Федор Успенский - История Византийской Империи VI – IX вв. Том 2.
При всем несочувствии к православным царь Феофил должен был мириться с очень хорошо ему известным положением вещей, что в его дворце самые близкие люди — жена и дети — кланяются иконам и что его теща, зоста Феоктиста, хотя и жившая в отдельном дворце, часто приглашала к себе его дочерей, своих внучек, и внушала им любовь и благоговение к иконам. Таким образом, хотя Феофил до конца жизни не изменил принятой системе и не хотел делать послаблений иконопочитателям, но он должен был видеть, как ненадежно положение иконоборческого правительства и как трудно ослабить со всех сторон обнаруживающееся недовольство. Самым ярким доказательством того, как деликатно было положение правительства, служит странная роль, которую должен был во время Феофила играть наиболее видный представитель антиправительственной церковной политики по смерти Феодора Студита монах Мефодий. Он в глазах правительства был опасен не столько как иконопочитатель, т. е. представитель противоположных взглядов на церковную политику, но более как политический деятель, виновник смуты и скандала. Ввиду этого в царствование Феофила монах Мефодий содержался при дворце и был всегда на глазах царя, который до такой степени мало доверял ему, что всякий раз брал его с собой, если нужно было на продолжительное время оставить столицу.
В последние годы Феофила, по-видимому, замечалось в провинции новое движение, напоминавшее то, которое доставило много хлопот и с громадными трудностями было потушено при царе Михаиле II. Именно: между военными людьми того времени возвышается некто Феофов, лицо иноземного происхождения, о котором ходили темные и разноречивые рассказы, в которых не могли разобраться самые осведомленные и близкие к тому времени писатели. Но так или иначе, он пользовался большой военной славой и при дворе был принят, как потомок персидской царской династии. Это был вообще весьма популярный человек не только в столице, но и в провинциях, и в особенности среди военных отрядов восточного происхождения. Все писатели отзываются об нем с чувством глубокого уважения, восхваляя его ум, образование и православный образ мыслей. С течением времени против него созрела злая интрига, питаемая завистью и имевшая некоторое основание в том, что раз Феофов был провозглашен в лагере царем. Хотя этот случай не имел для него дурных последствий, т. к. царь убедился из его объяснений и последующего образа действий, что провозглашение произошло без его ведома, тем не менее, этого не могли забыть недоброжелатели Феофова и напомнили царю в последние дни его жизни. Говорят, что будто бы одним из предсмертных распоряжений царя Феофила было приказание убить Феофова. Правда, все происходило при такой обстановке, что никто не мог проверить ходивших по городу слухов. Во всем этом ясно одно, что царь Феофил перед смертью имел причины опасаться переворота со стороны популярного полководца Феофова, которого предание выставляет, как сказано, и преданным православию человеком6. Если это так, то как состав регентства по смерти Феофила ввиду малолетства сына его, так и самые первые мероприятия регентства в политическом и церковном отношении должны быть рассматриваемы с точки зрения вынуждаемых обстоятельствами уступок общественным требованиям.
Приступая к рассмотрению вопроса о наступившем вслед за смертию Феофила перевороте в церковной политике правительства, мы должны прежде всего высказаться в пользу мысли, что политический, а частию и этнографический элементы имели первостепенное значение в побуждениях, руководивших регентством, немедленно приступить к изменению церковной политики. Взглянем на события, последовавшие за смертию царя Феофила. Едва ли можно доверять известию, что члены регентства для управления империей назначены были еще самим Феофилом. Т. к. в выборе патрикия и канцлера Феоктиста и протомагистра Мануила в члены регентства весьма ясно заметно влияние иконопочитателей, ибо это преданные идее православия правительственные лица, то является предположение, что царица Феодора, стоявшая во главе регентства, сама влияла на выбор лиц. Если назначение произведено было бы Феофилом, то он дал бы место в управлении патриарху Иоанну: это избавило бы его притом от забот о судьбе поддерживаемой им системы, тогда ему не нужно было бы прибегать к тем средствам, к каким, по словам летописцев, он должен был прибегнуть, именно: обязать клятвой Феодору и членов регентства, что они не восстановят православия и не удалят патриарха Иоанна.
Известно, что современных известий не сохранилось о времени после царя Феофила. Хотя летописец Георгий Амартол пережил это время, но его летопись закончена 842 г., и притом конец ее дошел до нас в весьма испорченном виде. Вся традиция о событиях с 84-2 г. черпается из летописцев X и XI вв. Т. к. в настоящее время вопрос о развитии летописной традиции IX и X вв. довольно уже выяснился благодаря прекрасным, частию немецким, частию русским исследованиям, то я могу прямо объяснить, что у летописцев второй половины X в. большинство известий о времени после царя Феофила, не почерпнутых из продолжателя Георгия, заимствовано у Генесия. Таким образом, летописная традиция о событиях 842 и ближайших лет сводится, в сущности, к изучению сейчас названного писателя.
