Арон Залкинд - Педология: Утопия и реальность
Этот «объективизм», заимствованный у рефлексологов бехтеревской школы и у американских бихевиористов, пропагандировал очень долго не один Залкинд. В моих работах эта точка зрения тоже находила себе полное отражение.
«На более решительный путь, — писал я, критикуя психологов-идеалистов, — стали рефлексологи и американские бихевиористы. Они пытаются совершенно отбросить старые понятия, заменив их новыми, построенными по тому же методу, по какому строятся понятия, которыми оперируют естественные науки… Эти направления изучают или механизмы поведения, или поведение в целом… Поэтому здесь вместо старых метафизических проблем встает по существу новая проблема, — „проблема поведения“, которую возможно решить, не прибегая ни к какой метафизике. Но совершенно очевидно, что здесь речь идет только о действиях, о реакциях живых организмов на экзогенные и эндогенные раздражители, а не об их „внутренних состояниях“…»[270] и дальше я привожу следующее место из работы известного американского биолога Чайльда: «Поведение есть фактор, который организует и объединяет наследственные механизмы и образует отправную точку организма как целого. Проблема окружающих его факторов, вызывающих и формирующих его поведение в целом и те его действия, в которых выявляются его наследственные возможности»[271].
Уже из этих выдержек совершенно ясно, что я, так же как и Залкинд, рассматривал тогда человека только как продукт механических воздействий на него окружающей его обстановки. Сознание человека, его целеполагающая деятельность здесь исключались. Это и есть та буржуазная теория стихийности, на которой строятся все реакционные социологические и педагогические учения, считающие, что раз поведение человека формируется только под влиянием внешних факторов среды, то человек станет способным к общежитию в социалистическом обществе только в результате мирного изменения этой среды, которое является результатом развития цивилизации. Революционное вмешательство в ход событий, в ход «естественного развития» общества с этой точки только повредят делу прогресса. Так смотрят буржуазные социологи, к этому сводятся взгляды меньшевиков. Но фактически эту же самую теорию в ее применении к развитию ребенка не только разделяли, но пропагандировали и мы. От того, что субъективно мы считали нашу теорию революционной, дело не меняется. Исключая целеполагающую деятельность человека, его вмешательство в ход событий, мы тем самым исключили необходимость учебно-воспитательной работы, обосновывая тем самым антиленинскую теорию «отмирания школы».
Этот буржуазный объективизм ничего общего не имеет с тем учением об объективном и субъективном, которое дает нам материалистическая диалектика.
«Человек в своей практической деятельности, — пишет Ленин, — имеет перед собой объективный мир, зависит от него, им определяет свою деятельность».
«С этой стороны, со стороны практической (целеполагающей) деятельности человека, механическая (и химическая) причинность мира (природы) является как бы чем-то внешним, как бы второстепенным, как бы прикрытым…» «На деле цели человека порождены объективным миром и предполагают его, — находят его как данное, наличное. Но кажется человеку, что его цели вне мира взяты, от мира независимы („свобода“)»[272].
Как видно из этого, практическая деятельность человека является целеполагающей, — в ней осуществляются или иные цели, порожденные объективным миром. Эти цели человек ставит и осуществляет, учитывая объективные условия, но не слепо подчиняясь этим условиям. «Идея есть познание и стремление (хотение) [человека]… — пишет там же Ленин. — Процесс (преходящего, конечного, ограниченного) познания и действия превращает абстрактные понятия в законченную объективность»[273].
Как видно, здесь «законченная объективность» является результатом только сочетания познания с действием.
Против буржуазного объективизма Ленин высказывается и в более ранних своих работах. Критикуя объективизм Струве, Ленин пишет;
«Объективизм говорит о необходимости данного исторического процесса; материалист констатирует с точностью данную общественно-экономическую формацию и порождаемые ею антагонистические отношения. Объективист, доказывая необходимость данного ряда фактов, всегда рискует сбиться на точку зрения апологета этих фактов; материалист вскрывает классовые противоречия и тем самым определяет свою точку зрения. Объективист говорит о „непреодолимых исторических тенденциях“, материалист говорит о том классе, который „заведует“ данным экономическим порядком, создавая такие-то формы противодействия других классов. Таким образом, материалист, с одной стороны, последовательнее объективиста и глубже, полнее проводит свой объективизм. Он не ограничивается указанием на необходимость процесса, а выясняет, какая именно общественно-экономическая формация дает содержание этому процессу, какой именно класс определяет эту необходимость. В данном случае, например, материалист не удовлетворился бы констатированием „непреодолимых исторических тенденций“, а указал бы на существование известных классов, определяющих содержание данных порядков и исключающих возможность выхода вне выступления самих производителей. С другой стороны, материализм включает в себя, так сказать, партийность, обязывая при всякой оценке события прямо и открыто становиться на точку зрения определенной общественной группы»[274].
Ленин выступает против Струве, против экономистов именно потому, что под именем объективизма они проповедовали теорию стихийности, теорию «хвостизма». «Теория стихийности, — говорит Сталин, — есть теория преуменьшения роли сознательного элемента в движении, идеология „хвостизма“, логическая основа всякого оппортунизма»[275].
Блестящий пример марксо-ленинского понимания роли объективного процесса и роли активного вмешательства в этот процесс нам дает товарищ Сталин в своем учении о возможности и действительности.
В своей речи на пленуме МК и МКК 19 октября 1928 г., говоря о том, что в нашей стране тогда еще существовала возможность восстановления капитализма, тов. Сталин продолжает: «Выходит, во-вторых, что кроме возможности восстановления капитализма существует еще у нас возможность победы социализма, ибо мы можем уничтожить возможность восстановления капитализма, можем выкорчевать корни капитализма и добиться окончательной победы над капитализмом, если поведем усиленную работу по электрификации страны, если под промышленность, сельское хозяйство и транспорт подведем техническую базу современной крупной промышленности. Из этого и вытекает возможность победы социализма в нашей стране».
«Между возможностью построения социализма и действительным его построением существует большая разница. Нельзя смешивать возможность с действительностью»[276].
Через два года, в политическом отчете XVI Съезду тов. Сталин снова поднимает вопрос о возможности и действительности в связи с трудностями борьбы за построение социализма.
«…самый характер наших трудностей, являющихся трудностями роста, дает нам возможности, необходимые для подавления классовых врагов.
Но чтобы использовать эти возможности и превратить их в действительность, чтобы подавить сопротивление классовых врагов и добиться преодоления трудностей, для этого существует лишь одно средство: организовать наступление на капиталистические элементы по всему фронту и изолировать оппортунистические элементы в наших собственных рядах, мешающие наступлению, мечущиеся в панике из стороны в сторону и вносящие в партию неуверенность в победе»[277].
И дальше, в этом же отчете тов. Сталин говорит: «Выходит, что вполне допустимы случаи, когда возможности для победы имеются, а партия не видит этих возможностей или не умеет их правильно использовать, ввиду чего вместо победы может получиться поражение»[278].
В следующем году, в речи на первой Всесоюзной конференции работников социалистической промышленности тов. Сталин ставит вопрос о возможностях и действительности в связи с выполнением контрольных цифр, а в речи на совещании хозяйственников в июне 1931 г. в связи с выполнением производственной программы снова повторяет, что претворение возможностей в действительность «зависит исключительно от нас самих, от нашего умения и нашего желания использовать имеющиеся у нас богатейшие возможности»[279].
