Советского Союза, и Оси в угле, железе и хлебе. В-третьих, даже если бы удалось прийти к политическому урегулированию конфликта с большевиками, воевать на Западе, пока существует Советская армия, слишком опасно. В-четвертых, стоит американцам и англичанам только заподозрить, что немцы и русские вступили в переговоры, как они, несмотря на огромный риск, немедленно начнут операции в странах Оси – из текста беседы с Чано не понятно, о каких именно операциях думал Гитлер. Скорее всего, его мысли занимали воздушные атаки и бомбардировки немецких городов, и так уже начинавших ощущать на себе их ужас, тем более что благодаря развитию техники союзная авиация все чаще предпринимала ночные вылеты.