Генесий писал историю по предложению Константина Порфирородного и, как говорит в предисловии, писал на основании свидетельства очевидцев и устного предания. Главное отличие его от других и вместе громадное преимущество заключается в том, что он поставлен был в благоприятные условия сообщить хорошие сведения о занимающем нас периоде по фамильным преданиям. Автор летописи, известный под именем Генесия, был сыном того Константина армянина, который играл выдающуюся роль в событиях, стоящих в связи с низвержением патриарха Иоанна. Таким образом, Генесий мог сообщить очень хорошие известия об этом времени на основании наблюдений и личного опыта своего отца. Важность Генесия для истории летописной традиции о событиях 842 г. видна еще из того, что он есть старший по времени летописец, закрепивший письменное и устное предание и давший первый материал для следовавших за ним опытов летописи того же времени. О судьбе Иоанна по смерти Феофила Генесий сообщает следующее: «Когда члены регентства согласились между собой относительно восстановления православия, царица Феодора позволила православным собираться во дворце канцлера для предварительного обсуждения вопроса и подготовки материала к предположенному собору». Нет никакого сомнения, что в этих собраниях не принимал участия патриарх. Таким образом, когда предварительная комиссия пришла к решению возвратиться к постановлениям VII Вселенского собора, неминуемо должен был выступить на очередь вопрос о главе Церкви, о председателе будущего собора. «Итак, — продолжает историк, — посылают к нему знатных людей, начальствующих царскою стражей, чтобы удалить его из патриархии, но он не сдавался. Хотя они пытались (силой?) низвести его, но он коварно заставил их уступить и оставить его. Дают об этом знать пославшим и возбуждают большое против него раздражение. Итак, отправляется к нему патрикий Варда спросить, почему он не оставляет патриархию. А он, измыслив оправдание, показал свой живот, исколотый оружием, и объяснил, что эти раны нанесли ему посланные язычники. „Чувствуя сильную боль, я, — продолжал он, — просил извинения, что не могу сейчас же оставить патриархию, пострадал же я особенно от Константина армянина, начальника тагмы экскувитов"». Сказав далее несколько теплых слов в защиту своего отца, Генесий продолжает: «Когда было раскрыто, что эта театральная сцена измышлена с злым намерением, остроумный расследователь возгорел гневом, почему он по заслугам лишился церковной власти, а тому, кого он оклеветал, способствовал получить торжественно похвалу».
Процесс против патриарха Иоанна в приведенном свидетельстве Генесия возбуждает против себя важные сомнения. Очевидно, писатель желает оправдать начальника тагмы экскувитов и потому передает все дело с некоторыми умолчаниями. Из предыдущего легко понять, что желательно было скрыть Генесию. Очевидно, ему неприятно было констатировать факт, что отец его очень сурово обошелся с патриархом и нанес ему раны. Было ли что подобное, и получил ли Константин инструкции, которые его уполномочивали силой взять патриарха и употребить против него оружие, если бы он стал сопротивляться, конечно, трудно высказаться об этом со всею решительностью. Но в источниках есть достаточный намек, позволяющий восстановить этот эпизод в неблагоприятном смысле для отца нашего писателя.
Ближайшим к Генесию летописцем нужно считать продолжателя Феофана, четвертая книга истории которого («Михаил и Феодора») также написана при Константине VII и по его предложению. Фактически рассказ его мало отличается от вышеприведенного, но благодаря некоторым подробностям, в особенности отсутствию того деликатного сыновнего чувства, которое должно было руководить пером Генесия, мы находим позволительным бросить на процесс патриарха Иоанна более обильный свет. Призвав друнгария стражи Константина, царица поручает ему отправиться к патриарху и известить его, что по просьбе благочестивых людей правительство намерено приступить к восстановлению икон. Вследствие этого патриарху предлагается или дать согласие на это решение правительства, или, в случае несогласия, оставить патриарший престол и удалиться из города. Константин был принят в Фессальской палате патриаршего дворца. Пораженный словами Константина, патриарх ничего другого не сказал ему, как только, что ему нужно обдумать хорошенько это дело, и с этими словами отпустил его. Но в то же мгновение схватил нож и нанес себе раны в живот с таким расчетом, чтобы, не причиняя себе опасности для жизни, пустить достаточно крови и тем возбудить к себе сострадание в толпе. Смятение и шум распространились по патриархии и достигли царского слуха, предупредив возвращение друнгария: молва гласила, что патриарх убит по личному приказанию царицы. Отправленный для производства следствия патрикий Варда без труда обнаружил, что раны сделаны умышленно, и все происшедшее было восстановлено по показаниям слуг, причем представлено и орудие, при помощи которого произведено поранение. Почему Иоанн, обвиненный в покушении на свою жизнь, лишен престола и сослан в поместье Психа.
